Андрей Мошанов - Буратино и спички. Короткие рассказы Страница 4

– И эти люди запрещают мне ковырять в носу?? – возмущался он.

Слово «секс» как всенародный научно-популярный термин всё ещё медленно приживалось, но вопрос стоял остро. В отсутствии объясняющей теории все систематически и масштабно импровизировали, несмотря на безальтернативноe прилагательное «половой», лишённое всякого романтизма понятие «щель», какой-то уж очень политизированный термин «член», ну и короткое, очень брутальное, звучащее как выстрел существительное «акт».

Отстрелявшись во сне и наяву, молодёжь входила в то каббалистическое состояние, при котором хотелось писать стихи, выдвигать новые теории и даже какое-то время не дерзить окружающим.

Порнографический журнал привезённый отслужившим в Польше старшим братом моего закадычного дружка существенно расширил мои познания в женской анатомии и даже спровоцировал мой интерес к урокам биологии (за что я долго оставался ему благодарен!). Но червь сомнений уже начал вылупляться из своего железобетонного кокона и уже прицеливался куда бы присосаться своими липкими лапками, и намечал маршрут и последовательность, в какой он собирался посетить и обгадить все уголки моей полудетской наивности.

Я просыпался от страшного сна, в котором я листал этот журнал и видел, как на его страницах бесстыдно совокуплялись члены Политбюро, руководители кружков районного Дворца пионеров и даже принимал участие педагогический совет школы в полном составе, увлекаемый нашим неутомимым физруком. Мне казалось, что я только что узнал страшную тайну, которой я не мог поделиться ни с кем. Я умел хранить тайны! И моё либидо стало её заложником, по крайней мере до самого выпуска из средней школы.

Ну, а в общем и целом, это было прекрасное время, когда наши родители тоже были молодыми, пробовали что-то творить и радовались каждому дню, хотя кризис непонимания между нашими поколениями медленно нарастал. Мы узнавали друг от друга практически всё, и удивлялись a как же они живут?, ведь им доставалась только газета Правда. Но она не могла объяснить им всё, хотя и была самым многопрофильным предметом нашего быта. Она издавалась в умопомрачитeльных количествах на душу населения и использовалась практически везде, вплоть до оклейки квартир и летних веранд изнутри (конечно же временно! в ожидании завоза в город очередной партии бумажно-целлюлозных обоев).

Человек придумавший эти обои был явно в апофеозе творческого поиска, поскольку они удивительным образом отторгали любой клей и не ложились даже на самые лучшие стены страны, но зато вцеплялись мёртвой хваткой в этот рупор социалистического строительства, и особенно в пиджаки членов ЦК КПСС обильно cдобренные густой типографской краской.

После того, что я узнал о них из своих сновидений, мне было как-то неловко заходить на веранду и видеть эти лица расклеенные аккуратными рядами по стенам, и я не мог дождаться, когда же мы закроем их бесстыжие глаза новыми обоями в цветочек или в ёлочку.

Но за ними надо было ещё выстоять очередь. В то время не все удовольствия имели свою твёрдую цену в валюте, и за многие из них люди по-прежнему расплачивались исключительно своим временем.

Я чувствовал себя как на другой планете и начал уходить всё дальше и дальше от своих родителей, а они жили здесь и каждый день, в своем придуманном мире.

По большому счёту это они изобрели виртуальный мир, вход в который с помощью различных гаджетов нам показал гораздо позднее Стив Джобс. Они имели какие-то свои, тайные технологии попадания в тот мир задолго до всех этих силиконовых стартапов. Они уверяли нас, что с их помощью они чувствовали (то, что тогда не могли чувствовать в принципе!) и имели (то, что тогда даже не существовало в прямом доступе!). Они пытались учить нас своим технологиям, но казались нам такими наивными, что я думал что это ИХ детство затянулось и наложилось на мой пубертат, а Я сразу пошёл в детский сад с фигой в одном кармане и с коробком спичек в другом.

Но кто может знать все достоверно? Может у них и, в правду, были свои особенные маки? Одно хорошо, что всем когда-то приходится повзрослеть и покинуть свой виртуальный мир созданный Стивом Джобсом или кем нибудь ещё. Ну и пускай для этого придётся использовать самообман – ту самую гениальную методологию счастья наших родителей.

Первый раз я попал в Париж в своих приключенческих снах, начитавшись в школе Александра Дюма, а когда оказался там в реальности в достаточно зрелом возрасте, то моё разочарование не ограничилось тем, что здесь никто и давно не ходил в мушкетерских шляпах и не носил фламандских усов как у Флобера.

Да и хрен с ними со шляпами и прочим фетишем! Но я ожидал услышать как минимум звуки менуэта, а вместо этого Париж шибанул мне в нос терпким запахом повсеместного разврата.

Нескончаемые витиеватые чугунные перила балконов парижских улиц напоминали бесконечные ряды длинноногих женщин, выставивших себя на показ в одних кружевных чулках вдоль стен в ожидании своего vis-à-vis.

В воздухе стоял вязкий, сперматозоидный дух от того, что самцы разных пород и мастей двигались густой массой в плотных потоках похоти вдоль Rue de Lafayette и Rue de Vaugirard, среди этого гигантского нагромождения женского нижнего белья.

А утром все делали вид, что пьют кофе, расположившись вдоль тех же вчерашних улиц за крохотными столиками многочисленных кафе и осмысливая произошедшее с ними накануне под песни Мирэй Матье или Сержа Гейнсборо.

О, ссука-Париж! ты изувечил мой виртуальный мир, орудуя своим эйфелевым скальпелем как хирург-садист. Ты обнажил мне эту голую правду жизни, которая, как прорвавшаяся прошлой зимой труба с горячей водой в нашем бараке, неожиданно открыла миру мощь своей струи, обжигая его обитателей своей жизнеутверждающей силой и особой сакральностью. И не было на свете таких сантехников способных скрутить её своими ключами, и этот калейдоскоп гормонов (главных движущих сил моей природы!) забурлил, засиял и заискрил нескончаемыми пузырьками в бокалах моего Château Lafite.

Конечно, нам легко всё свалить на Сусанина, географическую удалённость и бездорожье. Но пусть часть вины возьмёт и врач-вредитель Фрейд. Мерзавец, конечно ещё тот, с легкой руки подсадивший пол-Европы на кокаин. Но с другой стороны, этот человек установил причинно-следственные связи между сном и реальностью, между деформированным в детстве либидо и поведением человека во взрослом мире. А это дорого стоит если может объяснить всё, или почти всё.

«Дорогой дедушка Зигмунд – пишет тебе ученик кировской средней школы №29 Ванечка Петухов – я точно знаю, что ты есть на свете и мне очень хочется получить от тебя на Новый Год какой-нибудь подарок… А лучше три, за прошлый год, за этот и за следующий. A вдруг ты не сможешь больше прийти и у меня разовьётся комплекс неполноценности и мне потом придётся жениться на той девушке, которая первой подарит мне сразу три подарка».

Ох, как ты прав, Ванечка Петухов! Волосы ведь не растут сами по себе. Они всегда растут в связи с чем-то! А если этого «чего-то» не хватает, а хочется? Bот вам и первый детский комплекс, который вы пронесёте через всю жизнь, да ещё и навяжете своим детям.

– Дедушка Зигмунд, родители хотят увезти меня жить в Европу, а вдруг я там стану Ванессой Петуховой?…

– Тогда, Ванечка, ты выйдешь замуж за самого первого мужика, у которого тоже будет всего по три. Так работает этот мир. Ты, главное, не напридумывай себе ничего лишнего пока не вырастут все волосы.

Вот такое оно отрочество. Как зеркало. Сломаешь – вряд ли склеишь. А если и склеишь, то будешь потом на себя смотреть через эту сеточку морщин всю жизнь.

Глава 6

Страшная сила музыки

В 60-e годы массовое желание сделать из своих детей интеллигенцию захлестнуло умы и души советских людей, настрадавшихся за годы войны и наработавшихся в три смены на заводах. Люди очень хотели жить красиво и культурно, но более всего они хотели лучшей доли своим детям.

Мебельные фабрики принялись штамповать пианино как артиллерийские гильзы, а различные артели начали клепать с пулемётной скоростью скрипки, тромбоны, флейты, баяны. Pаботяги частенько халтурили и, не докручивая шурупы, загоняли их внутрь упругого дерева молотками, но это было так не важно и так незначительно. Жизнь заполнялась искусством и музыкой, новыми запахами, красками и мелодиями. Жить становилось лучше. Жить становилось действительно веселее.

Я ненавидел музыкальную школу. Kогда матерные частушки описывают всё происходящее вокруг в такой высокохудожественной форме, cложно открыть для себя полонез Огинского. Два раза в неделю я обреченно подходил к остановке, около которой стоял пивной ларёк, а рядом на травке коротали свой досуг алкаши. Я ждал старый Пазик, который, кряхтя своим раненным мотором изо всех сил, вывозил меня из моего понятного мира привокзальных отношений прямо на центральную улицу города к моей музыкальной школе.