Мануил Семенов - Хлеб сатирика Страница 27

— Нет, доктор, не случалось.

— А может быть, вы занимаетесь боксом? Или играете в этот… как его называют… бейсбол?

— Нет, доктор, только в шашки. Иногда в домино. Но больше двух партий я никогда не выдерживаю. Терпения не хватает.

— В вашем состоянии и не следует себя переутомлять. Ну что ж, батенька, я тут напишу, какие надо провести исследования, а в следующую пятницу посмотрю вас еще раз. Больше гуляйте. Вот вам мой совет.

На следующий день началось лечение.

С утра того Назарова, что жаловался на головные боли, обработали мощной струей душа Шарко, а Назарова, страдающего повышенной возбудимостью, повели в физиотерапию на процедуру, изобретенную французским врачом д'Арсанвалем. Затем первого больного заставили принять пантокрин и несколько других тонизирующих средств, второй же получил сосудорасширяющие лекарства.

Ошибка разъяснилась лишь поздно вечером, и все как будто встало на свое место. Но утром, когда на дежурство пришла другая сестра, все началось сначала.

Перед тем, как отойти ко сну, Назаров-первый пожаловался:

— Что-то дует мне здесь у окна, боюсь, как бы не простудиться. Не поменяться ли нам кроватями?

Назаров-второй охотно согласился: ему все казалось, что в палате душно.

Рано утром новая сестра, войдя в палату, уверенно направилась к больному, который лежал у окна. Откинув одеяло, она решительным голосом сказала:

— Повернитесь на спину и приспустите трусы.

Назаров-второй молча повиновался.

А его однофамилец, переселившийся вчера вечером в угол, уткнулся в подушку и, задыхаясь от смеха, прислушивался, как охал и кряхтел сосед от болезненного, но, впрочем, невинного по своему действию укола…

Но настала и его очередь.

Сестра приказала Назарову-первому надеть пижаму и следовать за ней. Они долго шли по длинным коридорам, куда-то поднимались и опускались по лестницам, пока не очутились в подвальном помещении, над входом в которое висела табличка «Лаборатория».

Пожилая женщина усадила Назарова на стул и, подав ему длинный резиновый шланг, коротко сказала:

— Глотайте.

По своей природе Назаров-первый не был брезгливым, но запаха резины не переносил совершенно. Он почувствовал, как что-то нехорошее тяжелым комком подкатывает к его горлу. А женщина торопила:

— Глотайте же, наконец!

Назаров судорожно вцепился зубами в шланг…

— Да не жуйте вы резину, а глотайте, я же, кажется, русским языком вам говорю. Вот взяли все в привычку шланги жевать, будто телята. Жуют и жуют… Так на вас инвентаря не напасешься… Глотайте!

…В палату Назаров-первый вернулся бледный и осунувшийся. Пользуясь отсутствием своего соседа, он опять передвинул кровати, решив, что лучше уж терпеть уколы, чем снова глотать какую-нибудь гадость.

И опять равновесие как будто восстановилось. Но ненадолго. Однажды, когда Назаров-первый находился в палате один, его позвала няня.

— Ты, милок, Назаров будешь? Так вот тебя там внизу какой-то гражданин дожидается…

Удивленный Назаров спустился вниз. В слабо освещенном вестибюле его заключил в объятия какой-то толстяк и громко, с причмокиванием, облобызал.

— Ну, как живешь-можешь, дружище?

Назаров пожаловался на расшатавшиеся нервы.

— Не говори, друг, не говори, нервы у нас у всех просто никуда! А я вот с печенью мучаюсь, узнал, что ты тоже в санатории, и решил навестить. Как там Петя, все сидит?

— Да нет, уже ходит.

— Свободно?

— Ну, не совсем свободно, иногда то за стул уцепится, то за шкаф.

— Болен, что ли?

— Слава богу, здоров. Но ведь не сразу же ребенок…

— Погоди, да ты какого Петю имеешь в виду?

— Как какого? Внука, конечно, своего.

И тут выяснилось, что толстяк приходится дальним родственником Назарова-второго и интересовался судьбой его племянника Пети, попавшего в каталажку за кражу.

Пришлось Назарову-первому извиниться и пойти на розыски своего соседа по палате. Поднимаясь по лестнице, он нещадно клял судьбу и ожесточенно стирал со щек следы поцелуев, которыми наградил его мнимый любвеобильный родственник…

Создавшееся критическое положение стало предметом разбирательства на общесанаторной летучке.

— В палате номер четыре, — говорил главный врач санатория, — оказались однофамильцы. Нестеровы, что ли…

— Назаровы, — хором подсказало собрание.

— Да я и говорю, Назаровы, — продолжал главный врач. — Средний и младший медицинский персонал путает их, отчего назначения врачей идут не по назначению. Происходят недоразумения с анализами и исследованиями, что еще больше затуманивает клиническую картину заболеваний обоих больных и тормозит их скорейшее излечение. Создавшийся конфликт можно было бы ликвидировать расселением Назаровых, но при нынешнем наплыве отдыхающих не вижу возможности… Поэтому предлагаю персоналу усилить внимательность и, если хотите, бдительность…

И бдительность была повышена, в этом вскоре убедились оба Назарова.

Когда Назаров-первый на следующее утро возник перед сестрой, отпускающей водные процедуры, то она потребовала, чтобы тот подтвердил, что он именно Николай Иванович Назаров, а не замаскированный Федор Федорович Назаров. И положение Николая Ивановича оказалось тем более затруднительным, что он стоял перед сестрой гол как сокол и в качестве единственного удостоверяющего его личность документа сжимал в руках лохматое полотенце.

А Федора Федоровича засекли на крыше санатория, в солярии.

— Больной Назаров, встаньте с лежака и немедленно спускайтесь вниз! — распорядилась дежурная медицинская сестра. — При вашей повышенной возбудимости находиться под солнцем равносильно самоубийству.

И сколько Федор Федорович не доказывал, что чувствует себя на воздухе великолепно, что повышенной возбудимостью страдает не он, а его сосед по палате Николай Иванович, — сестра изгнала его из солярия так же решительно, как Иисус Христос изгонял из храма нечестивых торгашей.

А в столовой за обедом каждый раз разыгрывалась такая сцена. Полногрудая подавальщица Соня, подходя с заставленным кушаньями подносом к столу, за которым сидели Назаровы, звала через весь зал диетсестру:

— Мария Ивановна, идите сюда, разберитесь, кто из них кто. Надоело мне из-за них неприятности иметь. Укажите, которому вегетарианский борщ, а которому рассольник.

Утрата доверия — ужасная вещь. А Николай Иванович и Федор Федорович оказались именно в положении людей, которых как будто уже не раз уличали в мошенничестве. Стоило только Назаровым появиться в столовой, кинозале, или просто на площадке у санатория, как на них сразу же указывали пальцем:

— Смотрите, вот эти двое…

Общей повальной болезни не избежал и заведующий санаторной почтой.

— Тут, говорят, какие-то два Назарова появились, — наставлял он своих помощниц-девушек. — Не то братья, не то просто авантюристы. Так что вы с выдачей денежных переводов будьте поосторожнее.

В силу сложившейся обстановки Назаровы вынуждены были избегать людей. Вдвоем они уходили в лес, подолгу пропадали в горах. И чудесная кавказская природа делала свое дело. Николай Иванович обрел прежнее спокойствие характера, а Федор Федорович больше не жаловался на головные боли. Назаровы покидали санаторий, позабыв о всех своих злоключениях.

Но, оказывается, преждевременно.

Когда Николай Иванович предъявил свой билет проводнице плацкартного вагона, та сказала:

— Ваше купе третье. Значит, до Пензы едете.

Николай Иванович хотел было возразить, что направляется не в Пензу, а в Псков, но улыбающийся Федор Федорович остановил его:

— Не беспокойтесь, Николай Николаевич, билет до Пскова у меня. Это санаторный экспедитор перепутал.

Расстались Назаровы в Москве, и расстались друзьями. Они условились в будущем году поехать на курорт обязательно вместе.

Но так, чтобы жить не только в разных палатах, а и в разных санаториях.

Идеальный муж

Давно уже существует потребность в литературном портрете идеального мужа. Попытки создать такой портрет в художественной прозе, драматургии и кино не имели успеха просто потому, что за это дело брались совершенно не компетентные люди: либо закоренелые холостяки, либо желторотые птенцы, не успевшие еще опериться в семейном гнезде. Большое значение имеет и другое обстоятельство: существующие описания примерного супруга, как правило, очень растянуты, содержат массу отступлений, побочных сюжетных ходов и линий и потому малопригодны для чтения. Современная, крайне занятая и сугубо деловая женщина такого описания не приемлет. Она правильно считает, что идеальный литературный портрет идеального мужа должен быть предельно лаконичным и точным, как инструкция по распиловке соснового кряжа или рецепт приготовления песочного торта. Как говорят ораторы, из этого надо исходить. Итак, с чего же мы начнем?