Джейн Астрадени - Похождения ксенопсихолога на космической станции Страница 27

Возвращаясь после осмотра, Женя не спеша подошла к своей квартире и увидела ндарима, терпеливо ждущего у двери. В тот же момент из-за угла показался Сирил. Женька застыла, не зная, что сказать, и ндарим исчез.

— Я пришёл попрощаться, — грустно проговорил Сирил, внезапно обнял её и поцеловал, долгим поцелуем со вкусом терпких ягод. У Женьки закружилась голова…

— Мне понравилось быть с тобой, — удивил её шакрен. — Я бы хотел снова.

Она прижалась к нему, стараясь запомнить этот миг навсегда…

II. В ПАУТИНЕ ВСЕЛЕНСКОГО ЗАГОВОРА

Глава 24. Череда дней, с тридцать четвёртого по сорок второй…

Надо было жить дальше. И дни понеслись, тая один за другим, как в песне. Женя скучала по Сирилу. Шакрен оставил ей номер своего коммуникатора, но они могли отправлять друг другу лишь короткие текстовые сообщения из-за помех в туманности. Первое же сообщение, присланное Сирилом, гласило: "Не вздумай хандрить!". На что Женька спросила: "Как поживает туманность?". Так они и переписывались. Это был как раз тот случай, когда Женя больше всего радовалась геномной прививке.

Грусть всё равно не отпускала, особенно когда Евгения проходила мимо лаборатории. Несколько шакренских учёных остались на станции, но среди них не было Сирила.

"Ох, веечки, веечки, никогда не влюбляйтесь в самрай-шак!" — этот популярный девиз вейских форумов следовало написать у себя на лбу, а лучше выжечь калёным железом.

В приступе тоски Женька всё же дочитала историю о Лерани и Фиримине, надеясь, что хотя бы у неё будет счастливый конец… Нифига!

Миритин закрыл ей больничный, и Евгения вышла на работу. Теперь, когда она чуточку больше разобралась в ксенопсихологии, испытав её на собственной шкуре и набив шишки, работать стало гораздо сложнее. Женька боялась снова влипнуть в историю. И Миритин понимал её как никто другой. У них с доктором, благодаря Сирилу, установились доверительные отношения.

Было во всей этой истории и кое-что положительное. Грегори! Он почти махнул на Женьку рукой, перестав её контролировать. То ли устал бороться, то ли был по уши занят медсестричкой Лизой. А Женька ему о себе и не напоминала. Всё, что было нужно англичанину — это раз в неделю брать у неё кровь на анализ.

У Талеха были свои заботы. Он так и не нашёл взрывное устройство. Искала охрана, разведчики, сапёры и вся служба безопасности, но безрезультатно. На командора лёг двойной груз ответственности. Он понимал, что станция может в любой момент расщепиться на молекулы. Поэтому бытовые жалобы обитателей станции вызывали у него оскомину.

Как Женька ему сочувствовала! Ей по многу раз на день приходилось выслушивать: "мне плохо, она меня бросила…", "он меня не любит!", "этот не так на меня посмотрел…", "меня раздражает, как он делает это!", "помогите выбрать!", "помогите изменить"… И такая дребедень — целый день! Тут вселенная рушится, к такой-то матери, а они со своим нытьём лезут…

Евгения с головой ушла в работу. И первый же серьёзный случай заставил её собраться и на время забыть о своих переживаниях. Довелось поработать и скорой психологической помощью. Ксенопсихолога вызвали в доки, где у целой бригады окезов случился приступ спонтанной тревоги. Вообще-то, это было типично для некоторых окезов. Но массовый приступ "трево-лихорадки", как её по-научному называли, считался крайне ненормальным и граничил с патологией.

Поэтому Евгения взяла с собой Грегори с медицинским набором и пачку голографических очков. Женька, как человек в ксенопсихологии слегка подкованный, уже знала, что и как лечить. Трево-лихорадка снималась посредством визуальной терапии для окезов. Штук двести программ, напоминающих детские мультики, давно болтались в компьютере службы. Всего-то надо было загрузить образы в голо-очки. Благо, комплект очков прилагался к оборудованию кабинета.

В итоге, им пришлось вызвать санитаров и Талеха. Особо тяжёлым сделали инъекции успокоительного и перенесли в медотсек. Остальных Женя лечила на месте, с помощью визуального ряда. Грегори тем временем изучил анализы, и нашёл в крови окезов геном, стимулирующий психосоматические нарушения врождённого характера. Этим и объяснялась повальная вспышка трево-лихорадки. Талех загрузился по полной.

— Ясно, это диверсия, — констатировал он. — Удар был рассчитан точно.

Командор вызвал Дмитрия и команду безопасности. Пока его люди допрашивали свидетелей или возможных подозреваемых, Талех куда-то отлучился. Видимо, у него были собственные догадки насчёт генома-диверсанта.

— Как геном попал в организм? — бурчал Грегори, разглядывая зрачки очередного пострадавшего.

Талех вернулся, когда Женька сняла очки с последнего пациента, а охрана допрашивала последнего свидетеля.

— Как у вас дела? — спросил командор.

— Нужна повторная терапия, — отчиталась Женька. — Думаю, день-два, и всё будет в порядке.

— Ничего хорошего, — хмурился Грегори. — Нужно отследить источники генома-возбудителя. Прививки им давно делали, значит, через воду или пищу…

Охрана молча предоставила командору электронные отчёты.

— Всё это неспроста, — загадочно ответил Талех и вновь удалился.

Станцию лихорадило ещё несколько дней. Учитывая, что начальником службы безопасности был окез. Волна генетических диверсий прокатилась по станции, и каждый окез, рано или поздно угодил в медотсек или психологический кабинет. Так продолжалось, пока джамранские учёные не создали антиген и нейтрализовали каверзный геном.

Только вроде бы всё успокоилось, как Женю с Грегори снова вызвали в доки. К счастью, анализы показали, что лёгкий приступ трево-лихорадки случился у рабочего естественным образом, без вмешательства постороннего генома. Поэтому Грегори ушёл, а Женя надела пациенту очки и подключила визуальный ряд. На десятой минуте просмотра "мультиков" окез принялся смеяться. Явный признак положительной динамики! Но для закрепления эффекта следовало продолжать терапию ещё полчаса. Поэтому Женя повесила на дверь отсека табличку: "Не входить! Экстренная терапия"

И отправилась смотреть, как ремонтируют шаттлы и звездолёты. В конце длинного сводчатого коридора-склада, уставленного ящиками, виднелся главный цех, где монтировали, демонтировали и тестировали фрагменты кораблей. Роботы-ремонтники: шагающие погрузчики и монтировщики передвигали, подвешивали, соединяли. Вспыхивало голубоватое пламя сварки. Искрило, трещало и гремело. То и дело раздавался скрежет металла о металл. Подгонка и калибровка двигались полным ходом. Затем готовые части запускались по конвейеру к шлюзовым камерам, а оттуда на основные верфи — в открытый космос.

У правой стены коридора грудами лежали рулоны изоляционного материала из упаковочного цеха напротив. Оттуда их выкатывал невысокий, щупленький рабочий в синей робе. Тщётно пытаясь закинуть наверх большущий рулон, он зацепил остальные, и куча развалилась. Рулоны покатились и рассыпались по всему складу. Мужичок, едва не погребённый под кипами изоляции, выругался таким трёхэтажным, что Женька застыла на полушаге с поднятой над полом ступнёй. И мигом сообразила, что ни одна джамранская сыворотка не в состоянии этого перевести.

Что сразу навело на некоторые мысли и винтики резво закрутились в мозгах. Как успела выяснить Женька, земляне больше так не выражались. Даже безобидное ругательство "ёшкин кот" считалось нецензурным. Ну ладно Грегори, он хотя бы англичанин, но Дмитрий Анатольевич… Однажды сделал ей замечание. А от этого трёхэтажного за версту разило двадцатым веком и перегаром. Но боясь ошибиться, Евгения решила удостовериться. Вопрос — как? Чтобы не спугнуть клиента и самой не оказаться в психушке. Женька подумала и придумала. Эксперимент! Такому и джамрану позавидовали бы.

Ради этого пришлось поступиться некоторыми принципами, но… Она приблизилась и… сматерилась… Дождалась, пока мужичок поднялся, отряхнулся, в сердцах пнул подвернувшийся рулон и… Пииип! Надо было видеть размер его глаз, чтобы понять, как он потрясён. Похоже, Женька не прогадала. И для чистоты эксперимента, снова выругалась. На этот раз поскромнее. От изумления он икнул и еле сумел выговорить:

— Ё-моё… Я уж думал, труба. Никогда уже не…

Он запнулся, озираясь по сторонам.

— … Не услышите? — закончила за него Женька.

Мужик закивал. Окинул взглядом её униформу и, попахивая перегаром, просипел:

— Вы из ентих, как их, из кураторов?

"Кураторы? Что ещё за новости?" — подумала Женька, а вслух сказала:

— Нет, меня тоже похитили, но я, — она многозначительно подняла палец кверху, подражая Ралу. — От них…

— Ё-моё!*Трёхэтажный*! Ой, деушка, простите, — и зажал себе рот.

Это было так характерно для русского мужчины конца двадцатого века, учитывая, что сама "деушка" только что выдавала.