Валентин Катаев - Валентин Петрович Катаев Страница 3

Отец прекрасно знал по собственному опыту, каких неимоверных трудов стоит писателю публикация своего произведения, и поэтому главной своей задачей, как руководителя журнала, считал всемерное облегчение этого процесса для начинающих авторов. А любовь к литературе и ее глубокое понимание открыли дорогу к читателю целой плеяды молодых поэтов и прозаиков из поколения шестидесятников.

Теперь это уже маститые писатели, занявшие свои прочные места в истории советской и российской литературы. Их имена широко известны, и нет надобности их перечислять…

Однако вернемся к «Антологии».

В «чистом» виде сатира и юмор представлены здесь главным образом произведениями, написанными отцом в 20-е годы. Именно в то время он широко сотрудничал с различными периодическими изданиями — газетами и журналами, где публиковал юмористические рассказы и фельетоны.

Особое место в ряду таких изданий занимает «Гудок», и о нем следует рассказать подробнее.

Казалось бы — какое отношение к сатире и юмору могла иметь ведомственная газета Народного комиссариата железнодорожного транспорта? Однако же имела, и более того — вошла в историю советской литературы и журналистики. Дело в том, что в 20-е годы прошлого столетия волею судеб там собралась компания молодых и талантливых литераторов, приехавших из провинции в «новую» столицу молодого Советского государства Москву в поисках средств существования и литературной славы.

О работе в «Гудке» отец часто вспоминал в своих произведениях. Вот, например, что он пишет в очерке о Константине Сергеевиче Станиславском:

«Станиславский очень доброжелательно относился к нам, новым драматургам Художественного театра, но имел о нас странное представление.

По случайности Булгаков, Олеша и я работали тогда в железнодорожной газете «Гудок», и Станиславский почему-то вообразил, что все мы рабочие-железнодорожники, и при случае любил этим козырнуть. Я сам слышал, как он кому-то говорил:

— Утверждают, что Художественный театр не признает пролетарского искусства, а вот видите, мы уже ставим вторую пьесу рабочего-железнодорожника, некоего Катаева, может быть, слышали?»

Говоря о второй пьесе «рабочего-железнодорожника, некоего Катаева», Станиславский имел в виду «Квадратура круга», которую под его присмотром ставил на сцене Московского художественного театра режиссер Николай Горчаков. Первой же пьесой Валентина Катаева, поставленной на прославленной сцене, была инсценировка его романа «Растратчики», опубликованного в 1927 году в журнале «Красная новь» и принесшего автору широкую известность и в Советской России, и за рубежом.

Вернемся к газете «Гудок».

С удовольствием привел цитату из воспоминаний отца о Станиславском, потому что хорошо знаю — в жизни и литературной судьбе моего отца газета «Гудок» занимала очень большое, можно даже сказать — громадное место. Начать с того, что гонорары за «статьи, заметки, маленькие фельетоны, стихи, политические памфлеты…» давали возможность существовать приезжему литератору в огромной и в первое время чужой и негостеприимной Москве. Собственно говоря, среди сотрудников редакции таких литераторов — голодных, приезжих и талантливых — было большинство, и все они совместными усилиями создавали газету, которая завоевала у многочисленных читателей огромную популярность.

Перечисление фамилий бывших сотрудников «Гудка», составивших в дальнейшем славу российской литературы и журналистики, займет вместе с комментариями не одну страницу. К счастью, в этом нет необходимости — все персонажи до сих пор на слуху, так как вошли в историю культуры и стали ее неотъемлемой частью.

В воспоминаниях отца об «эпохе» «Гудка», всегда насыщенных юмором и ностальгической грустью, обязательно присутствовали рассказы о «начальниках», то есть о редакторах газеты, ее политических руководителях, которым партия поручила «святое дело пропаганды» железнодорожного транспорта.

Эти большевики и политкаторжане вынуждены были общаться с богемой — пьяницами и гуляками, совершенно случайно прибившимися к столь серьезной газете. Но что оставалось делать — других-то не было! Впрочем, другие были, но хотелось иметь яркие и талантливые материалы, которые эти хорошие и приличные «другие» дать не могли.

Привожу цитату из книги моего отца «Алмазный мой венец», проливающую свет на взаимоотношения авторов и начальников.

Вот. например, история появления в газете Ильи Ильфа — «друга», как он называется в «Венце».

— А что он умеет? — спросил ответственный секретарь.

— Все и ничего, — сказал я.

— Для железнодорожной газеты это маловато, — ответил ответственный секретарь, легендарный Август Потоцкий, последний из рода польских графов Потоцких, подобно Феликсу Дзержинскому примкнувший к революционному движению, старый большевик, политкаторжанин, совесть революции, на вид грозный, с наголо обритой круглой, как ядро, головой и со сложением борца-тяжеловеса, но в душе нежный добряк, преданный товарищ и друг всей нашей компании. — Вы меня великодушно извините, — обратился он к другу, которого я привел к нему, — но как у вас насчет правописания? Умеете вы изложить свою мысль грамотно?

Лицо друга покрылось пятнами. Он был очень самолюбив. Но он сдержался и ответил, прищурившись:

— В принципе пишу без грамматических ошибок.

— Тогда мы берем вас правщиком, — сказал Август.

Обычно правщики ограничивались исправлением грамматических ошибок и сокращениями, придавая письму незатейливую форму небольшой газетной статейки.

Друг же поступил иначе. Вылущив из письма самую суть, он создал совершенно новую газетную форму — нечто вроде прозаической эпиграммы размером не более десяти-пятнадцати строчек в две колонки. Но зато каких строчек! Они были просты, доходчивы, афористичны и в то же время изысканно изящны, а главное, насыщены таким юмором, что буквально через несколько дней четвертая полоса, которую до сих пор никто не читал, вдруг сделалась самой любимой и заметной…

Это была маленькая газетная революция.

Старые газетчики долго вспоминали невозвратимо далекие золотые дни знаменитой четвертой полосы «Гудка»…

А вот описание того, как выплачивался гонорар, чему предшествовало составление автором счета за проделанную работу.

«Каждый такой счет должна была подписать заведующая финансовым отделом, старая большевичка из ленинской гвардии еще времен «Искры».

Эта толстая пожилая дама в вязаной кофте с оторванной нижней пуговицей, с добрым, но измученным финансовыми заботами лицом и юмористической, почти гоголевской фамилией — не буду ее здесь упоминать — брала счет, пристально его рассматривала и чесала поседевшую голову кончиком ручки, причем глаза ее делались грустными, как у жертвенного животного, назначенного на заклание.

— Неужели все это вы умудрились настрочить за одну неделю? — спрашивала она, и в этой фразе как бы слышался осторожный вопрос: не приписали ли вы в своем счете что-нибудь лишнее?

Затем она тяжело вздыхала, отчего ее обширная грудь еще больше надувалась, и, обтерев перо о юбку, макала его в чернильницу и писала на счете сбоку слово «выдать».

Автор брал счет и собирался поскорее покинуть кабинет, но она останавливала его и добрым голосом огорченной матери спрашивала:

— Послушайте, ну на что