Загадочная Пелагея - Василий Михайлович Сухаревич Страница 5

И вдруг Федя, не снявший еще грим, костюм и толщинки Флора Федулыча, вскричал, как на сцене:

— Это правда, Елена?

— Нет, — сказала я. — Эрик так в себе уверен, что моего согласия не спросил. Он не знает, что мы уже подали в загс заявление и через одиннадцать дней идем с Федей регистрировать наш брак.

И тут, видимо, совершенно одуревший от ревности, Федя ляпнул:

— Мы уже и малыша ждем.

Эрик сразу сник. Но не сказал ни слова. И с этой минуты резко переменился. Режиссерской властью не злоупотребляет, роли распределяет по справедливости и, что самое удивительное, очень дружит со всей нашей семьей. Вчера, когда он принес из детской кухни молоко для нашей дочурки, я не удержалась и сказала:

— Спасибо, деспот!

АНГЕЛ С НЕБА

Эту историю мне рассказали летчики. Мы, два пилота и я, ехали в одном купе пять суток, а за такой срок иные разговорчивые люди могут выложить не только свою биографию, все необычайные события и происшествия за всю свою жизнь, но и перейти на безудержную фантастику. Летчики всегда были мастерами травить самые невероятные байки из небесной жизни для простаков, рожденных ползать по земле. И проверить все, что они говорят, абсолютно невозможно, ведь все летные рассказы полны загадочности и таинственности, поэтому и я не стану отступать от этих традиций.

Итак, в Н-ской области, в районе Н-ского аэродрома, один пилотяга осваивал н-ский аппарат для катапультирования. Видите, сколько здесь загадок! По имени были названы только герой события Федя и деревня Березовка, близ которой все разыгралось. Военная тайна была соблюдена абсолютно, поскольку и Федь и Березовок в нашей стране тьма тьмущая.

Однако к делу. На Н-ской высоте Федя прощается с пилотом-инструктором и робкой, еще неопытной рукой нажимает кнопку. Его выбрасывает в эфир. Но вместо затяжного прыжка, который надлежало совершить, он быстро рвет кольцо, парашют раскрывается на большой высоте, и его относит ветром черт знает куда. Опускался Федя на землю злой и ожесточенный. А когда все земное достигло ясной видимости, пилот заметил, как прямо по изумрудным осенним зеленям к месту его приземления катится на мотоцикле что-то удивительно шустрое и пестрое. Только Федя приземлился, даже не успел купол погасить, как рядом выросло курносое, конопатое существо неопределенного пола, ведь резиновые сапоги, спортивные шаровары, синтетическую куртку и космы, до плеч носят теперь и парни и девушки.

Но голос прозвучал женский:

— Самолета вроде не было. Откуда же вы взялись?

— С Марса, — мрачно отрезал Федя.

— Я только что читала статью одного ученого, он утверждает, что жизнь на Марсе невозможна.

— А другой утверждает, что возможна. И потом зачем нам спорить: я же сам оттуда.

— Может, вы документы предъявите?

— А мы, марсиане, даже не знаем, что это такое.

Тут он неловко повернулся, сделал несколько шагов и невольно захромал.

— Что с вами? — забеспокоилась мотоциклистка. — Ногу повредили?

— Пустяки. Видимо, оступился.

— Разувайтесь, я осмотрю.

— А что вы в этом понимаете?

— Как-никак я ветеринарный фельдшер.

— Но у меня-то ноги, а не копыта.

Все это сам Федя рассказал. А о том, как дальше разворачивались события, ходят разные слухи. Из вертолетчиков, подобравших Федю, одни утверждали, что он был насильно повален на землю, разут и отбивался от телячьей фельдшерицы босой ногой. Другие рассказывали, что, наоборот, он лежал в самозабвении, закрыв глаза, а девушка массировала ему ушибленную ножку.

Одно бесспорно: Федя, прыгавший с самолета без энтузиазма и с явными ошибками, на второй день умолял своего инструктора снова- сбросить его в районе Березовки, что только здесь он может совершить образцовый, затяжной, прицельный прыжок в ту же точку. Инструктор потом рассказывал, что после прыжка Федя летел к земле так стремительно, что он опасался: а не забудет ли безумец вообще раскрыть парашют? Однако парашют раскрылся, и на месте, где Федя приземлился, снова как из-под земли выросла мотоциклистка.

Все Федино авиаподразделение было в курсе, все знали, что прицельный прыжок удался, и вертолетчики даже не особенно торопились подбирать попавшего в заранее намеченную точку пилота. Однако по разноречивым сведениям, полученным от вертолетчиков, Федя делал на земле самые живописные виражи вокруг ветфельдшерицы. Попрощались они на глазах у пилотов с теплотой, сердечностью и чувством глубокого взаимопонимания.

По пути на аэродром Федя, закоренелый холостяк, ронял сурово отрывочные сведения о внешних и биографических данных своей знакомой:

— Она из Ростова-на-Дону. Третий год в этом колхозе лечит животных. Очень симпатичная. Смешная…

Давно замечено, что после этого слова «смешная» серьезные мужчины сами начинают совершать не только смешные, но даже бессмысленные и безрассудные поступки. Так и случилось. На второй день была погода до такой степени нелетная, что не только подниматься в небо, даже выходить на улицу не пожелали почти все пилоты Н-ского авиаподразделения. Снег с дождем. Ветер. Развезло все дороги. Рвы и кюветы заполнились снежной кашей. Однако рано утром взревел мотоцикл с люлькой, выпрошенный у одного капитана-мотолюбителя, и Федя исчез в снежно-водной стихии.

Свою одиссею Федя описывал друзьям сдержанно. Он объезжал переправы, тонул, тащил мотоцикл на себе, ремонтировал его в колхозной мастерской. Поздно ночью, когда он приехал наконец в Березовку, выяснилось, что Лариса Голубичная — так звали ветфельдшерицу — смотрит в колхозном клубе только первую серию фильма «Щит и меч», и, значит, вызволить ее из зала не было никакой возможности. Но Федя не растерялся. Он закричал из двери в зал:

— На ферме захворал телок! Лариса Голубичная, на выход!

А какой-то, видно, бывалый, остряк добавил из темноты:

— С вещами!

Но из клуба Лариса вышла не одна. Вместе с ней появился председатель колхоза и несколько бравых парней. Оглядев летчика и его мотоцикл, они быстро смекнули, в чем дело, и встали стеной между Федей и Ларисой.

— Не пустим, и все! — сказали березовцы. — С вашими летчиками-курсантами уже все наши лучшие кадры разлетелись.

Федя горячо доказывал, что они не имеют никакого права их задерживать: во-первых, Голубичная уже отработала в колхозе обязательные два года; во-вторых, у него увольнительная только до утра; в-третьих…

— В-третьих, — это уже сказала Лариса. — Я люблю Федю, и, к счастью, никто в нашей стране не может разлучить влюбленных.

Ряды березовцев дрогнули, но ненадолго. Самый рослый парень сказал:

— По русскому обычаю ставь выкуп.

И