Шутки Жижека. Слышали анекдот про Гегеля и отрицание? - Славой Жижек Страница 3

* * *

Важнейший сдвиг в «отрицании отрицания» заключается в непредсказуемой смене самой его территории – смене, которая подрывает положение субъекта, вовлекая его в действие новым и куда более непосредственным образом. Вот прекрасный пример такой смены: на местном съезде Коммунистической партии в Москве Петров читает свой нескончаемый отчет. Заметив, что мужчине в первом ряду нестерпимо скучно, Петров спрашивает его:

– Эй, ты хоть знаешь, кто этот Бульянов, о котором я говорю?

– Без понятия, – отвечает мужчина.

– Вот видишь, а если бы чаще ходил на заседания и слушал повнимательнее, то ты бы знал, кто такой Бульянов!

– Но знаешь ли ты, Петров, кто такой Андреев? – парирует мужчина.

– Нет, я не знаю никакого Андреева, – отвечает ему Петров, и мужчина спокойно заключает:

– Ну вот, если бы ты ходил на заседания реже и больше бы прислушивался к тому, что происходит у тебя дома, то знал бы, что Андреев трахает твою жену, пока ты читаешь свои скучные доклады!

* * *

Похожий неожиданный поворот к вульгарности задействован в шутке из середины 1990-х, чествующей навыки соблазнения Билла Клинтона. Клинтон и папа римский умирают в один и тот же день, но из-за бюрократической ошибки на небесах Клинтон оказывается в раю, а папа – в аду. Спустя пару дней ошибку в конечном итоге замечают, и Клинтона с папой приказывают поменять местами. В какой-то момент они встречаются друг с другом возле эскалатора, соединяющего рай и ад. Видя, как Клинтон спускается с небес, папа его спрашивает: «Скажите мне, как дела у Девы Марии? Не терпится с ней встретиться!» А тот с улыбкой ему отвечает: «Простите, но больше она не дева».

* * *

Смысл сцены может полностью перемениться из-за сдвига в перспективе субъекта, как в классическом советском анекдоте, где Брежнев погибает и отправляется в ад. Поскольку он был великим вождем, ему все же воздают почести – берут на экскурсию и позволяют самому выбрать себе комнату. Экскурсовод открывает дверь, и Брежнев видит Хрущева, который, сидя на диване, страстно целует и ласкает Мэрилин Монро, примостившуюся у него на коленях. Брежнев радостно восклицает: «Я был бы не прочь оказаться в подобной комнате!» На что гид ему отвечает: «Не спешите, товарищ! Это ад не для Хрущева, а для Мэрилин Монро!»

* * *

Шутка из начала 1960-х неплохо передает парадокс предубеждения. После того как Юрий Гагарин, первый космонавт, совершил свой полет в космос, его встретил Никита Хрущев, генеральный секретарь Коммунистической партии; Юрий же обратился к нему с глазу на глаз со следующими словами:

– Знайте, товарищ, что там, в небе, я видел рай, и Бога, и ангелов – христианство верно!

– Знаю, знаю, – шепчет ему в ответ Хрущев, – но давайте потише, не будем об этом распространяться!

На следующей неделе Гагарин посещает Ватикан, его встречает папа римский, которому Гагарин говорит:

– Знайте, святой отец, что я был там, в небе, и не видел ни Бога, ни ангелов…

– Знаю, знаю, – перебивает его папа, – но давайте потише, не будем об этом распространяться!

* * *

В гегельянскую триаду можно было обратить даже 4-й стих 22-го псалма: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня». Первое отрицание в ней оказалось бы радикальным переворачиванием субъективной позиции, как у рэпера из гетто: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, ведь я самый гнусный мазафака во всей долине!» А после следует отрицание отрицания, которое преобразует все поле путем «деконструирования» оппозиции Добра и Зла: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, ибо я знаю, что Добро и Зло – всего-навсего метафизические бинарные противоположности!»

* * *

Логика гегельянской триады прослеживается в трех разновидностях взаимосвязи секса и головных болей. Начнем с классической сцены: муж хочет секса со своей женой, и она отвечает: «Прости, дорогой, я сейчас не могу – ужасно болит голова!» Эта начальная позиция затем отрицается / обращается по мере усиления феминистских позиций – теперь жена требует секса, а бедный усталый муж ей отвечает: «Прости, дорогая, у меня ужасно болит голова…» В заключительный момент отрицания отрицания – которое опять-таки переворачивает всю логику – то, что выступало отрицательным доводом, превращается в положительный. Жена заявляет: «Дорогой, у меня ужасно болит голова, так что займемся сексом, чтобы придать мне сил!..» Можно даже представить довольно тягостный момент радикальной негативности между второй и третьей разновидностями связей: голова болит как у жены, так и у мужа, и поэтому оба соглашаются спокойно выпить чаю.

* * *

После того как Орфей оборачивается, чтобы бросить взгляд на Эвридику и тем самым ее потерять, божество утешает его – действительно, он утратил ее как человека из плоти и крови, но отныне будет в состоянии высматривать ее прекрасные черты везде – в звездах на небе, в блеске утренней росы. Орфей быстро принимает нарциссические преимущества этой инверсии: он становится очарован поэтическим прославлением Эвридики, лежащей впереди него; короче говоря, он больше не любит ЕЕ – он любит СЕБЯ, выказывающего свою любовь к ней.

Разумеется, это комичным образом проливает новый свет на вечный вопрос о том, почему Орфей оглянулся и все испортил. Мы сталкиваемся здесь всего-навсего со связью между влечением к смерти и сублимацией в творчество. Оглядка Орфея – извращенный акт в строгом смысле слова: он намеренно теряет Эвридику с тем, чтобы возвратить ее как объект возвышенного поэтического вдохновения. (Идея была впервые высказана Клаусом Тевеляйтом.) Но нельзя ли пойти еще дальше? Что, если Эвридика, осознавая тупиковую ситуацию, в которой оказался ее любимый, сознательно вынудила Орфея обернуться? Что, если она рассуждала примерно в таком духе: «Я знаю, он любит меня, но он может стать великим поэтом, таково его предназначение, и он не сумеет его выполнить, если начнет со мной счастливую семейную жизнь. Стало быть, единственный по-настоящему моральный поступок, который я могу совершить, – это самопожертвование: я должна заставить его обернуться и потерять меня, чтобы Орфей стал великим поэтом, которым заслуживает быть», – после чего она начала кашлять или делать нечто подобное, чтобы привлечь его внимание.

* * *

Два друга-еврея проходят мимо католической церкви, на стене которой вывешен большой плакат, обращающийся к некатоликам: «Приходите к нам, принимайте католицизм – и тут же получите 30 тыс. долларов наличными!» Хотя друзья идут дальше, между ними все же завязывается спор