Ярослав Гашек - Урок закона божьего Страница 6

И мы действительно не дождались.

На другой день на уроке закона божьего господин ксендз сказал:

– Вчера собранные вами деньги я отослал архиепископу в Алжир. Собирайте дальше на другого негра. Бог вас благословит и поможет в вашем благом начинании. Деньги теперь передавайте мне.

Эти деньги господин ксендз продолжал проигрывать в очко... Конечно, долго так не могло продолжаться. Но все-таки как усердно мы заботились с господином ксендзом о крещении бедных африканских негров!

Рождественский вечер в приюте

На рождество сироту Пазоурека заперли в кладовую, где хранились мешки с мукой, а также – о радость! – мешки с черносливом.

Это открытие было первым лучом света в окутавшем Пазоурека мраке безнадежности. Пазоурек охотно воздал бы хвалу господу за чернослив, если бы не был в таком настроении, когда невольно ругаешь именно господа бога.

Пазоуреку было совершенно ясно, что как раз по милости этого самого господа бога он и сидит взаперти.

Устроившись поудобней на мешке с мукой, он начал вспоминать по очереди все подробности рождественского вечера.

Вспомнил, как сперва в приюте появился Христос в образе учителя закона божьего, потом – директор приюта, еще два каких-то толстых господина и один долговязый, который все время сморкался и которого все называли «ваше превосходительство». Потом двое самых примерных сирот принесли из директорского кабинета пакетики с дешевыми шейными платками, сложили их под рождественской елкой и, поцеловав руку господину законоучителю, отошли в сторону.

Немного погодя пришли какие-то дамы, среди них одна вся в черном. Она гладила сирот по голове и расспрашивала их о покойных родителях.

Тоник Неговов ответил, что у него родителей совсем не было. Остальные сироты захохотали, а один мальчишка, Калоусом звать, крикнул:

– Ублюдок!

Это было первое, из-за чего учитель закона божьего заскрипел зубами и сказал, что Христу будет очень неприятно, если он, законоучитель, в такой торжественный день надает негодяю подзатыльников. Но что он все равно это сделает.

Ваша Матцер сказал, что у долговязого, которого называют «ваше превосходительство», воняет изо рта; Пивора предложил побиться об заклад на полсигареты, что неправда.

Все это было в столовой. Никто еще ничего не ел, все были страшно голодные и с нетерпением ждали знака «Христа», который должен был их выручить: ведь им всем пришлось поститься, за исключением тех двоих, что помогали на кухне: тем удалось стащить кусок праздничного пирога, и они хвастались этим. Но Пивора донес на них за то, что они ему не дали. Он думал омрачить этим их радость, но они уже успели все съесть, так что законоучителю пришлось ограничиться телесным наказанием в присутствии всех.

– Дал им «Христос» горячих, – хихикнул Пивора, толкнув в бок Пазоурека.

Воспитанники стояли в шеренгах, посмеиваясь над толстыми господами, которые все вздыхали:

– Бедные детки... Бедные сиротки...

Потом директор держал речь. Воздев руки к небу, он восклицал, что милосердный господь не допустит гибели несчастных малюток. При этом он сердито пучил глаза на Винтера, который показывал язык тому господину, что все время сморкался. Директор шепнул что-то законоучителю на ухо; тот позвал Винтера и удалился с ним в соседнюю комнату. Через некоторое время Винтер вернулся заплаканный и весь вечер был тише воды, ниже травы.

Потом учитель велел перейти всем в зал, где красовалась большая рождественская елка с горящими свечами и летящим ангелом наверху, которому кто-то успел подвести углем усы, видимо желая придать ему сходство с директором. Там пришлось довольно долго ждать, но наконец двери открылись, и вошли те дамы с гостями и все приютские учителя.

Законоучитель осенил себя крестным знамением и стал читать «Отче наш». Все молились громко и быстро, чтоб поскорей кончить. Но после «Отче наш» было еще «Верую» и «Богородице дево, радуйся».

Лицер заметил, что молиться лучше за ужином, а голод не тетка, молитвами сыт не будешь.

После троекратного славословия богоматери господин директор выступил вперед и произнес:

– Во веки веков, аминь!

Но этим не кончилось. Он завел на целых полчаса речь о Христе. В животе у всех урчало громче и громче. А директор все говорил, что, дескать, Христос тоже был такой маленький-маленький, и, не находя слов, показал руками: «Вот такой вот!»

Дама в черном чуть не рыдала, а директор, все больше воодушевляясь, говорил о скотах во хлеве, многозначительно поглядывая при этом на сирот. Наконец, сказав несколько слов о шейных платках, сел.

Его сменил законоучитель. Он объявил, что каждый из сирот на память о рождестве Христовом получит платочек на шею, и предложил им прочесть три раза «Отче наш», три раза «Богородице дево, радуйся» и один раз «Достойно».

До тех пор Пазоурек держался совсем смирно, несмотря на то, что Пивора все время норовил как-нибудь его спровоцировать. Но тут, услышав опять об «отченашах» и «богородицах», не выдержал и сказал Пиворе:

– Что ж это? Молись отдельно за каждую портянку.

Сморкающийся господин что-то тихо сказал директору, который в ответ сперва набожно наклонил голову, а потом, бросившись к сиротам, ухватил Пивору одной рукой за ухо, а другой ткнул его кулаком под ребра.

Почуяв, что все это грозит испортить ему праздничное настроение, Пивора закричал: «Это не я, это Пазоурек!»

Пазоурек, конечно, тоже стал защищаться. В общем поднялся шум, так что законоучителю пришлось прервать «Отче наш» как раз на словах: «И остави нам долги наши...» Все обернулись назад.

Дама, все время плакавшая, сразу принялась всхлипывать, пыхтеть, вздыхать. Остальные дамы, возведя глаза к потолку, многозначительно поглядывали на законоучителя, который был явно в замешательстве, но пытался скрыть это: вытащив из кармана голубой носовой платок и приложив его к лицу, он затрубил с таким азартом, что Воштялеку, Блюмлу, Качеру и Грегору показалось, будто это старый слуга Вокржал подает на улице сигнал к колядованию, и они дружно завизжали: «Народился Христос...»

Законоучитель поднял руки, стараясь водворить тишину, но все подумали, что он дирижирует, и подхватили в унисон.

Под этот торжественный рождественский рев директор схватил Пазоурека, как тигр ягненка, и уволок его в кладовую.

Пусть любезный читатель представит себе кладовую и в ней Пазоурека, мешки с мукой, мешки с черносливом, кувшин молока на полу. Муки Пазоурек, конечно, не тронул. Что он ел и пил, об этом нетрудно догадаться, равно как и о последствиях этого, особенно приняв во внимание, что в кладовую он попал после круглосуточного поста.

Нетрудно догадаться и о том, что два мешка муки, находившиеся в кладовой, после пребывания там Пазоурека пришли в полную негодность и что в момент освобождения узника директором после полуночи из кладовой шел запах, совершенно несвойственный местам, где хранятся продукты.

Юбилей служанки Анны

Председательница Общества по охране прав домашней прислуги – госпожа советница Краусова – готовила к завтрашнему дню торжественную речь.

В семье секретаря упомянутого Общества – госпожи коммерции советницы Тиховой – вот уже пятьдесят лет служит служанка Анна, взрастившая два поколения Тиховых. Общество постановило отпраздновать пятидесятилетний юбилей ее верной службы. Анне семьдесят пять лет, она всегда отличалась хорошим поведением и не зарилась на господское добро.

Завтра на торжественном заседании ей будет вручена награда: золотой крестик, золотая монета, достоинством в десять крон, чашка какао и две коврижки. Но это еще не все. Служанка выслушает юбилейную речь советницы Краусовой, и в заключение госпожа Тихова преподнесет ей молитвенник.

Ах, если бы речь была уже составлена! Извольте радоваться: советница вынуждена ломать себе голову из-за какой-то кухарки! Исписаны горы бумаги, а речь все еще далека от совершенства!

Пани советница нервно расхаживала по комнате и размышляла. Что же, собственно, надо будет сказать в этой речи? Не то ли уж, что теперь домашняя прислуга организуется в профсоюзы и требует выходных дней и ужинов от хозяев? Черт побери, эта публика может свести с ума! В старое время еще куда ни шло: дашь затрещину и выставишь за дверь. А теперь ведь побегут жаловаться!

Советница подсела к письменному столу и натерла виски карандашом от мигрени.

За примерами далеко не ходить: взять хотя бы ее теперешнюю кухарку! Бесстыдница завела себе ухажера, и тот снабжает ее всяческими книжками. Подумать только: эта дрянь хочет стать образованной!

Все это казалось настолько скверным, что советница снова потянулась за мигреневым карандашом.

Нет, так речь не подготовишь, только расстроишься... А ведь она уже не раз составляла подобные речи, не раз выступала с ними в Обществе. До чего же хочется сказать что-нибудь совершенно новое! Ну а что, если начать с упоминания о господе боге? Богом дела не испортишь: господь бог для прислуги в самый раз.