Анна Тур - Цертан Страница 4

– Послушай Рой, а мы что же теперь так всегда жить будем? Одна я и две души? – я тяжело вздохнула и уже с надеждой: – Может, можно как то нас разделить? Ну,… чтоб все живы и здоровы там…. А?

«– Можно, и даже нужно. Только я не знаю как. Может нам, какого мага найти? Он и подскажет…»

– Да где ж его в этой глуши найдешь? А в город мне нельзя. Кстати, ты почему мне зелье выпить не дал?

«– А откуда мне знать, что это за зелье такое? Может ты меня вытравить хотела?» – забубнил мой товарищ.

– А так можно?! – я встрепенулась.

«– Нет! Ты же меня убьешь. И думать забудь!» – я зажала голову руками и поморщилась.

– Ладно, ладно, я пошутила. Да не ори ты так. У меня от тебя голова болит. – Он замолчал, а я закрыла глаза, наслаждаясь тишиной. – В общем так! Завтра, нужно сходить на рынок продать кое какие лекарства, а то дома есть совсем нечего. И денег ни сото2. Обо всем остальном я тоже буду думать завтра. А сейчас спать пора, ночь уже. – Пробормотала я устраиваясь поудобней. И уже сквозь сон расслышала едва слышный шепот: «– Красивых тебе снов, Марика».

Глава 2

Остерегайтесь оригинальности;

в женской моде оригинальность может привести к маскараду. (Коко Шанель)

Марика

Рынок располагался, как и положено, у самого въезда нашей деревеньки. Вдоль проходящего мимо тракта, прямехонько напротив придорожного трактира. Так случилось, что эта самая дорога была единственной, по которой можно проехать как до большого города, так и из него. Путь от нашей деревни до городских врат был ни много ни мало, длинной почти вдвое суток верхом, а уж если в карете и того больше. Так что проезжающие по нему путники, могли не только приобрести необходимые им товары, но и поесть нормальной пищи и отдохнуть при желании. Не каждый путник решиться потратить свое драгоценное время на заезд в деревню. А так и гостям удобно и деревне прибыль. Народу на рынке как всегда было много. Каждый житель таскал сюда все, что можно было продать подороже. Чего тут только не было! Крайний левый ряд рынка занимал животный мир домашней скотины, от мелкой птицы до крупного рогатого. Правда, непонятно зачем путнику в дороге як? Средний ряд содержал в себе все, что только можно было вырастить на грядах. Ну а третий, крайний справа был забит всякой всячиной. Тут можно было найти все что угодно. На первых его латках намертво обосновались портные, разместив ворохом, продаваемые наряды. Далее шли латки с домашней утварью: кастрюльки, горшки, прихваты и т. д. Торгаши этого добра отчего-то были все как один заносчивы и высокомерны. Создавалось впечатление, что они считают свой товар самым что ни наесть необходимым в пути. Как будто без горшка и грабель с кастрюлей, в городские ворота не пустят. За ними располагались латки с разной мелочевкой, в основном ручной работы. Разные безделушки для души, а может и в подарок. Вот к этим-то латкам я и пробивала себе путь сквозь гомонящую толпу покупателей и зазывающие вопли торгашей.

Рой пока вел себя тихо. Видимо еще не пришел в себя от истерического смеха после того как увидел мою личину. Теперь я выглядела как настоящая деревенская жительница. Девица, что называется, кровь с молоком. Довольно широкая во всех местах фигура была упакована в необъятный балахон, что по определению должен был называться платьем. Яркий румянец играл на толстых щеках, делающих и без того маленькие, карие глазки, еще меньше. Пухлые губы вытянутые вперед, вполне заслуживали право называться «утиными». Задорно вздернутый нос был полностью усыпанный россыпью светло коричневых веснушек. Впрочем, веснушки были почти везде, создавая впечатление рыжей кожи. Голову венчала тускло рыжая мочалка по ошибке названная прической. Я, конечно, понимала, что до красотки я не дотягивала, но ничего поделать не могла. В зелье необходимо добавлять добровольно отданную кровь, невинной девы. А результатом являлся образ, именно той девицы, чья кровь была добавлена. Только вот не сильно-то девы эти, кровью своей делятся, а потому достать ее очень сложно. Так что выбирать мне не из чего, что смогла добыть тем и пользуюсь. В таком-то обличии я и появилась в этой деревне. Вот и сейчас с трудом пропихиваю свои габариты между рядами торговых лавок.

– Куда прешь? Глаза разуй, кривоногая! – налетела на меня какая-то тетка лет сорока с корзиной в обнимку.

– Ишь какая! Небось, на дармовых харчах отъелась, так, что простому люду и пройти негде.

Оглядев меня с ног до головы, тетка скривилась и со всей силы ткнула мне локтем под ребра, отодвигая со своего пути. Я охнула и прижалась спиной к прилавку, головой зарывшись в подвешенные веники из трав непонятного назначения. Торговец этого товара что-то запричитал на тему оплаты испорченного товара. Бубня вполголоса ругательства я, в попытке освободить эту копну рыжих и непослушных волос, неловко развернула свои объемные бедра и снесла с прилавка горшок с какой-то клейкой субстанцией. За спиной кто-то разразился довольно неприличными словами. Я таких слов еще не слышала. От удивления мои волосы, наверное, зашевелились и запутались еще больше. Разозлившись от ругани этого проходимца в адрес «неуклюжей, толстой коровы» я со всей силы дернула проклятый веник и так резко развернулась к обидчику, что покачнулась. Взмах руки, в попытке поймать равновесие, и берестяная сетка с курами, что находилась в руках у какого-то прохожего, взмыла вверх. Шмяк и пернатые пленники на воле. Ошалелые от неожиданной свободы эти несостоявшиеся обеды на ножках, принялись голосить и носиться от одного прилавка к другому. Хлопая крыльями и раскидывая перья, они кидались под ноги покупателям, в попытке увернуться от хозяина преследовавшего их. Устояв на ногах, я сфокусировала взгляд перед собой. Молодой мужчина, лет двадцати пяти. Длинные черные волосы, заплетенные в какую-то замысловатую косу, густые красивой формы брови, худое гладко выбритое лицо, высокие скулы, четко очертаные губы, чуть заостренный подбородок. «Приезжий», подумала я, наблюдая, как бледнеет его лицо, открывается рот, а глаза…. ну, вобщем я не знала, что люди умеют так пучить глаза. Моя злость начала утихать. В голове захихикали.

– Не начинай! – тихо рыкнула я.

– Ч-что, п-п-прастите? – заикаясь, прошептал мужчина, не переставая, пялится на меня.

– Ничего. Это я не вам. И хватит на меня так таращиться!

– Так я…. А вы.… Ну.… А тут…. – он стал размахивать руками в попытках что-то объяснить мне бестолковой, но видя, что я начинаю еще больше хмуриться, ткнул пальцем куда-то мне за спину. – Вот!

Я обернулась и уткнулась в зеркало, любезно предоставленное притихшим торговцем злосчастной лавки. В голове откровенно заржал Рой. Да, было с чего. В дополнение к моему «очаровательному» деревенскому образу на голове образовалось самое настоящее гнездо из волос и веток украшенное свисающей травой. Ну, прям, точь-в-точь, кикимора. Привести все это произведение искусства в подобающий вид, не представлялось возможным. О том чтобы продать сегодня свои настойки, не может быть и речи. Жаль. Опять останусь без еды. «– Ну, ты прям фея! Только и не пойму: то ли болотная, то ли лесная.» – и Роя как назло не заткнешь. Ладно, здесь мне больше делать нечего. Пора возвращаться домой. Вздохнув, я снова отвернулась от прилавка и взглянула на своего «обидчика». «– О-о, Марика поглянь, кажется, кто-то уже вполне пришел в себя». Да уж, плечи этого красавца мелко тряслись, а сам он прижимал ко рту кулак, пытаясь сдержать хохот. Этот тип, откровенно забавлялся надо мной! Я снова почувствовала что закипаю. Прищурившись, осмотрела хама сверху вниз и наоборот. Высокий, на целую голову выше меня. Только вот худоват для своего роста. Впрочем, мне все равно. Интереснее было другое. На котарди3, из черной замши, надетом поверх рубахи бежевого цвета, во все стороны торчали перья и разного рода мусор. Брюки, заправленные в мягкие, кожаные сапоги до колена, постигла та же участь. Видимо горшочек с клейким веществом, который я столкнула с прилавка, нашел своего хозяина. А птички, до сих пор носящиеся среди толпы, довольно щедрые на перья.

– Н-да! Милашка! – послышался приятный голос сквозь уже не сдерживаемый смех.

– На себя посмотри! – выгнула я одну бровь. – Чудо-птица!

До чего ж приятно наблюдать, как улыбка сползает с его лица, а само оно становится каким-то потерянным. Только он почему-то пялился, на какую-то безделушку, зажатую в руке. Наверно только что купил, а теперь денег стало жалко за испорченную вещь. Ничего переживет.

– Ты… ты…! Что ты наделала!? Как я теперь… – только что «теперь», узнать не удалось. Одна из освободившихся птичек, удиравших от погони и решившая подороже продать свою жизнь, с разгона взгромоздилась в мое «гнездо». С перепуга я завизжала и ловко, несмотря на мои габариты, запрыгнула на того кто был ближе всех. Нет, ну я же не виновата, что им оказалось это чудо в перьях. Он, не ожидая от меня такой прыти, не устоял и стал заваливаться. Полет быстро закончился. Толпа – ахнула, я – охнула, подо мной – крякнули! Все застыли, и только курица, не растерявшись, бодро улепетывала промеж людей, навстречу своей свободе.