Губерман Игорь - Игорь Миронович Губерман Страница 41

цари погубили не больше людей,

чем разного рода рабы.

Простая истина нагая

опасна тогам и котурнам:

осел, культуру постигая,

ослом становится культурным.

У всех по замыслу Творца —

своя ума и духа зона,

житейский опыт мудреца —

иной, чем опыт мудозвона.

Счастлив муж без боли и печали,

друг удачи всюду и всегда,

чье чело вовек не омрачали

тени долга, чести и стыда.

Любой народ разнообразен

во всем хорошем и дурном,

то жемчуг выплеснет из грязи,

то душу вымажет гавном.

Вражда развивает мой опыт,

а лесть меня сил бы лишила,

хотя с точки зрения жопы

приятнее мыло, чем шило.

Жестоки с нами дети, но заметим,

что далее на свет родятся внуки,

а внуки — это кара нашим детям

за нами перенесенные муки.

Ученье свет, а неучение —

потемки, косность и рутина;

из этой мысли исключение —

образование кретина.

Наша разность —

не в мечтаниях бесплотных,

не в культуре и не в туфлях на ногах:

человека отличает от животных

постоянная забота о деньгах.

От выпивки в нас тает дух сиротства,

на время растворяясь в наслаждении,

вино в мужчине будит благородство

и память о мужском происхождении.

Всегда в разговорах и спорах

по самым случайным вопросам

есть люди, мышленье которых

запор сочетает с поносом.

Умеренность, лекарства и диета,

замашка опасаться и дрожать —

способны человека сжить со света

и заживо в покойниках держать.

Так Земля безнадежно кругла

получилась под божьей рукой,

что на свете не сыщешь угла,

чтоб найти там душевный покой.

Толпа людей — живое существо;

и разум есть, и дух, и ток по нервам,

и даже очень видно вещество,

которое всегда всплывает первым.

Ты был и есть в моей судьбе,

хоть был общенья срок недолог;

я написал бы о тебе,

но жалко — я не гельминтолог.

Хотя, стремясь достигнуть и познать,

мы глупости творили временами,

всегда в нас было мужество признать

ошибки, совершенные не нами.

Всегда вокруг родившейся идеи,

сулящей или прибыль или власть,

немедленно клубятся прохиндеи,

стараясь потеснее к ней припасть.

Судить людей я не мастак,

поняв давным-давно:

Бог создал человека так.

что в людях есть гавно.

Враги мои, бедняги, нету дня,

чтоб я вас не задел, мелькая мимо;

не мучайтесь, увидевши меня:

я жив еще, но это поправимо.

Должна воздать почет и славу нам

толпа торгующих невежд:

между пеленками и саваном

мы снашиваем тьму одежд.

В ОРГАНАХ СЛАБОСТЬ, ЗА КОЛИКОЙ

СПАЗМ

СТАРОСТЬ НЕ РАДОСТЬ, МАРАЗМ

НЕ ОРГАЗМ

Начал я от жизни уставать,

верить гороскопам и пророчествам,

понял я впервые, что кровать

может быть прекрасна одиночеством.

Утрачивает разум убежденья,

теряет силу плоть и дух линяет:

желудок — это орган наслаждения,

который нам последним изменяет.

Не из-за склонности ко злу,

а от игры живого чувства

любого возраста козлу

любезна сочная капуста.

Белый цвет летит с ромашки,

вянут ум и обоняние,

лишь у маленькой рюмашки

не тускнеет обаяние.

Увы, красавица, как жалко,

что не по мне твой сладкий пряник,

ты персик, пальма и фиалка,

а я давно уж не ботаник.

Смотрю на нашу старость с

одобрением,

мы заняты любовью и питьем;

судьба нас так полила удобрением,

что мы еще и пахнем и цветем.

Того, что будет с нами впредь,

уже сейчас легко достигнуть:

с утра мне чтобы умереть —

вполне достаточно подпрыгнуть.

Стало сердце покалывать скверно,

стал ходить, будто ноги по пуду;

больше пить я не буду, наверно,

хоть и меньше, конечно, не буду.

К ночи слышней зловещее

цоканье лет упорное,

самая мысль о женщине

действует как снотворное.

В душе моей не тускло и не пусто,

и, даму если вижу в неглиже,

я чувствую в себе живое чувство,

но это чувство юмора уже.

К любви я охладел не из-за лени,

и к даме попадая ночью в дом,

упасть еще готов я на колени,

но встать уже с колен могу с трудом.

Зря девки не глядят на стариков

и лаской не желают ублажать:

мальчишка переспит — и был таков,

а старенький — не в