Виктор Курьянов - Всё впервые Страница 4

А одной тетеньке, заказчице, она сшила красивое платье из темно-синей ткани. Довольные, что с шитьём всё закончено, тётя и мама пошли в кино. Когда они ушли Витя стал рассматривать платье, которое висело на стуле. Цвет ему очень понравился, похоже на небо в сказке про Золотого петушка. Там ещё и белые блестящие звёзды были нарисованы. Вите захотелось и платье украсить такими звёздами. Но блестящей бумаги у них не было. В садике он видел, как делают снежинки. Сворачивают бумажки и надрезают, потом разворачивают и получаются снежинки. Он стал объяснять сестре:

– Платье как небо, надо его украсить звездочками, будет красиво как ночное небо.

Лариса, как всегда не возражала, слушала его как завороженная. Витя взял тётины большие ножницы, сжал в кулачок немного ткани и отрезал верхушку. Получилась дырочка. Постарался в стороны пустить лучики.

– Наделаем звезд, тёте не жарко в нём будет. Будет танцевать, а от звёздочек прохладно..

Три звёздочки он сделал вверху на спине и пять внизу на подоле.

– Красиво, да? – спросил он сестру. Та только кивнула головой.

Про платье тотчас забыли и стали делать поезд. Составили стулья один за другим – это были вагоны, а впереди табуретку – это паровоз. Витя стал машинистом, а Лариса пассажиром. У них в городе не было ни трамваев, ни автобусов. Но два раза в день ходил поезд до станции Белово. Витя уже ездил на поезде, знал, как гудит паровоз, как дежурный в форме бьет в колокол и даёт сигнал к отправлению, поэтому изображал всё натурально и очень громко. Время пролетело незаметно. Раздался шум на лестнице, защёлкал замок.

В прихожей мама и тётя Сима раздеваются, заглядывают в комнату:

– Господи, опять все стулья в кучу собрал! Кастрюля, сковорода? Зачем посуду в комнату притащил?

Мама обращалась только к Вите, знала, что все затеи идут только от него.

– Мы в поезд играли!

Как объяснить им, что без сковородки сигнал не подать? А без кастрюли будет тихо. Стали расставлять стулья вокруг стола, тётя взяла в руки платье, чтобы его расправить, и не поверила своим глазам, поднесла платье ближе к столу под абажур.

– Ох, боже, ой, не могу! – она присела на стул, – Лида, оно всё в дырках!

Мама подбежала к сестре, сразу стало понятно, кто поработал ножницами.

Сестры были подавлены, да просто раздавлены случившимся настолько, что забыли даже наказать виновника.

– Муж ей после войны из Германии ткань привёз, такую ни за какие деньги не найдёшь. Что делать, ума не приложу. Она материал столько лет хранила, все искала хорошую портниху. И вот нашла! Что ей скажу? Что мальчик порезал? Господи, так искромсал? Досталось и Ларисе.

– Ну, он-то мальчик, глупый. Ты же девочка! Тебе с детства твержу, что материал, выкройки – ничего нельзя трогать! Гляди, как он платье изуродовал, куда ты смотрела, почему ничего не сказала?

Лариса заплакала, что она могла сказать. Она была заворожена мальчишеской фантазий. Теперь же всё выглядело по-другому. Теперь видно, что это не звёзды, а просто дырки, причём не с лучиками, а с неровными краями. Витя подумал, что может всё из-за того, что ножницы очень большие и тяжёлые? Надо было маленькие взять? Была бы серебряная бумажка от шоколада, сделал бы звёзды из неё, наклеил на платье, и ничего бы не было. Что он мог сделать, если бумаги не было? Эх, так хорошо было, пока не пришли взрослые. Он видел небо и звёзды на платье, и Лариса тоже видела. А как они пришли, почему-то всё исчезло. Вот и с «морем» в прошлом году также получилось. Пока были одни с Ларисой, было настоящее «синее море», и корабли плавали, ещё немного и они бы на плотах поплыли. Но снизу прибежала соседка тётя Зина. И сразу вместо «синего моря» – лужи воды в комнате и ванной.

Тонкая месть азиатов

Родители поменяли квартиру. Из 2-комнатной мы переехали в 3-комнатную на той же улице Ленина, и я оказался в одном доме с «Проскурёй». Мы были знакомы и до этого – учились в одной школе – ну, а тут познакомились поближе, выпивали несколько раз вместе, да и городская компания была общая. В шестнадцать лет все мы пили уже стаканами, но его жадность на водку была безгранична. За эту жадность и способность выжрать немереное количество водки его, за глаза, называли «Прорвой». Напившись, он обязательно искал повод для драки, и если рядом никого подходящего не оказывалось, то шёл на людный перекресток и бил всех подряд, кто там проходил.

За эту привычку в 17 лет он и получил свой первый и, как оказалось, последний срок*. Но это случилось в следующем году, когда он уже совсем с катушек слетел. А в этом году, весной, произошло вот что. Выхожу я из подъезда, и вдруг, поравнявшись с тополем, слышу резкий непонятный звук и треск сломанной ветки. Поднял голову, оглядываюсь, тут раздался второй хлопок, снова треск сломанной ветки и хохот со стороны сарая:

– Ну, чё, собздел!? Не бойся, я поверх головы стрелял.

Подошёл к сараю, на крыше сидели «Проскуря» и «Вова-голубятник».

– Пистолет испытываю, – сказал «Проскуря».

Пистолет был самодельный с деревянной ручкой и стволом от мелкокалиберной винтовки.

– Витёк, ты завтра с утра чё делаешь?

– Да, ничё вроде.

– А школа?

– Как настроение будет, могу и не пойти, всё равно решил бросить.

– Слушай, пойдём завтра со мной. Пацаны с «татарского аула» моего кореша побили, ну я их побуцкал* немного. Они мне за мировую пол-ящика водки ставят.

– Чё, поддержка нужна?

– Не, на кого они прыгать будут? Просто завтра все наши заняты, только «Горник» и «Чёрный» могут пойти. Втроем мы десять бутылок и за день не осилим.

Городок наш небольшой, расположен на юге, только не Крыма, а Западной Сибири. Чисто географически интересен тем, что с одной стороны за сопками – черновая тайга, ель, сосна, пихты. В тайге малина, красная смородина, кедровый орех, колба*. Чуть ли не посередине города – согра*. А на север и восток от города начинается степь. В степи – ковыль, пасутся лошадки телеутов из Шанды, а в небе кружат ястреба-копчики, выглядывая емуранок* и полевых мышей. В центре города пара десятков двухэтажных кирпичных и деревянных домов, даже старая школа и клуб были сложены из чёрных от времени брёвен. От центра на окраины во все стороны: на юг к сопкам, к лесу на запад, на север до самой согры* и вокруг неё – разбежались избы; большая часть горожан жила в частных домах.

Мы были «центровые» – единственный кинотеатр, каток и клуб в центре – пройти мимо нас было нельзя, поэтому все, кто жил на окраинах, за речкой или в том же «татарском ауле», старались поддерживать с нами хорошие отношения. Тогда было не принято брать за «обиду» деньги. Да и просто прийти и забрать водку тоже некрасиво, ты же мировую пьешь! Пей, сколько сможешь, друзей приводи, это, пожалуйста. Вот «Прорва» и старался набрать собутыльников, чтобы водка не пропала!

Пришли мы на следующий день вчетвером. Хозяин был с другом, таким же чернявым парнишкой, как и он. Татары или казахи, как мне показалось. В Сибири много пришлого народа, и на национальность, на то, коренной ты или приезжий, никто особо внимания не обращает. Хозяин поставил на стол пару бутылок водки, как раз хватило на шесть неполных стаканов. Выпили, закусили варёными яйцами и солёными огурцами с луком.

Мы выпили до дна, а хозяева по глотку:

– Не, мы столько не можем!

– Пейте, как хотите, у каждого своя мера!

Познакомились, пообещали в будущем мир:

– Пацаны, ходите в город спокойно, кто будет приставать, скажете, что «Проскуря» за вас!

Способность пить лошадиными дозами придавала нам дополнительный авторитет. Прикончили вторую пару бутылок. Хозяин снял с плиты кастрюлю и выложил на блюдо внушительную горку небольших кусков мяса на косточках. После второго стакана разыгрался аппетит, накинулись на мясо. Вкусное, нежное, нежирное – курица, утка, или кролик? – не поймешь.

– Пацаны, а что за мясо? Кролики? – спросил «Проскуря».

– Дичь, мы же охотники!

До этого мы курили прямо в избе, а тут, изрядно окосев, решили выйти на улицу. За входной дверью чуть в стороне стоял эмалированный таз, доверху заполненный окровавленными головами и серыми шкурками.

– Вот сколько для вас вчера наловили!

Это были емуранки! И то ли от избытка водки, то ли от зрелища этих крысиных голов и серых шкурок, но всех троих моих друзей-хулиганов начало выворачивать наружу. Они стояли наполовину согнувшись, содрогаясь от желудочных спазмов, а на чёрную вскопанную для посадки землю в обратном порядке следовали: огурцы, яйца, лук, мясо. Азиаты молча улыбались, блевать после выпивки – считалось слабостью. Не можешь – не пей!

*Примечания:

1. Последний срок – в колонии «Проскуре» ночью перерезали горло.

2. Побуцкал – наказал за нарушение, побил немного.

3. Колба – дикий чеснок, черемша.