В. Попов - Альманах всемирного остроумия №1 Страница 3

Старый австрийский фельдмаршал, будучи представлен королем Марии Антуанетте, во время представления говорил ни о чем другом, как о своих двух старых лошадях, которых он страстно любил. В другой приемный день королева, затрудняясь разговором, который она должна была с ним вести, спросила его, которой из двух своих лошадей он отдает преимущество. – «Государыня, – возразил он с комическою важностью, – если в день битвы я взлезал на мою пегую лошадь, то не стал бы слезать с нее, чтоб сесть на мою карюю лошадь; и если я садился на карюю, то не слезал бы с нее, чтоб сесть на пегую». – После минутного молчания заговорили о придворных дамах; две из них считались в числе самых красивых. Королева спросила одного из своих камергеров, сидевшего около нее, его мнение об этих двух дамах. Веселый камергер, принимая важный вид австрийского фельдмаршала, тотчас отвечал: – «Государыня, если бы в день битвы я взлезал на…» – «Довольно, довольно!» – крикнула ему, хохоча, королева, которая, как известно, не прочь была позубоскалить.

Марсельские депутаты, желал приветствовать Генриха IV и воспользоваться своей ученостью при этом случае, начали свою речь так: – «Аннибал, отправляясь из Карфагена…» – На этих словах, государь, прерывая их, сказал: – «Аннибал, отправляясь из Карфагена, пообедал, почему и я хочу сделать то же самое».

Людовик XIV, будучи однажды в Трианоне, который строил Лувуа, заметил кривизну в одной раме. Он рассердился на распорядителя. Гордый министр, чтоб помешать ему приезжать впредь смотреть, прямо ли, криво ли выстроены рамы, заставил всю Европу объявить ему войну, Эта черта, которой трудно поверить, была засвидетельствована герцогом Эгильоном в Национальном собрании, когда был поднят вопрос о праве объявлять войну и мир.

Людовик XIV вызвал из Рима в Париж знаменитого кавалера Бернини или Бервена, в надежде, что он поправит планы, которые Клавдий Перро, так несправедливо осмеянный Депрео, представил для окончания достройки Лувра. Как только итальянский архитектор рассмотрел работы французского архитектора, он вскрикнул: «Когда имеют у себя подобных людей, зачем же искать их в другом месте?»

Филипп IV[4], потеряв королевство Португальское и еще некоторые провинции, осмелился принять титул Великого. Герцог Медина-Цели сказал по этому случаю: «Наш государь походит на яму, которая увеличивается по мере того, как из нее берут землю».

Людовик XIV говорил герцогу Вивонскому: – «Не находите ли вы удивительным, что г-н Шамбер, родом немец, натурализовался голландцем, англичанином, португальцем и французом?» – «Ваше величество, – отвечал герцог, – это просто человек, пробующий все национальности, чтобы жить»,

Людовик XIV, читая знаменитому стихотворцу XVII века, Буало, свои стихи, просил его сказать его мнение о них. – «Государь, – отвечал Буало, – для вашего величества нет ничего невозможного: вам пришло желание написать вирши, и вы исполнили его».

Карл ХII одному из своих секретарей диктовал письмо. Бомба упала в палатку и лопнула у ног секретаря, который остановился. – «Что вы написали?» – спросил король. – «Но бомба, ваше величество?» – «Что же вы находите общего между бомбой и письмом, которое я вам диктую? Продолжайте…»

Фердинанд Кортес, по возвращении своем из Мексики, был удален от Филиппа II его министрами и, не имея возможности представиться ему, он подошел при его проходе по улице и сказал: – «Государь, я – Фердинанд Кортес; я прибрел вашему величеству более сокровищ, чем оно получило в наследство от императора Карла Пятого, своего отца, и я умираю с голода».

Людовик XIV подсмеивался над чрезвычайной тупостью герцога Вивонского в присутствии герцога Омальского, который был не менее толст, и упрекал его в недостатке движения. – «Государь, – отвечал герцог, – это злословие; не проходит ни одного дня, чтоб к не обошел по крайней мере три раза вокруг моего двоюродного брата герцога Омальскаго».

Людовику XIV пришли сказать, что кардинал Мазарини отдал Богу душу. – «Государь, – сказал один из придворных, – я сомневаюсь, чтобы Бог ее принял».

Лакей императора римского Карла V вбегает поспешно в его молельню, опрокидывает стол и разбивает тридцать часов, разложенных государем на столе, Карл засмеялся. – «Ты счастливее меня, – сказал ое лакею, – ты нашел секрет того, как согласить их все».

Уверяют, что Франциск I, желая заставить поплакать своего канистра Дюпрэ, который со званием канцлера соединял звания аббата, архиепископа, кардинала и папского легата, объявил ему о внезапной кончине папы. – «Государь, – сказал Дюпрэ, – ничего нет необходимее для государства, как, чтобы на первосвященническое седалище был посажен подданный, совершенно преданный вашему величеству». – «А что, если б посадить тебя? – сказал король. – Но ты знаешь, что для того, чтоб удовлетворить аппетиту кардиналов, нужны значительные суммы, а что касается до подарков им, то я не могу дать их». – Дюпрэ приказал привезти из своего дворца две бочки золота во дворец. – «Этого достаточно, – сказал Франциск. – Я о своей стороны прибавлю, что буду в силах». – Между тем частные письма известили, что папа находится в вожделенном здоровье и Дюпрэ стал просить короля о возвращении ему его бочек. Король сказал ему: – «Я сделаю выговор моему посланнику; но потерпи немного, если папа не умер, то умрет».

В день Эгнадельской битвы с венецианцами, Людовик ХII[5] постоянно устремлялся в места, где грозила наибольшая опасность. Некоторые придворные, следовавшие за ним по обязанности службы, желая скрыть свою трусость под благовидным предлогом, – прикрываясь пламенным желанием сохранить драгоценные дни государя, – заметили ему об опасности, которой он подвергался! Король, понявший причину их заботливости, отвечал им: – «Пусть те которые боятся, спрячутся за меня».

Офицер времен Людовика XII сильно хвастался своими подвигами и кичился раной на лице. Людовик ХII, знавший, что он далеко не храбрец, сказал: «Он сам виноват, что ранен: зачем оглядывался назад».

Несколько времени спустя после битвы при Фонтене Людовик XV, поздравляя маршала Саксонского по случаю этого события, сказал ему: «Господин маршал, в эту войну вы выиграли больше нас всех, потому что до нее у вас была опухоль всех членов, а теперь вы наслаждаетесь прекрасным здоровьем». – «Правда, государь, – сказал маршал Ноэль, присутствовавши при этом, – что господин маршал первый, которого слава не раздула».

Один заслуженный полковник просил короля Людовика XIV о какой-то награде. – «Мы подумаем!» – отвечал король, которому наушники оклеветали беднаго старика. – «Смею попросить только, ваше величество, заметить, что для меня время дорого!» – сказал смело полковник, снимая парик и обнаруживая свои седины. Король был тронут и немедленно исполнил его просьбы.

Некий офицер подал Генриху IV просьбу, в которой объяснил, что, получив на его службе много ран, нуждался в пособии. Король, прочитав просьбу, сказал: «Посмотрим!» – «От вас зависит увидеть это сию же минуту», – отвечал проситель, раскрывая свою сорочку и показывая рубцы, покрывавшие его тело.

В 1763 году, молодая и очень хорошенькая женщина, жена богатого голландского банкира Патера, приехала в Париж вместе с своим мужем. Ее ум и красота наделали много шума; ей писались мадригалы, а мужу ее сыпались эпиграммы. Нисколько вельмож приехали представиться г-ну Патеру, и так как этот светский обычай продолжался слишком долго, то наш добряк, утомленный многочисленностью гостей, в конце концов сказал им: – «Господа, я вам очень благодарен за оказываемую мне честь вашими посещениями; но я не думаю, чтоб они доставляли вам удовольствие – я целый провожу у госпожи Патер, а ночью я сплю с ней».

Одна королева без короны проживала в Пале-Рояле. Выйдя однажды вечером из своих покоев, она встретила длинный ряд людей, вытянувшихся в ряд. Тронутая вниманием к себе, как она думала, бывшее величество сказало одному из своих придворных: – «Прикажите допустить этих честных и добрых людей», – «Сударыня, – отвечали ей, – эти честные люди находятся здесь не для созерцания вашего величества, она ждут открытия театральной кассы».

«Тот, кому воздают незаслуженные им похвалы, должен принимать их в виде поучений, – говорил Карл V.

Офицер Орлеанского полка, посланный с радостною вестью к Людовику XV, просил ордена Почетного легиона. – «Вы еще молоды», – отвечал король. – «Правда, ваше величество, но в нашем полку люди не живут долго», – возразил храбрый воин.

Арелотто Менарди, известный плут и остряк Испании, имел книгу, в которую записывал все нелепости, шутки и анекдоты, которые случалось ему услышать. Король Аррагонский, услышав об этой «Дурацкой Хронике», как назывался этот сборник, проезжая через Санта-Кресчи, местожительство Менарди, велел призвать его к себе и показать себе книгу. Каково же было его удивление, когда он нашел в ней и свое имя. Король спросил: «Что это значит?» – «Разве ваше величество не дали одному немцу, Дитриху, 5000 червонцев на покупку за границей лошадей?» – «Дал». – «Ну, так не глупо ли доверять иностранцу такую большую сумму?» – «А если немец возвратится?» – спросил король. – «Тогда я вычеркну ваше имя и заменю его именем немца, ибо в таком случай он поступит еще глупее вашего».