Кыся-2 - Кунин Владимир Владимирович Страница 4

Ни в коем случае не оправдывая этого уродливого явления, я попытался объяснить милому, интеллигентному Песику, что в нашей стране все это происходит не от хорошей жизни. Что сегодня в России всеобщее озверение стало буквально повальным бедствием и распространилось почти на все слои общества – не только Собачьего, но и Человеческого! Мало того, как ни грустно мне в этом признаваться, но сегодня этой язвой заражена и очень большая часть Кошачьего сословия… А все оттого, что жить стало невмоготу и каждый ищет виноватого не в себе, а в ком-то другом.

– Вот такие пирожки, уважаемый герр Песик, – сказал я.

– Я с вами совершенно согласен, майне либер герр…

– Мартын, – подсказал я. – Или можно просто – Кыся…

– Я с вами совершенно согласен, майне либер герр Мартин Киса, – не очень разобрался в наших русских именах этот Песик и, посмотрев на переминающегося с ноги на ногу своего Человека, смущенно добавил: – Но, к моему великому сожалению, сейчас я вынужден извиниться и прервать наш удивительно интересный разговор. Как видите, мой Человек уже просится в туалет, а длительное воздержание в его возрасте… Сами понимаете. Кроме всего, ему необходимо еще принять кое-какие лекарства, и я в меру своих сил стараюсь, чтобы он это делал вовремя.

Мы любезно распрощались, и я, дрожа от холода, помчался на промысел.

Еще когда стояли теплые дни и вовсю работал «Биргартен», а мои запасы жратвы превышали самые смелые предположения, я как-то прогуливался по берегу узенького ответвления мюнхенской реки Изар, протекающего через весь Английский парк. И неожиданно на поверхности воды увидел спинки довольно толстеньких и крупных рыб, стремившихся плыть только против течения. А так как течение в этой узкой парковой речушке было очень сильным, то глупые рыбы почти стояли на месте.

Как объяснила мне тогда вице-консульская Нюся, эта рыба называется «форель» и Людям ловить ее запрещено. Нюся сама слышала, как ее хозяин рассказывал жене, что для того, чтобы получить разрешение на ловлю рыбы, нужно сначала пройти специальные платные курсы, затем за приличненькую сумму сдать экзамен, а потом за семьдесят пять марок купить разрешение лицензию. И только после этого тебе позволят поймать несколько рыбешек в специально отведенном месте под бдительным оком еще более специального рыбного контролера.

Но самое забавное в такой рыбной ловле, что, поймав эту рыбу, полюбовавшись на нее, ты обязан выпустить ее обратно в реку!

– Какой-то спортивный онанизм! – помню, возмущалась тогда Нюся. – Представляешь, это все равно что если бы мы с тобой сидели друг против друга и сами себя удовлетворяли, вместо того чтобы немедленно слиться в едином экстазе!!!

Нюся обожала разные роскошные формулировки и объяснения своему блядству.

– Да, – сказал я. – Действительно!

И чтобы никому в голову не пришло бы заподозрить нас в онанизме, мы тут же, как сумасшедшие, слились с ней в этом, как его… Экстазе!..

Но тогда было еще тепло, работал «Биргартен», еды было навалом и разговор с Нюсей о рыбе носил чисто теоретически познавательный характер.

Теперь холодно, «Биргартен» закрыт. Ни жрачки, ни Нюси, ни хрена этого нет, а лопать хочется безумно. И я помчался к нашей парковой речушке сломя голову, как только вспомнил о рыбе. Авось повезет?..

Свою первую в жизни форель я подцепил лапой и вышвырнул из воды метров на пять от края берега.

Я с трудом удерживался на скользком холодном камне посредине ледяной злобной речушки, стоя чуть ли не по брюхо в воде. Конечно, мне следовало отловить еще парочку рыбин – на вечер и на завтрашнее утро, но, во-первых, я так окоченел, что меня просто трясло от холода и нервного перевозбуждения, знакомого, наверное, любому охотнику. А во-вторых, мне элементарно хотелось как можно быстрее пожрать.

Поэтому я не стал ловить рыбу про запас, а перескочил с камня на берег, отряхнулся и бросился на прыгающую по земле форель.

Это была красивая, крупная и сильная рыбина. Оказалось, что у нее только спинка темная, а к брюшку и нижним плавникам она светлела до нежно-палевого цвета и по бокам была вся покрыта коричневыми пятнышками, которые ей очень шли.

Она скакала и уворачивалась от меня, пока я не догадался намертво прижать ее к земле передними лапами и быстро прокусить ей загривок у самой головы.

Вот откуда я знал, что для того, чтобы рыба перестала трепыхаться – нужно прокусить ей загривок именно в этом месте?! Наш родной мороженый хек был всегда без головы и поэтому не пытался трепыхаться. Уж сколько я его за всю свою жизнь сожрал, а ведь до сих пор понятия не имею, как он выглядит в лицо!.. И живой рыбы я отродясь не видел.

Инстинкты, инстинкты, господа. Великая штука – инстинкты!

Ну что я могу сказать про форель? Пусть никто не упрекнет меня в предательстве Родины или в низкопоклонничестве перед Западом – я всего лишь честно оцениваю свои ощущения на тот момент, когда я жрал эту форель.

Так вот, не скрою – ихняя свежая, только что выловленная форель намного лучше нашего древнезамороженного хека.

Подозреваю, что где-то в пределах даже сильно сократившихся сегодня границ нашей, все равно огромной страны наверняка плавает форель не хуже немецкой. Но для кого она плавает, спрашивается?!

Нам с Шурой, как представителям интеллигентной прослойки среднерусского народонаселения, доступен только «Хек мороженый безголовый». Да и то – не всегда…

Размышляя таким образом, я доедал эту божественную рыбину уже лежа.

С голодухи я слопал ее почти всю. Мой живот вздулся, как футбольный мяч, ноги меня не держали, и в тяжелой, сытой сонливости я прилег, лениво дожевывая хвост форели…

Мог ли я подумать, что именно с этого момента начнется новая глава моей жизни?!

Мог ли я хоть на секунду представить себе, что впервые отведанная восхитительная форель в корне изменит все мое мюнхенско парковое существование одинокого КБОМЖа?!

Напоминаю: КБОМЖ – Кот Без Определенного Места Жительства.

– Да ни в жисть! – как сказал бы Водила. – Ну нипочем, бля!

Каждый раз я влипаю в различные передряги, когда, забыв обо всем на свете, самозабвенно предаюсь каким-нибудь своим животным страстишкам!

Если быть честным до конца, так я ведь не падал с ног от голода. Мог бы и не трескать всю эту рыбину целиком и сохранить рассудок и врожденную осторожность. Уж раз даны тебе инстинкты, так пользуйся же ими, дубина! Так нет… Непременно нужно было обожраться форелью до такого свинского состояния, чтобы даже не почувствовать, как тебя накрывают сачком!

Быстро, профессионально и бережно (не то что эти наши злобные хамы – Пилипенко и Васька…) я был блистательно отловлен двумя замечательными жуликами, специалистами по фальшивым Кошачье-Собачьим породам и не менее фальшивым, но превосходно сделанным родословным для этих липовых «аристократов», – тридцатилетним немцем Эрихом Шрёдером и его компаньоном, сорокалетним итальянцем Руджеро Манфреди.

А может, мне и не следовало бы так уж корить себя за обжорство и потерю бдительности. Может, наоборот, поблагодарить судьбу в лице этой прекрасной форели…

Интересно, можно так сказать: «в лице форели» или нет? Надо будет потом при случае у Шуры спросить.

Естественно, что имена, фамилии, возраст и профессию этих двух жучил – Шрёдера и Манфреди – я узнал значительно позже того, как они меня прихватили в состоянии полубессознательной обжираловки.

Помню, что меня совершенно поразила первая фраза Манфреди, которую он прокричал Шрёдеру по-немецки, но с откровенным итальянским акцентом. Примерно так, как киевские Коты и Кошки разговаривают по-русски.

– РУССКИЙ КОТ, Эрих!!! Считай, что мы наткнулись на золотую жилу!.. Более РУССКОГО Кота мы не сумели бы поймать даже в России!.. – завопил Манфреди.

Батюшки! Да откуда же они узнали, что я РУССКИЙ?! Может, кто-то из Котов-эмигрантов настучал?..

От удивления и сытости я остолбенел и даже не рыпнулся, когда они осторожно, бережно, я бы даже сказал – нежно стали пересаживать меня из сачка в клетку. Интересно все-таки, откуда же они узнали, кто я?..