Леонид Богданов - Телеграмма из Москвы Страница 26

Таким я не хочу быть. И я не буду писать, пока мое творчество будет служить средством перепевания чужого и ненавистного мне. Вы вправе, Ландышев, спросить меня: хорошо, Мостовой, вы стали в позу, вам нужна свобода творчества и вы не пишете книг. Но зачем же тогда вы пишете газетные статьи? Ведь это тоже творчество и очень даже несвободное.

Наверное, вы хотите меня спросить это?.. Да, Ландышев?

-- Да.

-- Чудно. Начнем хотя бы с того, что очень много писателей занимались газетной стряпней, чтобы получить средства и вести серьезную литературную работу. Я к этой категории не отношусь. Зачем же я тогда работаю в газете?

Не задумывайтесь над ответом, все равно не угадаете. Чужая душа -потемки, а у меня в душе лежит большая идея.

Мостовой встал и молча прошелся несколько раз по комнате, потом улыбнулся: -- Заметили ли вы, как люди читают серые, словно дождливое утро, и такие же однообразные газетные строчки? Они томятся. И вот если взять и все время писать в газетах, как можно скучнее, унылее, то у человека от такой болезни, как от соленой воды, появится дикая жажда прочитать живое, человеческое слово. И человек невольно берется за классиков. Он начинает напитываться хорошими мыслями, у него развивается вкус, он облагораживается. Получается, что скучная газета, набивая читателю оскомину, оберегает его от советской литературы, опасной потому, что это -- литература, вернее, литературоподобная чистая пропаганда и она куда действеннее, чем газетная серость. Таким образом, я думаю охранить сотни людей от тлетворного действия коммунизма. Я думаю, что таким путем можно сберечь хоть какое-то количество живых и мыслящих людей для будущего.

Иде-фикс, скажете? Далеко не так! Я уже десять лет здесь редактором и все время сушу газету. И за эти десять лет в Орешниках стали вдвое больше читать классиков и почти перестали читать советскую литературу. Я это вижу по статистике районной библиотеки. Результаты, как сказал бы Столбышев, налицо.

Правда, в последнее время я стал писать живее, но тут есть определенный расчет. За воробьиную эру я не буду отвечать: у меня есть письменное распоряжение Столбышева, что и как писать. Но эта дурацкая затея лопнет, как мыльный пузырь. Ведь Москва -- не Орешники. Там сидят ловкие заговорщики, а не дураки, и нет там такого сумасшедшего, чтобы приказывал заготавливать воробьев. Тут произошла обыкновенная телеграфная опечатка. Настоящая фамилия подписавшего телеграмму министра -- Воробьев, а приказал он заготавливать кедры. Почтовые же работники перепутали и получилось: заготовлять воробьев, замминистра Кедров. Чего проще. И вот, когда эта дурацкая затея лопнет, будет и без того много смеха, но с моими ура-статьями станет еще веселее смотреть на этот кабак. В общем, я себя компенсирую за долгое насилие над своей душой. Прочтите-ка, Ландышев, свои новые стихи о воробье...

Поэт смутился и заерзал на стуле.

-- Да вы не стесняйтесь, все мы тут глупостями занимаемся, -- подбодрил его Мостовой. Ландышев откашлялся:

-- О, воробей, на службу став народу,

Ты гордым соколом вознесся в высоту...

-- Ну, вот, вы уже смеетесь!..

-- Я плачу, -- ответил сквозь смех Мостовой, и Ландышев увидел, как две крупные слезы выкатились из глаз Мостового и упали на грязный, залитый чернилами, письменный стол.

-------

ГЛАВА XIII. ТАИНСТВЕННЫЙ БЛЕДНОЛИЦЫЙ

Вся эта печальная история с таинственным бледнолицым началась с того, что Раиса влюбилась в заграничный костюм Гоги Дельцова. Как истинная представительница слабого на разные штучки пола, Раиса мысленно поклялась быть верной Дельцову до гроба (его гроба, разумеется) и, оставаясь ему сердцем верна, страсть свою отдала лейтенанту Взятникову. Почему именно Раиса сделала своим избранником Взятникова, догадаться не трудно, если вспомнить, что для женщин любая форма, даже самая малопочетная, как, скажем, пожарного, является большой притягательной силой; и если вспомнить, что совершенно никудышний петух, но с яркими перьями, всегда пользуется большим успехом у кур, чем голосистый и сильный петух, но с одноцветной окраской.

Столбышев, как каждый мужчина, был доверчив и, как каждый коммунистический руководитель, замечал только дальние измены, а не те, которые совершаются перед самым его носом. Поэтому, когда Раиса по вечерам подходила к нему и со стоном жаловалась на головные боли, он, повздыхав с ней дуэтом, предлагал ей:

-- Иди, того этого, домой, а я позаседаю.

И заседал он до утра.

Взятников же для маскировки своих вечерних отсутствии придумал таинственного бледнолицего человека, который неизвестно откуда появился в районе и занимался подсчетом поголовья воробья, то-есть -- вел шпионаж. Взятников, якобы, ловил его каждую ночь, но опытный и матерой шпион ускользал из его рук.

-- А что, если он, того этого, стукнет меня по голове? -- тревожно спрашивал Столбышев. -- Пропадет район без руководства!

-- А ты оружие носи! -- на свою беду советовал Взятников перепутанному секретарю райкома.

Однажды Столбышев, прозаседав подряд четыре ночи, на пятую закрыл заседание в два часа утра, разбудил членов бюро райкома и предложил идти спать по домам.

Ночь была тихая. Луна то выплывала из-за облаков, освещая спящие Орешники фосфорическим голубоватым светом, то опять закутывалась облаками и наступала темнота, хоть глаз выколи.

-- Мда, погодка удобная для шпионажа, -- разговаривал сам с собой Столбышев, осторожно, с оглядкой, двигаясь по улице. Пистолет он держал в кармане со снятым предохранителем.

До избы Раисы он дошел без приключений.

-- Рая! Это -- я, секретарь райкома, -- постучал он в окно.

Ответа не последовало. Столбышев постучал громче:

-- Проснись, того этого, на данном этапе!

И показалось Столбышеву, что в избе произошло какое-то движение.

-- Мда, проснулась, -- решил он и уселся на крылечке ожидать, пока откроется дверь и его верная Раиса прижмется к нему разогретым сном телом.

... Темная ночь, только пули свистят по степи... -- тихонько запел он, оглядываясь по сторонам

Луна вышла из-за облаков, задумчиво посмотрела на партийного лирика и снова спряталась.

-- Раиса, того этого, не спи, как на лекции по истории партии, -пошутил Столбышев и пошел стучать в заднее окно.

Но как только он вышел за угол дома, сердце его екнуло и стремглав переместилось в пятки: какая-то белая фигура кралась через огород.

-- Стой! -- шопотом прокричал Столбышев и, бросившись за дом, залег в бурьяне, клацая зубами.

"А вдруг шпион заметил, где я?" -- тревожной молнией пронеслась мысль в голове Столбышева. Он стал на четвереньки и, хрюкая от страха и натуги, полез в росшие неподалеку кусты. Там ему казалось безопасней. Но едва он достиг кустов, как чуть не стукнулся лбом с бледным, как сметана, лицом.

-- Диверсант!!! -- дико закричал Столбышев и, подхлестнутый собственным голосом, бросился бежать, выкрикивая: -- Стой! Стой! А то стрелять буду!

И выстрелил. Как и куда он целился -- неизвестно. Но выпущенная Столбышевым в диверсанта пуля попала Столбышеву в ногу. Не сильно, слегка поцарапала кожу и распорола голенище сапога.

-- Умираю, но не сдаюсь, -- прохрипел секретарь райкома, падая на землю.

Лейтенант Взятников первым прибыл на место происшествия, одетый по-форме, но без шапки. Он оказал раненому медицинскую помощь. Потом прибежала взволнованная Раиса. Она, с горестью несостоявшейся вдовы, прижалась к груди лежавшего на земле Столбышева, левой рукой обняла его за шею, а правой, за своей спиной, передала Взятникову шапку.

-- Надо объявить тревогу и начать поиски диверсанта, -- отчеканил Взятников, напяливая шапку.

-- Он в меня стрелял! Надо, того этого, арестовать Маланина! -- стонал Столбышев.

Поиски диверсанта продолжались безрезультатно всю ночь и весь день. Тем временем арестованный Маланин уже признался в своей связи с диверсантом.

-- Где у тебя с ним явки? -- грозно вопрошал, ведя следствие, Взятников.

-- Нет у меня с ним явок! -- еле шевелил Маланин распухшими губами.

-- Колись! -- Взятников огрел его ножкой от стула по левому боку.

-- Нет явок!

-- Колись! -- избитая ножка от стула опять просвистела в воздухе.

-- Нет явок! -- упрямствовал Маланин, корчась от боли.

-- Колись, шпионюга! Эх!..

-- Ой! Не имеете права бить! Конституция...

-- Конституция для честных граждан, а ты -- враг народа! Колись! Эх!

После пятого сломанного ребра Маланин признался, что явки у него с шпионами есть.

-- Наверное, у Егорова? -- спросил Взятников.

-- Нет, не у Егорова.

-- Эх!..

-- Да, у Егорова...

Взятников взял из папки уже заготовленный ордер на арест Егорова.

-- Чубчиков! Тащи его сюда!

Дело начало разрастаться. Столбышев, несмотря на ранение, сидел в своем кабинете и, кривясь от боли, составлял список. "Семчук", -- старательно выводил он, --"несомненно в связи с Егоровым и принадлежит к их шпионской организации. Основание для подозрений: при упоминании имен вождей контрреволюционно улыбается, аплодирует в полруки и повинен в срыве воробьепоставок. Тырин.." -- вписывал он следующую жертву, -- "давнишний приятель Маланина и активный член шпионской организации. Основания для подозрений: служил в оккупационных войсках в Германии и видел живого американца. По замашкам -- злостный воробьевредитель."