Алексей Шубин - Жили по соседству Страница 25

Он прошел в свою маленькую комнату (она была тщательно прибрана, но уже успела пропахнуть запахом долго закрытого помещения), положил на стул сумку с нехитрыми больничными пожитками и вернулся обратно в довольно просторную кухню.

- Мамы и Наташи нет?

- Как видишь,

Отец и сын, оба одинакового роста, стояли поодаль, разглядывая друг друга. Походило на то, что и тот и другой искали и, к своему удивлению, находили в знакомых чертах что-то или новое, или ранее не узнанное.

"Отец становится стар", - с жалостью и любовью подумал Леонид.

Переживания Федора Ивановича были куда сложнее. Его поразила происшедшая в сыне перемена: он похудел и не то чтобы постарел (для двадцатитрехлетнего парня такое выражение не подходило), а посерьезнел. В довершение всего (здесь играли роль поворот и наклон головы) он необычайно походил на самого Федора Ивановича, каким изображала его фотография двадцать седьмого года.

Чтобы не сбиться с намеченного плана разговора, а главное, избавиться от гипноза родственности, Федор Иванович резко спросил:

- Ну-с, Леонид Федорович, что дальше делать думаете?

Леонид и Наташа давно привыкли к шутливой манере отца именовать их по имени-отчеству, но на этот раз он не шутил, а иронизировал зло и беспощадно. Походило на то, что Федор Иванович продолжал разговор почти восьмилетней давности, предшествовавший поступлению Леонида на завод.

- Работать думаю, - отчетливо проговорил Леонид. Обычно, говоря с отцом, младшие Карасевы прибавляли обращение "папа". Будь Федор Иванович внимательнее, он заметил бы исчезновение родственного обращения.

- Где же бы вам хорошую работу пополам с пьянством найти? Разве шофером у Тыкмарева? Федор Иванович явно перегибал палку.

- Нет, токарем на тавровском заводе "Сельмаш"! Две пары одинаковых серых глаз впились друг в Друга.

- Что ж, и на нем есть плохие токари...

- Я не из их числа.

- Слова наполеоновские, а дела Антошки-сопляка

- Посмотрим! Со своего завода я не уйду. Федор Иванович перестал понимать, в какой степени был прав он, а в какой Леонид. Против воли он любовался сыном.

- Помнишь договор: на заводе мы однофамильцы?

- Помню. Но завода я не брошу. Уйти из дома могу. Этого Федор Иванович не ждал и не хотел. Леонид прочитал в его глазах растерянность.

- Уходи... если тебе не жаль мать и... сестру... "И отца"... Этого Федор Иванович не сказал, но Леонид отчетливо услышал его мысль.

За окном скрипнула калитка: возвращалась домой

Анна Степановна. До окончания неприятного разговора остались считанные секунды.

- Мама и Натка - мои, так же как и твои! - торопливо сказал Леонид. - А для тебя... если хочешь.. я стану... квартирантом!

- Так оно и будет!

Как ни была обрадована Анна Степановна возвращению сына, она сразу догадалась, что между ним И отцом произошел какой-то разговор. Но какой, о чем?.. Хорошо было уже то, что ни рассерженными, ни очень опечаленными они не выглядели.

Федор Иванович был задумчив: из спора с сыном он не вышел ни победителем, ни побежденным. Он был строг - это правильно. Но правильно ли, что он хотел быть строже всего заводского коллектива?

3.

На повестке закрытого комсомольского собрания цеха два вопроса, оба неприятные: о поведении комсомольца Леонида Карасева; о поведении комсомольца Игоря Куликовского.

Леонид спокоен. Каждое слово, которое он слышит, отчетливо доходит до сознания.

- Карасев проявил грубость, оскорбив приехавшего на завод корреспондента газеты... Поступил материал из милиции о том, что Карасев вел машину, находясь в нетрезвом состоянии... В результате выпивки получил увечье и на три недели выбыл с производства...

На Леонида обращены десятки взоров: ободряющих, любопытствующих, вопрошающих, соболезнующих, доброжелательных, доброжелательно-насмешливых и даже (таких, правда, мало) злорадных. Леониду кажется, что он слышит:

"Как это тебя угораздило?"

"Эх, Ленька!"

"Держись, Карасище, со мной хуже было!"

"Ничего, как-нибудь..."

"И зададут же тебе сейчас перцу!"

"Что, голубчик, докатался на собственной шине?"

Сколько взглядов, столько реплик...

- Думаю, будет хорошо, чтобы Карасев сам рассказал, как все это получилось. Сначала об одном, потом о другом.

- Правильно!

- Говори, Карасев!

- Пусть и о том расскажет, куда резцы забельшил. Из-за его халатности новый станок полдня простоял!..

Это голос комсомольца Голышева. В цехе он работает всего полгода, но уже стяжал нелестную известность склочника и "дружка" Куликовского. Однако история с пропажей резцов интересует многих.

- Пусть и о резцах заодно расскажет! Председатель поднимается и дает справку, от которой темная история с резцами становится еще темнее.

- Пропажа резцов к Карасеву прямого отношения не имеет. О ней поговорим потом... Предоставляю слово товарищу Карасеву.

Леонид проходит к столу и поворачивается лицом к собранию.

- И то и другое обвинение признаю правильным: и руку поранил, потому что перед тем выпил, и корреспондента обидел.

Такая краткость никого не устраивает.

- Да ты по порядку расскажи, как было... Карасев рассказывает обо всем самыми простыми словами с честной откровенностью.

- Молодец! - шепчет Голованов Татарчуку. - Так рассказывает, что и вопросов не будет.

И верно. Вопрос находится у одного Веревкина.

- Сколько ты выпил-то? - деловито интересуется он.

Раздается смех. Веревкина два раза обсуждали за -пьянку. С него еще не снят последний строгий выговор с предупреждением.

- Граммов полтораста водки и две бутылки пива, - добросовестно отвечает Леонид.

- Подходяще! - тоном специалиста оценивает Веревкин. По его тону нельзя понять, хвалит он или порицает. Снова смех, реплики:

- Завидно, Веревкин?

- Тебе бы мало было!

Председатель стучит карандашом по стакану.

- Есть еще вопросы?.. Вопросов больше нет. Кто просит слова?

Полуминутное молчание, которое кажется очень долгим. Потом движение.

- Слово предоставляется комсомолке Пономаревой. Черноокая Любочка не очень строга. Первый проступок Карасева она склонна оправдать почти целиком.

- Он с самого начала сказал корреспонденту, что не хочет, чтобы о нем писали. Это дело его совести. Я считаю даже, что он проявил скромность... Ну, а тот продолжал приставать с вопросами и помешал ему работать. Тут всякому досадно станет. Конечно, Карасев зря погорячился, но ничего страшного нет.

Ко второй провинности Леонида Люба подходит много строже, расценивая ее как проявление большего общественного зла.

- Многие наши ребята считают пьянство чуть ли не подвигом. Вот Веревкин... Вышел на работу пьяным, получил строгий выговор, а сейчас сказал так, будто одобрил Карасева. Должно быть, мы подошли к нему слишком мягко...

- Мы сейчас не Веревкина обсуждаем.

- Я на его выходку отвечаю. Да и про Карасева скажу. Он хороший производственник и общественник, пользуется у товарищей авторитетом. Если он станет выпивать систематически, то и его друзья могут последовать такому примеру. - Строгий взгляд в сторону Татарчука. - Я этого вовсе не хочу. Поэтому предлагаю осудить пьянство и на производстве, и везде...

- Что ты предлагаешь в отношении Карасева?

- Ничего. Я только говорю, чтобы пьянки больше не было!

Нанеся удар зеленому змию, Люба Пономарева садится. Но дело она сделала: собрание оживилось. Некоторые находят, что к грубости Леонида в отношении корреспондента она отнеслась слишком снисходительно. В выступлениях комсомольцев все чаще и чаще звучит слово "выговор". Из участников собрания девяносто процентов - друзья и приятели Леонида, но вот что удивительно: те, кто лучше всех его знает, самые близкие друзья, молчат!

- Поступило предложение вынести Карасеву выговор. Будут ли другие предложения?.. Ты хочешь что-то сказать, Голованов?

Весельчак Голованов в нужные минуты умеет быть серьезным. Он пользуется немалым авторитетом, с его мнением считаются все. Что-то он скажет? Его речь очень коротка.

- Карасев виноват, этого он не отрицает и сам, но мы с самого начала сделали ошибку, смешав в одну кучу два его проступка. Грубость в отношении представителя печати, по-моему, заслуживает, чтобы мы поставили Карасеву на вид недопустимость таких выходок. Это будет правильно! А насчет выпивки и аварии, я думаю, мы вообще не можем налагать на Карасева никакого взыскания. Два раза наказывать нельзя, а Карасев на три месяца лишен прав водителя. Да и хворать ему три недели было не сладко...

Вопрос о взыскании сразу принимает другой оборот. Сам председатель улыбается.

- Но подожди, Голованов, мы же уже обсудили и, следовательно, должны принять решение?

- И примем: за грубость поставить на вид, а по второму пункту запишем так: "Принимая во внимание, что на Карасева наложено соответствующее взыскание административными органами, ограничиться предупреждением".