Александр Ралот - Байки и сказки старого мельника Страница 4

***

В следующую смену я уже работал на автомобилеразгрузчике. Принимал зерно. Но ещё месяца два, до самого конца моей производственной практики, все сотрудники элеватора ходили к заветному силосу, аппетитно пахнущему жареными семечками.

***

Вы спросите, а как же Оглобля? Так он помер в скорости. Отведал где-то в гостях грибочков, да и представился. После его смерти меня сразу же вернули в зерносушилку. Пшеница и подсолнечник в тот год с полей поступали уж больно влажные, аж вода с них капала. И представляете, после той злополучной ночи, я как увижу пульт управления и прибор со стрелкой, сон как рукой снимает!

Практика в Нижних Эшерах

Ура! Ура! И ещё раз ура! Два месяца на берегу самого что ни на есть Чёрного моря. И сегодня ночью я вылетаю в аэропорт Дранды. Слово-то какое заграничное, сразу и не подумаешь, что это наша солнечная Абхазия.

Приключения начались прямо на привокзальной площади. Местный бомбила (не удивляйтесь, эта категория стяжателей существовала и в былые советские времена) на мою просьбу: «На мелькомбинат». – ответил: «Харашо, кацо. Мигом даставлю».

И вот мы едем уже добрый час. Далеко позади остались огни столичного Сухуми, а впереди сплошная темнота да шум прибрежных волн.

Я очень прилично учил спецдисциплины в родной альма-матер, а потому зарубил себе на носу, что мелькомбината без огней не бывает. Его цеха всегда должны светиться как новогодняя ёлка, денно и нощно выдавая на-гора тонны муки, крупы и комбикормов. А огни на рабочей башне элеватора в любую погоду обязаны предупреждать низколетящие самолёты о приближении к опасному высотному объекту.

– Приехали, кацо. Гони дэсятку.

Я вышел из машины. Кругом темень непроглядная. Посмотрел на водителя. Меньше всего тот был похож на былинного Ивана Сусанина. Да и я, если честно, ничем не напоминал польского завоевателя.

– Ты сказал, мэл комбинат. Я привёз. Здэсь мэл добывают. Дэтишкам такие квадратные карандашики дэлают. Чтобы ими на доске писать. Буквы всякие или цифры. Короче, гони дэсятку.

Так я познакомился с особенностями произношения русских слов в здешних местах. Сулугуни у них мягкое, а гласные буквы – всегда твёрдые. Без каких-либо смягчающих знаков!

Прибыли мы в посёлок Нижние Эшеры, где и располагался большой мелькомбинат, аккурат к открытию столовой. Ни кадровика, ни тем паче директора ещё не было, а вот харчо уже было готово.

– Тэбэ скока хлэба? – Повар держал на весу здоровенную лепёшку.

– Мне, если можно, половинку вот этого, – я показал на лаваш. – И полпорции харчо.

– Бэри всё. За дабавкой ходить тогда нэ нада, – хохотнул повар.

Я зачерпнул ложкой харчо. – Горячие угли во рту – это всего лишь банальное сравнение. Скорее всего, под моим нёбом взорвали гранату «лимонку», начинённую не взрывчаткой, а безумно острым перцем. Короче после трёх ложек предоставленные мне пол-лаваша закончились.

– Гаварил же тэбе, бэри цэлый. Я что, по-твоэму, бэгун на дистанции? Мнэ лудям кушать гатовить нада. Ничего, скоро совсэм наша еда привыкнэшь. Это спэрва остро. Патом нармално!

***

Бригада, в которую меня распределили, работала по удивительному графику. Семь дней в ночь. Семь дней в день, семь во вторую смену и семь дней выходных. Это для того, чтобы в свои выходные можно было ехать в соседний Сочи и торговать там на рынке. Я попал как раз на семь дней выходных. Поселили меня в винном погребе (о чём, конечно, пожалели, но это уже потом). Больше никаких свободных помещений и даже коек у моей хозяйки не оказалось. Всё снимали отдыхающие «дикари», платившие реальные советские рубли, а не предоставляющие мешки с комбикормом, которыми рассчитывалось за мой постой руководство комбината. Благодать! Море, солнце, молодое вино и работать не надо – пока. Что ещё нужно студенту Краснодарского политехнического института. Но потом наступили семь ночных смен. Не было в моей короткой жизни периода, когда приходилось не спать семь ночей кряду. На третьи сутки я вообще потерял временную ориентацию. Несколько часов полудрёмы в дневное время, под грохот все проникающих «Летки-енки» и «Мой адрес Советский Союз» – не в счёт. Короче, совсем скоро я уже мог спать в любом положении, и сидя и даже стоя. Одно хорошо, работой меня не грузили. То есть вообще работать не заставляли. Я слонялся по гремящей мельнице, а потом падал в углу и засыпал мгновенно, свернувшись калачиком.

И вот однажды меня разбудила боль в правом боку. Кто-то нагло лупил по нему носком туфли. Я был молод и реакция (даже спросонья) у меня была отменная. Поймав рукой эту наглую обувь, я резко дёрнул её вверх. Директор комбината со всего маха шлёпнулся на бетонный пол.

– Ты зачем сюда приехал – спать? Дома спи. Здесь работай. За это государство тебе деньги платит. – Он потирал ушибленное место. – Утром зайдёшь ко мне, включу тебя в нашу команду по вольной борьбе. Подсечку здорово делать умеешь. Будешь честь завода защищать. Может быть, даже в сам Тбилиси на соревнования поедешь. А сейчас ступай, работай.

Делать нечего, я поплёлся к своей бригадирше.

– Зина, дай мне какую-нибудь работу. Сейчас директор с проверкой приходил. Меня попинал за то, что бездельничаю.

– Как это попинал? – удивилась бригадирша.

– Ну, как, как. В буквальном смысле.

– Ладно, ступай на первый этаж. Там есть вальцовая Лейла. Смотри, как она работает. И делай всё то, что она делает. Топай, студент. Мне и без тебя забот хватает.

Делать нечего. Я поплёлся на первый этаж. По дороге умылся под краном. От чего моё лицо мгновенно покрылось толстой коркой из муки и теста.

Лейла тряпкой, смоченной в керосине, протирала станки. Стал протирать их и я. То есть помогать. Вдруг меня кто-то крепко схватил за рукав.

«Да что же сегодня за смена такая, – подумал я. – То туфлей мутузят, то за руки хватают».

Сзади стояла Лейла и качала головой.

– Парень, никогда в жизни больше так не делай. Тебе так делать нельзя. Не должен мужчина в своей жизни в руки тряпку брать. Не его это дело. А не то сам тряпкой станешь. Иди выбрось её. Я так уж и быть никому не скажу. Иначе засмеют. Грех-то какой.

Побродив по территории и подышав свежим морским воздухом, я вернулся в цех. Лейла бегала от станка к станку и крутила штурвалы. Стал крутить их и я. Если уж протирать станки не мужское дело, то колеса для управления станками крутить, уж точно наше, мужское дело.

Закончилась смена, вместо душа я отправился на море. Сплавал до буйка и обратно, да и поплёлся спать в свой винный погреб. Часов в одиннадцать за мной пришли. Усатый мужик в спецовке грубо растолкал. Правда, на этот раз руками.

– Началник цэха, крупчатник к сэбэ требует. Ступай. Злой как дъявол. Запросто зарэзать может.

Я опрометью помчался на комбинат.

– Ты, паря, конечно грамотный, – гремел бас начальника цеха. И имеешь полное право проверять настройки станков. Ты уже без пяти минут как инженер. Но вот видишь какое дело выходит. Лейла лучшая вальцовая нашей республики. А после твоих вывертов со штурвалами вальцовых станков вся бригада часа три разгребала завалы из муки и отрубей на этаже рассевов. Так что в эту бригаду тебе больше ходить не стоит. Я такого завидного работягу в другое место определю. Уж не взыщи, заслужил. Иначе, не дай бог, несчастный случай на производстве случиться может. Сам понимаешь, люди здесь работают резкие. Все сплошь горцы, во всех своих поколениях. Народ горячий, как харчо в нашей столовой.

***

Мои ночные смены закончились. Теперь я работал только в дневную смену. И работу получил очень даже денежную, но тяжёлую, донельзя. Дело в том, что наша мельница остановилась на годовой плановый ремонт. Ёмкости для хранения муки бестарным способом через пару дней опустели. А за мукой приезжали исключительно машины-муковозы. Наверное, видели их в своих городах. Такие длинные, жёлтые и пузатые. С надписью вдоль борта «МУКА». Короче, работа моя состояла в том, чтобы со склада тащить мешок с мукой, поднимать его на лифте на верхний этаж, расшивать и высыпать муку в бункер. И так с утра до вечера. Платили за этот «сизифов труд», аж десять рублей в день. То есть за четыре дня я получал свою месячную стипендию, а за пять – повышенную. Но уставал так, что даже хозяйского дармового вина пить уже не хотелось.

Через неделю меня опять вызвал к себе начальник цеха.

– — Проверяющий к тебе прибыл, аж из самого Краснодара. Преподаватель твой. Желает посмотреть, как ты тут азы мукомольного производства осваиваешь. А оно мне надо? Ты сейчас смоешься дня на три, а кто мешки с мукой в «бестарку» засыпать будет? Короче, я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал. Работай как работал. К концу практики так мышцы накачаешь, что любого борца сумо на лопатки враз уложишь. Если, конечно, ноги не протянешь. – Он усмехнулся в свои иссиня-чёрные усы.