Мануил Семенов - Хлеб сатирика Страница 5

Жулик, как бы он ни был нагл, никогда не забывает о грозящем ему возмездии. Заметая следы своих преступлений, он стремится тем или иным способом обезопасить себя на будущее. Так действовал и Шафраник. Умасливая людей, от которых зависела его судьба, Шафраник стремился связать их, как говорят, по рукам и ногам. Во всяком случае, вторую часть этой задачи Шафраник мог считать успешно выполненной. Со всех сторон слышал он знакомое поскрипывание полученных незаконным путем сапог, туфель, босоножек — поскрипывание, которое звучало в его ушах сладчайшей музыкой.

Справедливости ради следует отметить, что город Т., в котором происходили описываемые события, как, впрочем, и другие города нашей страны, отнюдь не испытывает недостатка в обуви. Тут, как и повсеместно, существует давний, вполне оправдавший себя способ приобретения этой обязательной принадлежности туалета. Человек заходит в магазин, выбирает себе ботинки или туфли по вкусу и размеру, платит деньги в кассу и уходит с покупкой. Так может поступить каждый гражданин города Т., будь он даже прокурором. И если некоторые облеченные властью люди игнорировали этот простой и естественный способ пополнения своего гардероба, став завсегдатаями жульнической лавочки Шафраника и K°, то это характеризует их с самой неприглядной стороны. Они забыли о необходимости всегда держать в чистоте высокое звание советского руководителя.

Признаемся читателю, что картина, нарисованная в начале нашего повествования, является плодом фантазии автора. Суда над директором промкомбината Шафраником еще не было. И скажем прямо: описанная выше сценка понадобилась для того, чтобы предупредить события. Пусть на процессе, который состоится вскоре в городе Т., не будет ни одного человека, занимающего позицию стороннего наблюдателя. И пусть за прокурорским столом сидит человек в обычных, нормальных сапогах. В сапогах без скрипа.

Люди добрые, поверьте!

Мое внимание привлекла следующая заметка, напечатанная в вечерней газете:

«СЛУЧАЙ НА РЕКЕ. Вчера на реке, протекающей через наш город, произошел несчастный случай, окончившийся трагически. По неокрепшему льду шло некое служебное лицо. Тонкий лед обломился, и служебное лицо стало тонуть. На помощь бросился молодой человек на лыжах. Соединив две лыжные палки вместе, он протянул их утопающему. Но помощь, вероятно, пришла слишком поздно, и служебное лицо погибло».

Дело было не столько в самой заметке, сколько в комментариях к ней. Автор заметки, знакомый репортер, сообщил мне, что якобы между лыжником и утопающим произошел следующий разговор:

— Вы принесли справку из домоуправления о количестве иждивенцев? — спросило служебное лицо, судорожно цепляясь за хрупкий лед.

Лыжник недоуменно покачал головой.

— А справку с места работы, заверенную в нотариальном порядке?

Молодой человек снова ответил отрицательно и показал на нагрудный карман лыжного костюма, в котором не было ничего, кроме запасного крепления.

— Тогда зайдите завтра, — промолвило посиневшими губами служебное лицо и медленно погрузилось в ледяную пучину.

Этот диалог, несмотря на его кажущуюся фантастичность, мне лично показался очень правдивым. Больше того, по характеру необычных, на первый взгляд реплик я определил, что в заметке шла речь об определенном служебном лице, с которым я, оказывается, был давно знаком.

Да, я хорошо знал его, он сопутствовал моей жизни на протяжении многих лет.

Впервые мне пришлось с ним столкнуться еще в довоенные годы. Оказавшись как-то в жаркий летний день на станции Сарепта, Волгоградской области, я решил зайти в станционный буфет, чтобы выпить лимонада. И, уже взявшись за дверную ручку, я вдруг был остановлен грозной надписью:

Выведенная яркой лазурью во всю ширину буфетной двери, эта надпись действовала подобно магическому стоп-сигналу железнодорожного семафора. Я невольно отдернул руку, словно прикоснувшись к раскаленному металлу.

Мне предстояло решить трудную задачу. Действительно, могло ли мое желание утолить жажду служить достаточным основанием для посещения буфета? И что вообще можно было в данном случае подразумевать под понятием «дело»?

Мои сомнения рассеял задорный девичий голос:

— Заходьте, заходьте, не пужайтесь!

И юная буфетчица, видимо, украинка, угостила меня отменным квасом со льда. Когда же я спросил ее о происхождении странной надписи на двери буфета, то она ответила:

— Та хиба ж це я? Це начальство зробило.

Начальство, «зробившее» столь негостеприимное объявление, оказалось лицом, надзиравшим за буфетами Сарептской железнодорожной ветки. В ответ на мой недоуменный вопрос начальство сообщило:

— Объявление вывешено для порядка. А то ходят тут всякие…

Из этого даже не очень вразумительного ответа можно было понять, что сей администратор, сделав исключение для своего непосредственного начальства и подчиненных, давно и бесповоротно зачислил все остальное человечество в разряд «всяких», за которыми надо следить в оба и к которым уж безусловно следует отнестись с недоверием.

Вспоминается мне затем другой летний день. Мы с приятелем решили провести воскресенье на Волге. Заплатив за пользование лодкой по пятерке, мы уже взялись за весла, но были остановлены лодочником:

— А залог?

И он ткнул пальцем в соответствующий пункт прибитой к его будке обширной инструкции, из которой явствовало, что «прогулочное судно предоставляется под залог документа, удостоверяющего личность».

Отправляясь на прогулку, мы, конечно, не взяли с собой никаких документов и стали упрашивать лодочника поверить нам на честное слово.

— Ишь, какие! — ответил лодочник. — Про честное слово в инструкции ничего не сказано.

И отобрал у нас весла.

Уныло возвращаясь домой по пыльным городским улицам, мы тщетно пытались разгадать ход мыслей автора злополучной инструкции. Неужели, думали мы, жители нашего города специально посвящают свой выходной день разграблению лодочных станций? И почему именно нам, двум комсомольцам, должна прийти в голову мысль обзавестись за государственный счет собственным «прогулочным судном»?

Конечно, в этих рассуждениях было много наивного, но ведь юности это свойственно!

Позднее, уже в зрелом возрасте, я поехал в дом отдыха. Это был первый в моей жизни «организованный» отдых. Две недели пролетели незаметно: я ходил на лыжах, бродил с ружьем по заячьим следам, ловил рыбу. И вот в отличном настроении, с чемоданом в руках, я направляюсь к автобусу, который доставит нас, группу отдыхающих, к поезду.

— Гражданин, а где ваш обходной лист?

Я останавливаюсь в недоумении. Дежурная медицинская сестра разъясняет, что отдыхающий может покинуть дом отдыха, лишь предъявив бумагу, в которой сестра-хозяйка, заведующая библиотекой, физкультурник, культурник и многие другие своими личными подписями удостоверят, что за ним не числится никакое казенное имущество.

Приходится бежать за обходным листом. Но время позднее, обслуживающий персонал разбрелся кто куда.

Возвращаюсь с обходным листом лишь через час. Автобуса уже, конечно, нет, и я должен с тяжелым чемоданом в руках шагать четыре километра до станции, а потом всю ночь ждать следующего поезда. Что ж, может быть, это и к лучшему! Во всяком случае, у меня есть достаточно времени, чтобы оценить по достоинству мудрость и предусмотрительность человека, учредившего в домах отдыха и санаториях обходной лист — документ, автоматически зачисляющий всех сердечников, диабетиков и язвенников в разряд клептоманов, помышляющих лишь об умыкании столовых приборов, простынь, шезлонгов, гипсовых статуй и прочих предметов санаторного обихода.

Было бы утомительно описывать все подобного рода столкновения с упомянутым в начале нашего повествования служебным лицом. Было время, когда я с горечью думал, что мне отказывают в минимальном доверии разные люди. Позднее я понял свое заблуждение. Каждый раз предо мной представал все тот же смотритель буфетов Сарептской ветки, хотя обличье его менялось. Убедился я и в другом заблуждении: оказывается, он отравлял жизнь не мне одному.

Вот сегодня в редакционной почте я нахожу несколько читательских жалоб. Гражданин К.М.Лабазин из г. Туапсе сообщает, что после смерти отца его мать, 79-летняя Ирина Акимовна Лабазина, стала хлопотать о назначении ей пенсии. Наряду с другими документами от нее потребовали представить свидетельство о браке. Но И.А.Лабазина вступила в брак 59 лет назад, и этот брак был оформлен сельским священником где-то в Пензенской области. Естественно, что она не может представить требуемого свидетельства по той простой причине, что его не существует в природе. На кого жалуется К.М.Лабазин? Все на то же административное лицо! Он спрашивает, неужели его престарелая мать, прожившая со своим мужем долгую жизнь, будет лишена пенсии из-за какой-то бумажки?