Тадеуш Доленга-Мостович - Карьера Никодима Дызмы Страница 6

Дызма наслаждался путешествием. Впервые в жизни он почувствовал себя барином. Ему казалось, что он ничуть не хуже не только начальника почтовой конторы в Лыскове, но даже с обоими Виндерами, с отцом и сыном, мог бы теперь вполне потягаться.

Несколько пассажиров, ехавших вместе с Дызмой, вскоре сошли, и он остался в купе один. Спать не хотелось. Следовало основательно обдумать создавшееся положение…

Было ясно, что неожиданным предложением Куницкого он обязан исключительно тому обстоятельству, что этот старый пройдоха принял его за влиятельное лицо, находящееся в близких отношениях с министром Яшунским. Разумеется, рассеять это заблуждение было бы все равно, что отказаться от баснословно высокого оклада. Значит, надо изо всех сил стараться держать Куницкого в этом убеждении. Стол и квартира не будут ему ничего стоить. Поэтому расходы ограничатся несколькими десятками, пусть даже сотней злотых в месяц. В итоге — две тысячи четыреста злотых чистого дохода.

«Хоть три месяца продержаться. А может, удастся полгода?»

Дызма улыбнулся своим мыслям. Потом можно будет давать деньги под проценты и жить настоящим барином, ничего не делая. Надо только подольше дурачить старика и глядеть в оба, чтоб не засыпаться. Пореже открывать рот, а о себе — вообще ни слова. Старик тоже ведь не лыком шит, как только заподозрит что-нибудь, все полетит вверх тормашками.

Брезжил рассвет, когда вошел проводник и объявил, что следующая станция — Коборово.

Дызмой овладело беспокойство: не забыл ли Куницкий, что он должен приехать с этим поездом? Оказалось, не забыл. Едва Никодим вышел из поезда, как к нему подошел лакей в ливрее.

— Простите, не вы ли едете к пану Куницкому?

— Я.

— Машина ожидает у станции, пан управляющий, — сказал лакей и взял чемоданы.

Усевшись в роскошный автомобиль, Никодим подумал:

«Управляющий коборовского имения… Надо будет заказать визитные карточки».

Безукоризненно ровное шоссе сперва шло вдоль железной дороги, затем, на живописном месте, возле полуразрушенной водяной мельницы, сворачивало направо, минуя мостик, проходило мимо многочисленных фабричных строений, густо облепивших узкоколейку.

Вскоре началась длинная кленовая аллея, которая вела к барскому дому, украшенному шпилями и остроконечными крышами. Он был выстроен в странном, даже; претенциозном стиле, и все же был хорош. Обогнув газон, автомобиль остановился у подъезда. Вышла горничная, они вместе с лакеем унесли чемоданы. Не успел Дызма снять пальто, как в вестибюль в пестром фуляровом шлафроке выбежал растрепанный Куницкий. Сперва Никодим даже принял его за женщину.

Куницкий, неугомонный, сияющий, раскрыв объятия, устремился к гостю и обстрелял его из пулемета своего красноречия. Несмотря на то, что говорил он, казалось, быстрее обычного, речь его была все такой же монотонной и шепелявой. Только после вопроса: «Где, дорогой пан, вы желаете устроиться — в доме или в павильоне?» — он сделал паузу и стал ждать ответа.

Дорогой пан ответил, что ему все равно, поэтому ему отвели две превосходные комнаты в первом этаже. Тут же ему пояснили, что, кроме обычного выхода через вестибюль и через примыкающие к нему комнаты, он может еще выйти в парк прямо через террасу, что ванная находится рядом, что купаться можно хоть сейчас — все для него приготовлено — и что если он не очень устал и пожелает выйти к завтраку, то доставит этим большое удовольствие и ему, Куницкому, и дамам.

Оставшись наконец один, Дызма быстро распаковал чемоданы, положил вещи в шкаф и отправился в ванную. Никогда в жизни не доводилось ему мыться в ванной, но он сразу решил, что там куда удобнее, чем в переполненной бане. Впрочем, в последнее время он не мог себе позволить даже баню. Об этом красноречиво свидетельствовала вода, ставшая после его купанья мутной и черной. Дызма долго манипулировал, пока не нашел на дне ванны цепочку, потянул за нее и спустил компрометирующую его грязную воду. Ополоснул ванну, причесался, надел пижаму и, вернувшись в спальню, обнаружил, что прислуга в его отсутствие почистила костюм и ботинки.

«Черт возьми! Тут тебе и пальцем шевельнуть не дадут!» — в изумлении подумал Дызма.

Не успел он завязать галстук, как раздался стук в дверь и явился Куницкий, уже в другом наряде, но все такой же надоедливый и болтливый.

Столовую, куда он повел Дызму, можно было бы скорей назвать залом. Отделанная панелями темного дерева, она производила унылое впечатление. Вдоль стен стояли высокие буфеты со стеклянными дверцами, поблескивающие изнутри богатством серебра и хрусталя; небольшой белый стол, сервированный на четыре персоны, был выставкой уникальной посуды, которой хватило бы на весь штат почтовой конторы в Лыскове.

— Мои дамы сейчас придут, они кончают свой туалет. Может быть, тем временем, дорогой пан Никодим, вы осмотрите комнаты на первом этаже, потому что второй — хе-хе-хе! — под запретом для нашего взора: понимаете — дамы! Как вам нравится мое жилище? Сам все проектировал, сам все делал, сам давал указания архитектору, заботился о последней мелочи.

Куницкий то брал Дызму под руку, то увивался вокруг, беспрестанно заглядывая в глаза.

Барский дом, как и все Коборово, был гордостью Куницкого. Еще несколько лет назад здесь, по словам хозяина, было глухое место, стояла полуразвалившаяся усадьба, земля почти не обрабатывалась. А сегодня — загляденье, все приведено в порядок систематическим, упорным трудом.

Ступая по мягким коврам, они проходили комнаты, убранные с роскошью, о которой Дызма не имел даже представления.

Позолоченная бронза, массивные рамы картин, сверкающая мебель, огромные зеркала, мраморные и малахитовые камины, неведомые ткани, тисненная золотом кожа — все здесь говорило, кричало о богатстве, и Дызма подумал — случись вдруг землетрясение, и дом вместе со всей своей обстановкой рассыплется на золотые шарики.

— Ну, каково? — спросил Куницкий, когда они опять очутились в столовой. Не успел Никодим ответить, как вошли долгожданные дамы.

— Позвольте представить вам — пан Дызма! — подвел к ним гостя Куницкий.

Старшая из дам, блондинка, протянула ему с улыбкой руку.

— Очень приятно. Много слышала о вас.

Младшая, шатенка, чем-то напоминала бойкого мальчишку. Она крепко пожала Никодиму руку и принялась рассматривать его так бесцеремонно, что тот даже смутился.

К счастью, ему не пришлось и рта открыть, ибо Куницкий трещал без умолку. Поэтому у Дызмы было время разглядеть обеих женщин. Блондинке было самое большее лет двадцать шесть, шатенке — года двадцать два. Это удивило его, потому что Куницкий говорил ему о жене и дочери, а между тем обе дамы годились ему скорее в дочери. Сестры? Нет, друг на друга не похожи. Блондинка была изящной и тоненькой, но отнюдь не худосочной. Маленький, резко очерченный, чувственный рот, мягкий овал лица и огромные, непропорционально большие глаза говорили о мечтательной натуре. Элегантное летнее платье из плотного шелка открывало шею и плечи ослепительной белизны.

Шатенка была совсем другой. Рядом с этой, словно нарисованной пастелью, красавицей — она с ее косыми сросшимися бровями, светло-карими глазами, короткими, стриженными по-мужски каштановыми волосами, глухо застегнутой на шее английской блузкой, зеленым галстуком и темным от загара лицом походила на мальчишку. В ее глазах светилось что-то задиристое. Особенно Дызму поразила форма ее ушей. Шатенка сидела в профиль, и ему стоило большого труда не взглядывать время от времени на ее уши. Раньше он никогда не обращал внимания на уши людей. Только теперь он открыл, что ухо каждого человека неповторимо — оно может быть красивым, как сочный и упругий экзотический цветок. У Куницкого были маленькие розовые ушки, а у блондинки все закрывала пышная прическа.

Философствуя про себя, Дызма, однако, старался держаться за столом как остальные и ничем не выдать отсутствия того, что нотариус Виндер называл светским лоском.

Куницкий трещал без умолку о преимуществах и недостатках Коборова, перечислял свои новшества, распространялся о своей конюшие, сообщал, что из хозяйства покажет дорогому пану Дызме сперва, что потом.

— Пока что я успел вам показать только первый этаж. И Куницкий отхлебнул кофе. Воспользовавшись паузой, блондинка вставила:

— Как вам все здесь нравится?

— Очень богато, — откровенно ответил Дызма.

На лице блондинки вспыхнул яркий румянец. Выражение крайней досады появилось в глазах.

— Это вкус моего мужа.

— Хе-хе-хе, — захихикал Куницкий, — я уж говорил об этом пану Никодиму. Представьте себе, когда мы после свадьбы приехали в Коборово, Нина первую семейную сцену — хе-хе-хе — устроила именно из-за этого. Вот она, женская благодарность! Я из кожи лез, чтобы свить гнездышко, а она мне сцену закатила! И вообразите себе…