Валерий Казаков - Ася, шляпа и Софья Михайловна. Сборник ироничных рассказов Страница 4

А так как она была бывшая профессорша, то решила не пускать это дело на самотек. Сходила в библиотеку имени Лермонтова на Литейном проспекте и попросила там «Теорию стиха» Виктора Жирмунского. Когда-то давно, давно, так давно, что забылось уже почему, эта книга произвела на Софью потрясающее впечатление. Воодушевила, вооружила нужными знаниями. Заставила другими глазами взглянуть на поэзию последних десятилетий.

Когда Софья Михайловна сидела за книгой, а это продолжалось два дня и два долгих вечера, ей всё время звонила Ася и каждый раз куда-то звала. То погулять в Летний сад, то поесть чебуреки в «Емеле», то просто на лавке посидеть где-нибудь. И так она со своими звонками Софье надоела, что она сочинила для неё тюремную песню в стиле шансон. И назвала эту песню «Отсижу я свой срок».

Слова там были такие:

Отсижу я свой срок и обратно вернусь,

Обниму я подросшего сына,

И папане его широко улыбнусь,

Будь здоров, волосатый детина.

Я на нарах была: Калыма, Магадан,

Под вагоном гремели колеса.

И однажды в пути мне сказал капитан:

«На, кури, я принес папиросы».

Я курила «Казбек», он принес «Беломор» —

Угощенье со скрытым намеком.

Он был парень простой, но в душе зимогор,

С недалеким до пенсии сроком.

………………………………………..

Надо признаться честно, Софье очень удавались стихи тюремной направленности, которые можно было бы назвать диссидентскими, если бы она написала их лет двадцать назад, при живом генеральном секретаре и генеральной линии партии. Но сейчас к таким стихам никто предвзято не относился, поэтому завоевать внимание читателей такими стихами было весьма проблематично.

Когда Софья Михайловна утомилась от тюремных стихов и вышла к подружке в маленький сквер перед домом на улице Карла Либкнехта, та обрадовалась ей как дорогому подарку. А когда Софья прочитала ей свое новое стихотворение, Ася только руками всплеснула:

– Неужели это ты сама написала? Неужели сама?!

– Да, – гордо ответила Софья Михайловна и сделала губы коромыслом.

– А я думала Кучин какой-нибудь. Или Круг.

– С чего это вдруг? – в рифму ответила Софья.

– Да уж больно на тебя не похожи стихи эти.

– Похожи, не похожи. Дело не в этом. Это же шансон.

– Чего?

– Шансон, говорю. Есть такое направление в песенном творчестве.

– Так это ещё и песня? Спой тогда.

– Вот ещё, – заупрямилась Софья. – Ты же знаешь, что петь я не могу. Голоса у меня нет. Но мотив в голове вертится.

– Мне бы так сочинять, – мечтательно произнесла Ася, – я бы стала знаменитой. Начала бы петь со сцены. Удивлять. Покорять сердца.

– Значит, тебе мое стихотворение понравилось? – не поняла Софья.

Ася красивым жестом поправила шляпу и продолжила:

– У меня душа сентиментальная. Я как что-нибудь трагическое вспомню – так заплачу. Как смешное увижу – так рассмеюсь.

– Ну и что? Причем здесь поэтический дар?

– Сама не знаю, – призналась Ася, – но хочется чего-то такого.

Говоря это, Ася сложила ладошки, поднесла их к плоской груди и смиренно посмотрела в небо.

– Так хочется необычного чего-то. Так хочется.

Софья с сожалением взглянула на неё и презрительно произнесла:

– Дура ты.

– Сама дура, – тут же отреагировала Ася и отвернулась.

Какое-то время обе старухи сидели, молча, и смотрели в разные стороны. Наконец Софья не выдержала и сказала:

– А хочешь, я тебе другое стихотворение прочту. Лирическое.

– Читай, – согласилась Ася, предполагая, что это стихотворение, наверняка, будет хуже первого. Вот тогда она над Софьей поиздевается от души за то, что она дурой её назвала. Как будто сама лучше.

Софья Михайловна вздохнула, подняла кверху свой увесистый подбородок, кое-где заросший белыми тонкими волосками, и начала декламировать, слегка пошевеливая в такт стихам правой рукой:

Я зимою стихов не пишу,

В них искрятся холодные грани.

Печь топлю и воды приношу,

Чтобы ярче горели герани.

Чтобы ранним восходом весны

За окно, сквозь плетенье сиреней,

Проступали цветочные сны —

Полукруглые листья и тени.

Когда стихи были прочитаны, Ася с недоумением посмотрела на Софью Михайловну и спросила:

– У вас что, отопление отключали этой зимой?

– С чего ты взяла? – тем же тоном ответила Софья, не понимая до конца, в чем тут дело. Почему Ася об этом спрашивает?

– Ты пишешь, что печь топила. Воду носила с колонки.

– Это же аллегория, – стала объяснять Софья. – Образ такой. Понимаешь. Сентенция. Ни какой печи у меня нет. Есть только на даче.

– Нет, не понимаю, – заупрямилась Ася, – настоящий поэт должен говорить правду. Если отключали отопление, так и скажи. Нечего мне голову морочить.

– Ну и ну! Больше я не буду тебе стихи читать.

– Не читай. Не больно-то и нужно.

– И не буду. Я думала, ты в поэзии разбираешься. А ты, оказывается, ничего в ней не смыслишь. Вот и поговори с тобой.

– А герань как?

– Чего?

– Не замерзла герань без отопления? А то я у тебя хотела попросить листочек, чтобы у себя посадить. Мне герани с детства нравятся, которые красным цветут.

Софья Михайловна слушала подругу и молчала. Ну, о чем рассуждать с этой старухой, которая совсем выжила из ума. И зачем только она стихи ей прочитала? Ясно же было, что она ничего не поймет. Раньше Гегеля не понимала, сейчас поэзию не понимает. А ещё говорит, что сентиментальная, что хорошо разбирается в искусстве. Да таких сентиментальных в России – пруд пруди, а талантливых людей единицы. Вот возьмет сейчас и уйдет от неё Жирмунского читать. Что ей время-то зря тратить. У неё дар. Ей творить нужно, пока вдохновение не ушло. Пока ничего не болит.

Софья Михайловна посидела ещё немного рядом с Асей и поднялась, чтобы уходить. Откровенно говоря, Софья предполагала, что Ася начнет её останавливать. Но Ася проводила её долгим взглядом и подумала: «Совсем выжила из ума старая. Стихи начала писать в семьдесят лет».

На следующий день Софья Михайловна встала рано. Выпила полстакана крепкого чаю, села возле окна за стол, положила перед собой чистый лист бумаги и стала думать о том, что бы ей такое написать, о чем ещё никто до неё не писал. За окном было серое осеннее утро. Вершины лип заслоняли окна второго этажа. Раньше в это время она отдыхала у бабушки в деревне. Дни были короткие, но яркие, разлинованные по желтой траве длинными синими тенями. Прямо за бабушкиным домом стеной стоял лес. После дождя оттуда наплывал смоляной дух. И всегда где-то там, в лесу каркали вороны, перелетая с места на место. И всегда в лесу можно было увидеть что-то новое.

Софья Михайловна ещё раз посмотрела в окно. Нет, ничего нового за окном не происходит. А если за окном ничего не меняется, то о чем писать стихотворение? Должно же что-то к этому подтолкнуть.

И тут позвонила Ася:

– Представляешь, – взволнованным голосом заговорила она, – наши ученые такой аппарат изобрели, который всё лечит.

– Что всё? – с раздражением переспросила Софья, которую оторвали от важного занятия.

– Всё. Сердце, печень, суставы. Понимаешь. Я еле успела позвонить им туда. Заказала такой аппарат за полцены… Вот как повезло.

– И сколько же это? За полцены.

– Восемь тысяч всего за такую нужную вещь… Я успела за первые двадцать минут сразу после передачи. А то бы пришлось покупать тысяч за тридцать, а может и дороже ещё.

– Аппарат, который всё лечит? – с иронией переспросила Софья.

– Он даже сам определяет, что лечить. Представляешь. Сам определяет, сам лечит и сам программу задает по оздоровлению всего организма на клеточном уровне.

– Ну и ну! – проговорила Софья, прикрывая ладошкой рот, чтобы не зевнуть. – И ты всему этому веришь?

– А как не верить? Там какой-то профессор выступал, – продолжила объяснять Ася. – Сказал, что они проводили опыты на больных. Так вот, он всем помогает этот аппарат без разбору. И всё лечит. Все болезни. Представляешь, какой аппарат нужный.

– И ты за него уже деньги заплатила?

– Да. Перевела куда надо.

– Вот дура! Я думала, ты лучше соображаешь. Думала, что тебя на кофейной гуще не проведешь.

– Почему это? – возмутилась Ася после небольшой паузы.

– Да не бывает таких приборов. И аппаратов таких не может быть.

– Как не бывает? – переспросила Ася упавшим голосом.

– Потому что даже врач со всеми анализами порой ошибается в постановке диагноза, – громко пояснила Софья.

– Но профессор…

– По радио сказал, – продолжила Софья.