Аркадий Бухов - Аркадий Сергеевич Бухов Страница 24

еще не загаженный дачниками и мальчишками!.. Красиво облако, тающее в чистом ослепительном небе, когда никто не тычет и не лезет к вам, чтобы вы оценили это облако по достоинству. Вдвойне прекрасно летнее утро еще потому, что я встаю не раньше двенадцати и никогда не вижу его, а только красиво грущу о нем… На этот раз мне суждено было соприкоснуться с летним утром около пяти часов, максимально через два часа после того, как я потушил лампу и перестал читать.

— Вас там барышня дожидаются, — с приветливой улыбкой сказала какая-то домашняя старуха, которая обычно отсыпалась во время какого-нибудь другого сезона, а летом была всегда на ногах, — соседская.

В душе я называл барышню не соседской, а много хуже и спросил, что ей надо.

— С лошадьми приехала, — шепотом передала старуха.

Я сдержан на язык и никому не мог сказать, что я лошадиный барышник. Вряд ли по моему внешнему облику меня можно было принять и за ветеринара. Поэтому я с большой неприязнью встретил этот визит.

— Может, это не барышня, — зевая, спросил я, — так, может, постоялый двор кто ищет?

— Барышня, — убежденно сказала старуха, — такая из себя глазами голубая…

В эту минуту мои симпатии искренне принадлежали даже самым порочным людям, но с черными глазами, тем не менее я встал, оделся и, не умываясь, сошел вниз.

— Ах, это вы? — И Ариадна Сергеевна приподнялась со стула.

— Должно быть, я, — холодно пожал я ее протянутую руку, — хотя мне редко приходилось видеть себя в пять утра…

— Ах, голубчик, какой вы, право…

— Городской, затхлый? — злобно спросил я. — Чем. так сказать, обязан?..

— А я лошадей привела, — весело сказала она, — и для вас одну…

— Чего же я с ней делать буду?

Около года тому назад мне пришлось выиграть на лотерее корову, и я хорошо еще помню, какого позора мне стоил выигрыш, когда я приставал ко всем с просьбой принять ее от меня на память. С лошадью, которую всегда можно привязать к забору, особенно летом и на даче, я справился бы гораздо быстрее, но саму Ариадну Сергеевну нельзя было ни привязать к забору, ни подарить на память: предстояла ответственная и тяжелая для человека, который спал всего два часа, задача — быть любезным…

— Как что делать? Кататься поедем…

— Не хочется кататься. — робко сказал я.

— Опять городские привычки? Нечего, нечего… Это свежит людей, это приучает их, так сказать, к здоровью…

Я вспомнил одного знакомого офицера, который упал с лошади и разбил голову. Я очень хотел, чтобы он был сейчас здесь и завел бы оживленный спор с Ариадной Сергеевной о сущности здоровья и способах его приобретения.

— Я не умею…

— Да вы когда-нибудь ездили? Ну, где вы были в прошлом году?.. Неужели не ездили?

— Ездил. В Крым. К родным. Только не верхом…

— Господи, да как это просто… Сесть верхом на лошадь и поехать…

«Просто, — с отвращением подумал я, — и человека зарезать просто…».

— Ну, идем… Увалень…

III

Когда я посмотрел на лошадь, я сразу понял, что мы оба вовлечены в невыгодную сделку. Я не понимал, во имя чего я должен сесть верхом на беззащитное, покорное своей судьбе животное: лошадь, со своей стороны, тоже, вероятно, смотрела на это как на неблаговидный поступок, рекомендующий меня с худой стороны.

— Ну, что же вы… садитесь!..

— Лошадь не кресло. — хмуро бросил я в сторону, — сразу не сядешь… Потом, как же я сяду… Высоко…

— Ах. Господи… Вот человек-то… Да вы станьте вот на тумбочку, потом приподымите ногу, и все…

— Да как же я стану, — с огорчением вырвалось у меня, — тумбочка здесь, а лошадь за три сажени…

— Подведите.

Я в нерешительности остановился.

— А куда поедем? — пытаясь немного оттянуть время, спросил я. — А?

— Доедем на первый раз до станции… Верст восемь…

«На первый раз, — мысленно вздохнул я, — к концу лета на другой материк, очевидно, ездить заставит…»

— Когда сядете, берите узду крепко в руки, а ногами обхватите покрепче лошадь. Поняли?

Я с большим удовольствием прогнал бы от себя это животное, чем обнимать его, хотя и таким рискованным способом. но все-таки мне удалось взгромоздиться на лошадь и исполнить все в точности.

— Держитесь?

— Держусь, — боязливо оглянулся я назад, — только зачем оно хвостом машет…

— Кто — оно?

— Да животное это…

— Едем, будет болтать глупости…

Я решительно не знал, что нужно сделать для того, чтобы лошадь поехала. Отсутствие рычагов, руля или каких-нибудь других приспособлений сразу сделало лошадь совершенно непонятным, загадочным для меня существом. Заставить ее двигаться путем личного убеждения я все равно не смог бы, поэтому я решил просто ударить ее кулаком в бок. Лошадь повернула голову немного вбок, посмотрела на меня неопределенным взглядом и взмахнула хвостом.

— Послушайте, — нетвердо произнес я, — она не едет.

У меня даже мелькнула мысль, что, может быть, здесь вопрос самолюбия, лошадь откажется везти меня, и эта мерзкая прогулка отложится до еще более неблагоприятного случая.

— Поводья натяните, — со смехом сказала Ариадна Сергеевна. — Hy!

Лошадь действительно пошла, решив, очевидно, что у нее еще останется много времени, чтобы сбросить меня в какую-нибудь канаву.

IV

В течение первых десяти минут Ариадна Сергеевна добросовестно исполняла свои педагогические обязанности.

— Не держитесь за гриву, — заботилась она, — и за седло не держитесь… Зачем вы сползаете набок?.. Да вы не бойтесь… Ай, что вы делаете… Разве можно кричать лошади в ухо… Трясет? Ничего… На пятый раз и не заметите, привыкнете…

Я уже перестал рассчитывать на благополучный исход прогулки. Тем более, если бы мне и предложили сесть отдохнуть, вряд ли я смог бы сделать это с удовольствием для себя: седло в этом отношении сыграло весьма неблаговидную роль…

Лошадь — и я ее вполне понимаю — делала все, чтобы отравить мне спокойное состояние. Она с удовольствием перепрыгивала каждую канавку, математически высчитывая, на какую сторону я должен при этом отлететь. Иногда она резко останавливалась, предоставляя мне широкую возможность перелететь через голову.

— Вот приучитесь, — ободряла Ариадна Сергеевна. — мы кавалькаду устроим…

— Устроим сейчас, — охотно предложил я, — вы поедете, а я слезу и пойду пешком… Хорошо?..

— Это не кавалькада, — засмеялась она.

— А что же, по-вашему — кавалькада… чтобы меня еще к лошадиному хвосту привязали и по полю волокли… Да?

Около станции мы остановились и стали дожидаться поезда… Я с завистью подумал о людях, которые благоразумно избрали другой способ передвижения: лошадь, очевидно, была другого мнения, потому что с первым же появлением паровозного дымка она тревожно насторожила уши и стала проявлять признаки явного беспокойства.

— Она чего-то хочет…