Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2 Страница 4

159. ЧУВСТВО ГРЕКА

Мы на ложах сидели пурпурныхВ благодатной тени сикоморы;Ароматы курилися в урнах,И гремели певучие хоры.И Эллады живые напевы,Как вино, нашу кровь разжигали,На коврах ионийские девыС негой южною нас щекотали.Целовала меня Навзикая,На груди волновался гиматий,И, устами к устам приникая,Ожидала ответных объятий;Но ни ласка, ни песня, ни шуткаМне немилы от девы Эллады:Мальчик розовый — дивный малюткаПривлекал мои жадные взгляды;Я внимал, как лились, не смолкая,Его песни согласные звуки,И рыдала вдали Навзикая,Опустив свои смуглые руки.

160. ПРОСЕЛКОМ

Раз проселочной дорогоюЕхал я — передо мнойБрел с котомкою убогоюМужичок как лунь седой.

На ногах лаптишки смятые,Весь с заплатками армяк.Верно, доля небогатаяТебе выпала, бедняк!

Подпираясь палкой длинною —Путь-то, верно, был далек,—Брел он с песней заунывною.«Дядя, сядь на облучок!»

Сел старик. Седую бородуТолько гладит. «Ты куда?»— «Пробираюсь, барин, к городу,Ждут оброка господа,

Крепко староста наказывал…Вот бреду, болит спина…»И, склонившись, мне рассказывалСвою повесть старина.

«Погоди, дед! С тяжкой болиюТы не ляжешь умирать,На отчизну божьей волеюСходит мир и благодать;

После лет долготерпения,Бесконечного труда,Под лучами просвещенияСмолкнет лютая нужда.

От его превосходительстваСлышал я, — а он мне зять,—Что теперь само правительствоБудет слабых защищать».

В мужике сердечный пламень яЭтой речью оживил,И старик честное знаменьеС благочестьем сотворил.

161. ГРОЗНЫЙ АКТ

У редактора газеты,Злой противницы движенья,Собрались друзья по зовуДля совета в воскресенье.

Уж давно редактор смелыйИ сотрудники газетыВстречу юного прогрессаСлали грозные ответы;

Уж давно они где можноПорицали дружным хоромНаше время, век растленный —И проклятьем и позором

Всё клеймили; в их «Беседе»Дон-Кихоты тьмы кромешнойПроповедовали с жаромАскетизма путь безгрешный,

Дух терпенья и молчанья…Но теории прекраснойТех новейших публицистовНе внимал наш век ужасный.

И к редактору «Беседы»Приглашенные собратьяСобрались, чтобы услышатьАкт торжественный проклятья,

Акт проклятья громогласныйОкаянному прогрессу,Людям нового развитья —Всем служащим века бесу.

Собралося заседаньеИ внимало с умиленьем,Как редактор, жрец премудрый,Им читал акт отлученья.

Волоса назад отбросив,Став с приличной сану позой,Начал он, сверкнув очами,Распаленными угрозой:

«Силой правды и закона,Силой истин всемогущихВсех, науки и прогрессаВласть открыто признающих,

Мы клянем и к мукам вечнымАбирона и ДафонаОбрекаем их для казни,Горьких мук, и слез, и стона.

Мы клянем их именамиКсенофонта и Фаддея,И отныне и вовекиПроклинаем, не жалея:

Всюду, где б их ни застали,Дома, в клубе, в балагане,За пером, смычком иль кистью,В министерстве, в ресторане,

Спящих, бодрствующих, пьющих,Трапезующих, cacando[29],Недугующих, плененных,Чуть живых… flebotomando[30].

Проклинаем во всех членах,В сердце, чреве и глазницах,В волосах, ногтях и жилах,В бакенбардах и ресницах…

Всюду их найдет проклятьеИ предаст в жилище беса:Так клянем детей мы блудныхОкаянного прогресса…»

И собратья с дружным плеском«Так и будет» повторили,И все подписью формальнойАкт проклятья закрепили.

162. АХ, ГДЕ ТА СТОРОНА?.

Ах, где та сторона,Где был нем сатана                Века?Где знавал стар и младНаизусть «Аммалат —                Бека»?Где наш ярый прогрессБыл для всех темный лес,—                Братцы,И всю Русь обучалДед Кайданов, как знал —                Вкратце;В одах ставил поэтВместо Феба в куплет —                Фебус,А князь Рюрик не мнил,Что в науке он был —                Ребус;Не пугались мы мглы,Не стучали столы                Юма,Гласность в люльке спала,Хоть и с гласным была                Дума;Акций бурный потокВырывать нам не мог                Ямы,И на свой идеалНовый Нестор писал                Драмы;Не смущались умы,Как пел Глинка псалмы                Слезно,И нас трагик пленял,Как порой завывал                Грозно;К преньям гласным судаМы не были когда                Падки,И с крестьян становойДрал весной и зимой                Взятки;Взятки были в ходу,Жил исправник в ладу                С роком,Зимний ветер не знал,Что Невой он гулял                Боком[31];Дни, когда нашу речьМуж грамматики — Греч                Правил,А Булгарин ФаддейСильных мира людей                Славил.В этот век золотойНаш смущали покой                Реже.Где же та сторона?Други! те времена                Где же?

163. ПАРНАССКИЙ ПРИГОВОР

Шум, волненье на Парнасе,На Парнасе все в тревоге,И, смущенные, толпами,На совет сбирались боги.С гор заоблачного ПиндаИ с вершины ГеликонаБоги мчатся в колесницахПо призыву Аполлона.

Для чего ж богов собраньеНа заоблачном Парнасе?Кто сей смертный, с тусклым взглядом,Прилетевший на Пегасе?Кто он — вялый и ленивый,Неподвижный, как Обломов,Стал безмолвно и угрюмо,Окруженный тучей гномов?..

И божественные гости,Полукругом став у трона,С нетерпеньем ждали речиОт красавца Аполлона.И сказал он: «Смертный! молви:У богов чего ты просишь?На земле своей далекойТы какое званье носишь?»И ответил смертный: «РусскийЯ писатель! На собратаПриношу донос вам, боги,И молю вас — в наказаньеС обвиненным будьте строги.Он, как я, писатель старый,Издал он роман недавно,Где сюжет и план рассказаУ меня украл бесславно…У меня — герой в чахотке,У него — портрет того же;У меня — Елена имя,У него — Елена тоже,У него все лица также,Как в моем романе, ходят,Пьют, болтают, спят и любят…Наглость эта превосходитМеры всякие… Вы, боги,Справедливы были вечно,И за это преступленьеВы накажете, конечно».

Смертный смолк… Вот спорят боги,Шум и говор окрест трона,Наконец громовый голосРаздается Аполлона;«Мы с сестрой своей МинервойТак решили, смертный! ПравоТвое дело, и наказанБудет недруг твой лукавый.И за то он, нашей властью,На театре будет вскореРоль купца играть немуюБессловесно в „Ревизоре“.Ты же — так как для романаУ тебя нет вновь сюжета —На казенный счет поедешьПутешествовать вкруг света.Верно, лучшее твореньеТы напишешь на дороге.Так решаем на ПарнасеЯ, Минерва и все боги».

164–166. КОНКУРСНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ НА ЗВАНИЕ ЧЛЕНА ОБЩЕСТВА ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ[32]