Андрей Ломачинский - Академия Родная Страница 28

На следующий день Хут после занятий отправился на инструктаж по пингвиньему уходу. Дело оказалось не хитрым. Хут съездил в полярную семейку еще раза два, а затем Валентин Николаевич отчалил на зимовку. Жена его видимо имела несколько иные планы на месяц без мужа и на следующий день заявила Хутиеву, что испытательный срок он прошел успешно и нечего ему время тратить, ходить сюда каждый день. Приходите, Саша, за день до моего отлета получить ключи и деньги, а пока не мозольте глаза. Хута такой вариант тоже вполне устраивал. Он вернулся на курс и взахлеб рассказал нам об удачной афере, да пригласил через месяц на новоселье с грандиозной пьянкой через "Северное Сияние".

Прошел месяц. Все приглашенные подготовились к "Северному Сиянию". Вообще-то "Северное Сияние" не было Хутиевским ноу-хау. Эта народная, чисто Академическая традиция уходит корнями в глубь поколений-академиков. Говорят, что впервые "Северное Сияние" засветилось с подачи самого генерала Тонкова, светила в области Нормальной Анатомии. И произошло это явление очень давно, когда молодой анатом сам был рядовым на первом курсе. Но все последующие поколения это изобретение гениального Тонкова безоговорочно приняли, в силу его толковости и громадного экономического эффекта. Суть изобретения состояла в следующем: сразу за входной дверью ставился тазик, а все приходящие на вечеринку должны были явиться с "пропуском" - с бутылкой любого алкогольного напитка. При входе "швейцар", специально выбранный для этой цели курсант, объявлял о приходе очередного гостя, изымал у него "пропуск" и выливал его в таз. После определенного времени таз ставился на стол, и другой курсант, "виночерпий", разливал кружкой то, что получилось. Понятно, что состав "Северного Сияния" варьировал от вечеринки к вечеринке. Принести какую-нибудь гадость означало испортить вечер для всех, поэтому все и подходили к выбору "пропусков" весьма ответственно. Водка и коньяк считались благородными элементами. Затем шли ликеры. Потом крепленые и купажированные марочные вина. Затем шампанские и сухие вина. На предпоследнем месте было "плодово-выгодное", дешевое фруктовое вино или плодово-ягодная наливка. И совсем западло было прийти с пивом или самогоном. Медицинский спирт стоял особняком, как "пропуск" принимался без ограничений, но без особой нужды в тазу не смешивался - все боялись "перебора". Можно (и желательно) было прийти с подругой, а лучше вообще прихватить и подруг подруги, но пропуски необходимо было предъявлять на каждое физическое лицо. Если у подругиных подруг "пропусков" не было, то все присутствующие джентльмены быстро скидывались и отправляли "посыльного" до ближайшей "точки" (винно-водочного магазина).

Хут дал нам адрес, назначил швейцара и виночерпия. К назначенному времени на сходку потянулся народ. Отдав пропуск швейцару, каждый проходил в коридор, где с каждым происходила немая сцена - каждого пришедшего персонально встречал пингвин Айсберг. Он пару раз кланялся гостю, а затем запракидывал голову и смешно трещал клювом. Конечно это был герой нашего бала.

Хут с гордостью делился своими познаниями в области зоологии пингвинов и в сотый раз пересказывал, как он торговался с хозяином Айсберга, набивая цену по уходу. Изначально хозяин предложил рубль в день за работу и 50 копеек за прокорм. Хут сказал, что дары моря нынче дороги, а ездить ему с "его" квартиры далеко. И предложил все увеличить в два раза. Хозяин отверг такое предложение со словами: "Вы же просите бешенные деньги!" Тогда Хут снизил потребности и уболтал хозяина на 45 рублей за работу и 25 рублей за прокорм. Квартира и семьдесят рублей сверху! Семьдесят рублей - это была полная месячная зарплата санитарки в больнице. Хуту на руки было выдано 180 рублей аванса и 200 рублей на пингвиний "фураж".

Уже испив добрую половину "Северного Сияния", мы вдруг захотели чего-нибудь покушать. Ничего, кроме забитого рыбой морозильника в доме не оказалось. Тогда мы решили, что у Сани много денег, и он запросто завтра накупит пингвину свеженькой рыбки, а эту можно разморозить и пожарить. Короче в этот вечер, наша сводная рота сожрала подчистую все Айсберговские запасы. На следующий день Хут исправно купил пингвину новой рыбы и с месяц Айсберг пребывал в приятном расположении духа - выглядел, как банкир на приеме, а его черно-белая фрачная пара просто лоснилась от сытных обедов и ежедневных водных процедур.

Потом Хут со своей грудного голоса барышней начали питаться в ресторанах. А еще через месяц-полтора деньги кончились. У всех. Пингвин стал получать пайки на уровне норм блокадного Ленинграда или экстерминационного концлагеря Освенцим. Весь блеск его коротеньких перьев пропал. Птица целыми днями хмуро стояла в углу без движений. Потом появились признаки серьезного кишечного расстройства. Когда пингвин отваживался ходить, за ним сразу тянулась полоска зловонной жижи. Значит и электролитный баланс полетел, такое к верной смерти. Самое страшное - птица стала мокнуть и сильно мерзнуть в воде. Видно у нее не хватало ресурсов даже на нормальную секрецию жира, что делает всех водоплавающих тварей ненамокаемыми. Надо было изыскивать резервы, чтобы прокормить птицу на фоне глубочайшего финансового кризиса Александра Хутиева.

Самыми разумными оказались два метода, и оба были неразрывно связаны с Академией: Первый метод заключался в том, чтобы просто притащить Айсберга к нам на курс в общагу, и сердобольные курсанты скидывались копеечками и посылали гонца в "Мокруху" - рыбный магазин недалеко от Факультета. Всем нравилось кормить Пиню с рук. Наверное ввиду общего антисемитизма, его официальное имя Айсберг в курсантской среде не прижилось. Наиболее жалостливые курсанты, как Например Сив и Витас, даже ездили на рыбалку, чтоб порадовать Пиню свежачком - витаминизированной живой рыбкой. Кто-то где-то стащил здоровую банку вонючего рыбьего жира, и дело быстро пошло на поправку. Надо было шприцом закачать приличную долю снадобья в рыбу через рот, и сразу всунуть ее в клюв птичке. Пиня против такой добавки не возражал. Его перышки вновь залоснились, он с удовольствием купался - часами стоял под холодной водой в душевой Факультета, что на первом этаже. А когда его выносили в большой сумке в Парк Академии, то он резво катался там по сугробам, скользя на своем брюхе и гребя своими веслами-крылышками. Смотреть эту картину выползали все калечные с Военно-Полевой Хирургии. И долго бы длилась эта идиллия, если бы у Пини были за его здоровым клювом хоть какие-нибудь мозги. Наверное мозгов у пингвинов совсем нет. Однажды застроил нас Автоковбой на какое-то серьезное построение. Все только заровнялись, засмирнялись, как откуда-то из умывальника гордо выходит Пиня и идет своей важной пингвиньей походкой перед строем прямо к начальнику курса, как генерал перед парадом. Коклюшин в визг. Хуту три наряда и приказ птицу отнести, где взял. Устроили тут цирк! Где дисциплина!? А еще сказал, если птица когда-либо в расположении появится, то будут пять нарядов, а животное пусть немедленно учится летать, ибо он лично скинет эту тварь с крыши Факультета.

Хут наряды отстоял, но птичку не бросил. Он нашел второй метод ее прокорма. Следовало поздненько вечером просто принести Пиню в нашу курсантскую столовую. Прапора и поварихи обычно давали ему столько рыбы, сколько тот мог сожрать. Им тоже нравилось кормить пингвина. А рыба у нас была каждый день, поэтому перебоев с кормом можно было не опасаться. Этот метод тоже работал весьма долго, пока Хут не нарвался на дежурного по Академии. Как назло это был самый злостный дежурный по Академии за всю ее славную историю - солдафонище немедицинской службы полковник Новицкий. Нрав у деда был крутой, а характер как у раненного вепря. Он устроил всем разгон, слава Богу, что Пиню в суп в сердцах не кинул. Прапор Ложки-Давай, завпроизводством в нашей столовой, сказал Хуту, в следующий раз его питомец будет висеть на крюку в подвале на мясоразделке, и Хут тоже будет висеть там же на соседнем крюку. Халява конкретно кончилась. Недалеко от нашей столовки у набережной Невы была самая здорвая валютная гостиница города - знаменитый многоэтажный отель "Ленинград". На заднем дворе этой гостиницы какой-то повар раз вынес Пине кусочек сырой осетрины и ведро рыбьих кишок. Пингвин осетрину съел, а от требухи отказался - типа мне, благородному, лучше сдохнуть, чем помои хлебать. На что повар очень обиделся и послал на пару Хута и Пиню куда подальше. Везде облом.

Дело было близко к сессии. Хут назанимал денег, у кого сколько мог, и купил рыбы. Он разбил рацион по дням, в рестораны не ходил, коньяк больше не пил, а пил воду из-под крана. Сам голодал, незаконно втихую поджираясь с младшими курсами в столовке, куда старшекурсникам считалось зайти страшное западло, но Пинину жратву не трогал. Его цель была сохранить пингвина живым до отпуска. После сессии Хут сунул Пиню в большую сумку, сел на поезд и поехал домой в Сочи.