Владимир Шахнюк - Веселое и грустное Страница 4

В семнадцати километрах от Кечкемета близ села Лайошмиже наш любезный сопровождающий (а им оказался мой знакомый молодой журналист из «Петефи непе» Шандор Тот) предложил утолить жажду в ближайшем заведении общепита. Предложение было принято, поскольку в этот и все последующие наши венгерские дни стояла жара, которой здесь не знали последние сто лет.

Свернув в сторону, мы увидели здание под крышей из камыша, напоминающей украинскую соломенную стреху. Скульптура сеятеля во дворе, дубовые скамьи и старинные стулья внутри здания в сочетании с мерцающими свечами и национальными костюмами официантов создавали иллюзию этнографического музея. Все же это был не музей, а то место, где едят и пьют. И называлось оно не столовая, не бар и не пирожковая или блинная, а — чарда.

Если бы чарда находилась близ дороги, ее с натяжкой можно было бы сравнить с знакомой нашим предкам корчмой. Однако чарда именно и примечательна своей отдаленностью от шумных дорог. Эту особенность в старину весьма ценили бетяры — лесные разбойники, венгерские народные мстители. В чарде они предпочитали сидеть вблизи открытого окна. Тактически выгодно: только увидел приближающихся жандармов — сразу же через окно, на коня, и поминай как звали!

Со стороны тактики и даже стратегии нас устраивала любая точка зала. Мы опасались лишь столь надоевшей за время железнодорожного пути унылой таблички: «Пива и воды нет», с которой мы не раз сталкивались в буфетах на знойных перронах вокзалов. Было пиво. И вода была. Минеральная. И успешно соперничающий с нектаром газированный виноградный сок. И столь же божественный сок вишневый.

Я не буду распространяться о блюдах великолепной венгерской кухни, дабы не искушать аппетит читателей.

Хочется сказать вот что. Как говорится, из достоверных источников мне было ведомо, что венгерские друзья внимательно изучали опыт бытового обслуживания и общественного питания в курортном Крыму. Ученики оказались удивительно способными. Теперь уже учителям не грех поучиться у своих учеников. Где бы мы ни были: в глухих хуторах, на окраинах Будапешта, на побережье Балатона, в сельскохозяйственных кооперативах—везде мы видели заведения общепита, где все было на высшем уровне, как в лучших столичных ресторанах. И главное — обслуживание. Чтобы ты ни заказал — полновесный обед с полнолитражной бутылкой вина или одну лишь крошечную чашечку черного кофе — все равно к тебе отнесутся с уважением и обслужат, как самого близкого и дорогого человека. И никакого намека на то, что «я один, а вас много».

На этом я кончаю разговор на гастрономическую тему, тем более что не гастрономия была главной целью нашей поездки. Однако еще одно наблюдение.

В Будапеште на горе Геллерт под каменными сводами таинственного, полутемного подвала-ресторана мы сидели за кружкой пива. В соседнем зале справляли свадьбу. О том, что это свадьба, мы узнали со слов будапештской журналистки Жужи Вадаш. Внешне же наше внимание не зафиксировало никаких знакомых нам свадебных атрибутов. Веселые тосты, шутки, приятная музыка, милые песни. Все это смахивало на вполне приличную художественную самодеятельность, а не на ту свадьбу, которой места мало и в которой шума и гама хоть отбавляй.

— У нас не любят свадебный разгул, — тихо сказала очаровательная Жужа.

В живописном селе Локителек в институте виноделия привелось нам присутствовать на дегустации вин. С моей точки зрения, перед дегустаторами стояла адски трудная задача: определить лучшие сорта. Если бы были неважные вина — тогда дело плевое. А тут — одно другого лучше. Тонкие, прозрачные, с бесподобным букетом. Хоть разорвись!

Но все-таки дело сделали, удовлетворенно вздохнули и после дегустации пошли обедать в столовую института. На столах стояли графины с вином. Подумалось: вот сейчас отведут душу. И действительно — изредка звенели бокалы. Но не слышно было, чтобы шумел камыш и не видно было, чтобы деревья гнулись. И собеседники за столами дотошно не выясняли, кто кого уважает. И расходились тихо, смирно, никого не надо было брать на буксир.

Эх, если бы это видели любители шумных выпивок по каждому поводу.

Впрочем, все это вещи попутные. В Локителек мы приехали не за тем, чтобы выяснять кто и сколько пьет вина. Нас больше интересовало, как это вино рождается и как в этом деле сказывается дружба с винодельческим Крымом. Об этом, конечно же, лучше всех мог бы рассказать директор института Вилмош Вереш, который трижды был гостем нашего «Магарача» — великолепной школы виноделия и виноградарства.

К нашему сожалению, директор в это время находился в заграничной командировке, и беседу с нами вел его заместитель Ференц Кёниг — молодой человек с лицом популярного актера Михаила Козакова и эрудицией патриарха виноделия. В Крыму Ференц Кёниг не был (в его годы еще успеется!), но он прекрасно знает, что такое «Магарач», «Массандра», «Новый свет», «Золотая балка», крымские сорта винограда и крымские чудесные вина…

Симпатичный вице-директор, изучивший в средней школе русский язык, увлеченно рассказывал о зарождении института, о научных поисках, сортоиспытаниях, тайнах рождения солнечного напитка. Это было настолько интересно и привлекательно, что вызывало серьезные опасения: мы могли изменить журналистике и податься в виноделы!

Влюбленность в свое дело и трогательное стремление получше, полнее и глубже раскрыть сущность опыта и меру достигнутого успеха мы встречали повсюду. И в частности, в сельскохозяйственном кооперативе имени В. И. Ленина города Кишкунфеледьхаза.

В разговоре с секретарем парткома кооператива Лайошем Боза я спросил, хватает ли собственных кормов для общественного животноводства на круглый год. Мне казалось, вопрос существенный — ведь в хозяйстве одного крупного скота четыре тысячи голов. Секретарь смотрел на меня с таким недоумением, словно я его спрашивал, хватает ли ему воздуха на целый год. Это недоумение я отнес на счет несовершенства перевода.

Однако переводчику краснеть не было причин. Краснеть пришлось мне, когда я увидел современный завод по производству гранул и сенной муки, когда у телемониторов директор фабрики объяснял нам, как с этим сложным механизированным производством справляются… шесть человек. И тут я понял, насколько наивным был мой вопрос. Да кооператив имеет запас собственных кормов не на календарный, а на световой год! Ведь он экспортирует гранулы и сенную муку в несколько стран Европы!

Конечно, это пришло не сразу. Тридцать лет тому назад в кооперативе было двенадцать человек и тридцать гектаров земли. Сейчас здесь только специалистов с высшим образованием пятьдесят человек! Ну, а земли, слава богу, восемь тысяч гектаров.

Мы увидели собственными очами не только раздольную пашню кооператива, но и тучные стада коров, отары овец, табуны лошадей. И даже покатались на пароконной бричке. Впрочем, это удовольствие могло закончиться международным инцидентом. Когда я взял в руки вожжи, лошади сразу же поняли, что у меня нет водительских прав, и решили усугубить нарушение — стали нахально превышать скорость. Спасибо вознице, вовремя погасившему явно завышенную скорость каурых. А то пришлось бы нам ухудшить статистику дорожных происшествий.

Наша беседа закончилась в оригинальном «Музее пастуха» в Бугаце. Любовно подобранные экспонаты старинного быта крестьян, словно машина времени, возвратили нас к далекой убогой жизни.

Невольно вырвался вопрос:

— Согласились бы члены кооператива вновь вернуться к единоличным хозяйствам?

Мне ответили приблизительно так, как отвечают в таких случаях у нас на Украине:

— Нема дурных!

Я понимаю, что среди читающих эти строки не все прошли тренировку на центрифуге и не каждый легко переносит перегрузки. Поэтому простите, если нам придется сделать крутой поворот от музея степного до музея городского.

Бывают же такие курьезы. Однажды в Симферополе мне крупно не повезло — не смог попасть в театр на представление Аркадия Райкина. Зато через несколько лет мне это удалось без особого труда. Но для этого пришлось поехать… в Щецин, что на берегу Одера. Там гастролировал знаменитый театр миниатюр.

И вот — повторение пройденного. «Зевнул» я в Симферополе выставку картин венгерского художника Яноша Божо. В Кечкемете представилась возможность восполнить потерю: посмотреть картины живописца в его родном городе, в его присутствии и даже в его доме.

О полотнах Яноша Божо — пейзажах, портретах — скажу одно: они помогли нам увидеть «изнутри» Венгрию и венгров. Чуть пространнее расскажу о другом — о хобби. Да, 56-летний скромный, застенчивый Янош Божо имеет такое хобби, за которое заслуживает прижизненного памятника. Он собрал целый музей. Пять больших залов!

Чего здесь только нет: картины художников фламандской школы, старинная мебель, ценнейшая посуда различных эпох. Золото, серебро, хрусталь, фарфор… Редчайшие издания, датированные годами седой старины. Бесценные вещи этнографического характера. Одна коллекция инкрустированных и прочих трубок чего только стоит!