Юрий Мартынов - Теплые рукавицы Страница 3

Заседание продолжалось...

Чудак на улице

Сотрудники бухгалтерии подняли головы от заваленных бумагами столов: за окном послышалась музыка. Аккордеон словно выговаривал:

Ночью в этой чудной АргентинеПод звуки тангоШепнула: «Я люблю тебя!..»

Старая, давно забытая мелодия. Кому она пришла в голову и, главное, кто вздумал играть ее на этой улице? Днем здесь бегают с деловым видом, работают в учреждениях, забитых приборами и людьми, ловят такси, пьют квас и едят мороженое, но играть на аккордеоне — это уж черт-те что.

И потом, как оно пробилось к ним, древнее, как мир, танго, сквозь шум трамвая и автомобильных моторов?!

Ночью, в объятиях страстных сеньорины...Ах, Аргентины я не забуду никогда!

«Не забуду никогда... Бог ты мой, сколько лет прошло с той поры, — подумала бухгалтер Тамара Петровна и сняла натруженные пальцы со счетной машинки. — Дети, сколько с ними забот!» Бухгалтер вздохнула, протянула руку к машинке, но считать ей не хотелось.

Счетовод Танечка тоже прислушалась, и глаза ее устремились бог весть куда — в открытое окно, к жилому гиганту на противоположной стороне улицы. Удивительные у Танечки были глаза. Они почти всегда отсутствовали, даже если она говорила вполне обыкновенные вещи. О балансе, например. Вот и сейчас она витает где-то, словно музыки не слышит.

Тем не менее.

Пленку с этим танго часто прокручивали на танцплощадке в пионерлагере у Черного моря, где Танечка была пионервожатой. Но она не танцевала, а уходила с Мишей, тоже пионервожатым, на пляж. Встречались тайно, за лагерем на пустынной дороге к рыбозаводу, где никто не появлялся. Сидели на камнях и говорили. Расстались странно, даже не простились. За все эти месяцы виделись несколько раз, но скоро лето, лагерь. Миша там будет. Танечка ни о чем другом думать не могла.

На мелодию с улицы всех живее прореагировал шеф. Он просто подпевал, и все тут:

— Ти-ра, ти-та, ти-та, ти-та-ти-ра...

Танго за окном напомнило ему о сочных шашлыках на даче в дни молодости и здоровой печени. Он вспомнил и дощатый стол под яблоней, и водочку, и огурцы с укропчиком, и зеленый лучок...

— Слушай, Витя, — сказал шеф стажеру, — взгляни, что за чудак там на улице. Играет, между прочим, неплохо...

«Ретро...»— пробормотал Витя и подошел к окну.

Внизу он увидел уходящего парня в синей куртке. Парень продолжал растягивать мехи своего инструмента. Витя, конечно, этого не знал, но настроение у музыканта было самое что ни на есть игровое. Он приехал в отпуск с Чукотки. Всю ночь гулял у друга на свадьбе. Собирался в Крым. Вечером предстояли проводы дома. Парень не был пьян. Просто он почти не спал, играл безотказно, подремал под утро часа два, выпил крепкого чая и шел по улице такой легкий и сильный, что снова захотелось музыки. Он вспомнил старое танго и заиграл...

Витя еще не успел доложить увиденное шефу, как старший фининспектор Мария Всеволодовна нервно вскрикнула:

— Да закрой ты окно! Работать совершенно нельзя: то грохот, то музыка какая-то дурацкая!

— Ну прикрой, прикрой, — примирительно сказал шеф, и Витя захлопнул окно.

Стало намного тише, все опустили головы, уходя в дела из мира воспоминаний.

По самые маковки

Опыт компиляции

Некий изнеженный иностранец, побывав в З0-е годы XVII столетия в России, писал: «Русские могут выносить чрезвычайный жар и в бане, ложась на полках, велят себя бить и тереть свое разгоряченное тело березовыми вениками, чего я никак не мог выносить...»

Века мало что изменили. Любовь к русской бане с ее бодрящей парилкой, как говорят маститые каламбуристы, не испарилась.

В первую субботу лета прошлого года, когда листва на ветках деревьев была такой свежей, в торжественной обстановке открыли теремок в старорусском стиле с продажей пива и кваса у дверей новой бани в городе Заливное.

Человек в форме лесничего солнечным утром устанавливает на опушке молодой березовой рощицы щит с надписью: «Берегите зеленые насаждения!» Пейзаж исполнен тихой прелести.

Вспоминаются строки Сергея Александровича Есенина:

Улыбнулись сонные березки,Растрепали шелковые косы.Шелестят зеленые сережки,И горят серебряные росы...

Охотники до парилки направляются со свежими березовыми вениками в новую баню...

Человек в форме лесничего в вечерних сумерках тоскует у щита с надписью: «Берегите зеленые насаждения!» От утренней прелести пейзажа не осталось и следа. Березы в рощице ободраны по самые маковки.

Вспоминаются строки Сергея Александровича Есенина:

Отговорила роща золотаяБерезовым, веселым языком...

Компромисс

«— Так берете этот кочан?

— Нет, я маленький просил.

— А этот не маленький? Всего шесть пятьсот.

— Велик больно. Мне бы килограмма на два.

— Что, не донесете? Слабосильный такой, да? А еще молодой мужчина.

— Не в том дело. Просто не нужно. Зачахнет он у меня.

— Зачахнет?! Жена посолить должна!

— Я один живу. Мне на щи. Маленький. Знаете, отрежьте, пожалуйста, мне треть от этого кочана.

— Один живет! Можно сказать, в самом соку — и один. А капусту и арбузы я не режу. Так берете этот кочан? — Далее последовал тонкий психологический выпад: — Берите, вас люди ждут. Очередь стоит, не видите?

Апелляция к очереди дала результат.

— Молодой человек, нельзя ли побыстрее?

— Кочан берете, не жену.

— Поезжайте на рынок, там и привередничайте.

— Простите, пожалуйста, товарищи! Еще одну минуту... Мне маленький нужно — килограмма на два, — продолжал молодой человек разговор с продавцом.

— Маленьких нет! Все такие.

— Предыдущему покупателю вы достали совсем маленький кочанчик.

— Не могу я каждый раз нагинаться. Надоело. Вас много, а я одна. Все на прилавке лежит. Больше доставать не буду.

— Разрешите, я сам пройду и достану.

— Ну, если мы всех за прилавок пускать начнем... У нас здесь, между прочим, огурцы соленые стоят! Так берете этот кочан? Или я закрываю отдел!

Небольшая, но эмоциональная очередь, подогретая ультиматумом продавца, подвергла молодого человека остракизму, то есть изгнанию...»

Корреспондент газеты «Городская звезда» Дима Первушин выключил магнитофон и откинулся на спинку стула, охваченный воспоминанием о записанном эпизоде. Гражданином, который так и не унес в свое холостяцкое гнездо шестикилограммовый кочан, был он, Первушин. А его собеседницей — продавец овощного отдела гастронома номер три-бис Клокова.

О культуре обслуживания в гастрономе писали в газету многие покупатели. Редакция поручила Первушину установить: соответствуют ли претензии покупателей истинному положению дел.

Задание редакции требовало выдержки и недюжинного самообладания. Первушин вздохнул и снова включил магнитофон...

«— Александр Карпович, к вам можно?

— Да, да!

— Здравствуйте, Александр Карпович!

— Здраст... Слушаю вас.

— Я из «Городской звезды», корреспондент Первушин.

— Пресса. Очень и очень рад. Да вы садитесь. Удостоверение позвольте. Так. Первушин Дмитрий Николаевич. Спецкор. Очень приятно. С чем к нам?

— Да вот по письмам насчет культуры обслуживания.

— Письма? Жалобы то есть? И вам пишут? И нам — в книгу жалоб. Нервы, знаете ли у людей, нервы... Сдают нервы. Не умеем беречь себя. Через мой кабинет директора в день проходит до двадцати человек, плюс-минус. Смотришь на них, Дима, — вы разрешите, я ведь в отцы вам гожусь — и думаешь: ну зачем? Из-за чего? Ради каких-таких принципов?! Плюс-минус десять граммов, какое это имеет значение в жизни?!

— Плюс не имеет, а минус...

— Ну, минус! Какое это имеет значение? Не граммы надо считать, не на весы смотреть, а на собственное здоровье! Вот чего никакой жалобой не вернешь, не восстановишь письмом в газету! Так о чем пишут вам, в прессу?

— Разное пишут. Грубость — это первое. Грязновато. Насчет обвешивания, искусственного дефицита пишут.

— Полный ассортимент! И это вместо того, чтобы дома расслабиться, снять напряжение, посидеть за рюмочкой коньяка... Извините, Дима. Бровкин слушает. Приветствую вас! Все сделано.. Как условились. Там около пяти. Финский, отличный. Венгерского не получаем давно. Да, тот был поинтереснее. Перчик, специи, я сам предпочитаю... Да не за что, всегда рад. Так послать или от вас заедут? Саша заедет? Пусть прямехонько ко мне идет. Ну ради бога... Чем богаты, тем и рады. Всего вам наилучшего, здоровьичка! Ксении Петровне привет и тоже здоровьичка!.. Да... О чем мы, Дима? Кстати, сервелатом не интересуетесь?

— Нет, я вегетарианец.

— Правильно делаете. Особенно если сырые овощи употреблять, варить не нужно...»

Первушин выключил Александра Карповича и взял записную книжку. На ее страницах была запечатлена мозаика наблюдений. Он прочитал наугад: