Сборник 2019 года. Том 7 - Михаил Михайлович Жванецкий Страница 5

В гастрономах усилить ассортимент.

На вокзалах не пить.

Уезжать по расписанию.

В вагонах освежитель воздуха…

Дыхание свежее, ароматное.

Пить дома. Закусывать анчоусом и сыром.

Селёдку, капусту, огурцы – выбросить.

Первый самогон – штраф, второй – суд.

Никаких криков: «Пацаны, завтра в пять!»

Контракт!

И попробуй не прийти – придёшь с адвокатом.

Сочинским водителям при ДТП выйти из-за руля, руки на капот, ноги расставить… А дальше – как повезёт.

И все в галстуках круглосуточно.

И принудительные пробежки по утрам.

Крепкие толкают слабых.

И гольф – поголовно.

Гольф и ланч. Поголовно.

Утром – яйца и сэндвич…

Нет яиц – каша и круассан.

Нет круассана – каша и сок.

Нету сока – каша и газета.

Нет каши – радио и вода.

Нищие на улицах – только по-английски: «My mother dead» – и так далее.

Все встают в шесть утра.

Есть работа – на работу.

Нет работы – ложись опять.

Думай о победе наших.

Не знаю, как насчёт победы, но материально, конечно, многим будет хорошо.

Как сказал мой друг:

– Там у меня серьёзно. А здесь постоянно.

До сих пор думаю над этим.

От вашего имени нашего съезда партии…

Спасибо, участники.

Нам есть чем поблагодарить вам…

Аплодисменты, друзья.

Я в мужчинах здорово разочаровался.

И живут недолго.

И беспомощны.

В лифте отсекло его от жены, он заполошился, закричал: «Галя! Галя!»

Все его успокаивали.

На один этаж без неё подняться не мог.

А вы говорите, где-то есть лётчики и космонавты.

В советское время из отходов производства комсомольцы Кировского завода построили трактор К-701.

– Дай, я его ударю.

– Подожди…

Вот смотри, ты его ударишь…

Я набросаю схемку…

Ты его ударяешь.

Он не отвечает.

Он набирает свидетелей.

Собирает у них подписи.

Подаёт в суд.

Тебя вызывают в суд.

Заседание через месяц.

Ты нанимаешь адвоката.

Месяц собираешь деньги.

Сам не свой.

Тебе объясняют, что тебя ждёт в одном случае, в другом случае.

Ты…

– А если он отвечает на удар?

– Тогда схема такая…

Зал ответит

Я перед залом стою.

Для чего?

Аплодисменты?

А если нет?

Думал, думал.

И вдруг сегодня, 15 апреля, – сообразил!

– Отзыв!

Хор не поёт фальшиво.

Я скажу залу, и зал скажет мне.

Больше спросить не у кого.

Настолько жалобный вид у пишущего, спрашивающего меня о себе!!

Так не хочется его добивать.

Думаешь: «А я кто такой? Я литературовед, театровед, эксперт или шеф-повар?!»

Кто я такой, чтобы судить, пересолено или нет?

Ну мне не понравилось.

Всего лишь мне!

Это всего лишь я!

А там он.

И он спрашивает.

И он заслуживает.

Сколько раз мы у него обедали.

Он у нас.

Мы у них.

Я у него.

Мы у нас.

Неужели он предвидел?

Нет, нет, нет…

Уж предоставьте мне судить, как отзываться.

Насколько я знаю… люди, более чем я… уже… это совершили… то есть отозвались…

Что же, я сыграю в белую ворону?

Ну, мне там…

Ну, я там…

Какое-то время поскучал…

Я не голодал или замерзал.

В тепле, уюте. Несколько отвратительных часов.

А как потом радостно увидеть жену, ребёнка, собаку, сериал.

Всё пошло, как по маслу.

Кстати, колоссальная польза от собственной сдержанности.

Никогда не пожалел о добрых словах в любой адрес.

И долго мучился от, казалось бы, правды.

Сколько раз внушал себе:

– Ну хорошо, скажи в тряпочку и заверни.

Развернёшь когда-нибудь и покажешь:

– Видите, я был прав.

Можешь даже статью написать, но не показывать.

Правдивых мало.

Наивных много. Они это чувствуют.

Им не звонят…

Почему я должен быть в этой похоронной команде?

Есть общество.

Есть специальные люди.

А главное – есть зал.

Ты ему скажешь.

И он тебе ответит.

Зал ответит за свои аплодисменты.

Либо признает и получит удовольствие.

Либо крупно напишет ответ пустыми стульями.

И только потом окажется, что и зал ошибся…

– Скажите, а вы можете приготовить утку с яблоками?

– Что-нибудь придумаем.

– Так вот её и придумайте.

Что значит выпить?

Он не понимает, что он говорит.

Я не понимаю, что я говорю.

Но мы понимаем друг друга.

В Одессе я вошёл во двор, там сидели две дамы в купальниках. Они закричали: «Как вам не стыдно!»

Я вышел растроганный.

Сейчас разве кто-то так кричит?

Разве кому-нибудь бывает стыдно?

Женщина за рулём – что пешком.

Стиснув зубы, преодолевает бордюр.

Задыхается на подъёме.

Приподымает юбку, въезжая в лужу.

Вытирает лицо платком, когда обрызгивают лобовое стекло.

Полное слияние с автомобилем.

И лёгкое непонимание его устройства.

Говорящему со сцены

Чем отличается написанное от сказанного?

Главным – написанное можно пропустить, от сказанного не уйдёшь.

Тяжёлая штука – слушать сказанное: не ляжешь, не отдохнёшь, не заткнёшь его.

Он говорит. Ты сидишь. Ещё заплатил за его говорение. Это подразумевает, что ты получаешь удовольствие. Хотя на твоём лице отвращение. Отвращение на всём протяжении сказанного.

Ты спокойно интересуешься у говорящего: «А я могу это где-нибудь прочитать?» – намекая на то, что тебе это хочется выбросить, хотя ему кажется, что ты собираешься это изучать. «Нет, – говорит он с гордостью, – это пока только в устном виде». – «Жаль, – говоришь ты, – искренне жаль, хотелось бы подержать это в руках». – «Но вы можете записать это на магнитофон». – «Конечно», – говоришь ты, содрогаясь и представляя, как ты выбрасываешь дорогой аппарат.

Вот за что люди так ценят написанное, переплетённое. На помойку идёт труд сотен людей: истории, случаи, громыхающие столкновения, убийства.

Из жизни перетаскивают в литературу. Из литературы – в жизнь. Уже без запаха, без волнения, без крика матери.

А если осядет в голове как сказанное, как увиденное – вы никогда не избавитесь от этого. Вы будете мотать долго головой: «Я же это слышал собственными ушами», – будто это о чём-то говорит.

Что такое, господа?

Нам капиталисты стали поставлять не всегда качественные товары. Их надо ремонтировать, надо бегать, волноваться. Что такое? Это же заграница! У них должно