Губерман Игорь - Игорь Миронович Губерман Страница 6

У скряги прочные запоры,

у скряги темное окно,

у скряги вечные запоры —

он жаден даже на гавно.

Время наше будет знаменито

тем, что сотворило страха ради

новый вариант гермафродита:

плотью — мужики, а духом — бляди.

Блажен, кто искренне не слышит

своей души смятенный стон:

исполнен сил и счастлив он,

с годами падая все выше.

Не стану врагу я желать по вражде

ночей под тюремным замком,

но пусть он походит по малой нужде

то уксусом, то кипятком.

В кровати, хате и халате

покой находит обыватель.

А кто романтик, тот снует

и в шестеренки хер сует.

В искушениях всяких и разных

дух и плоть усмирять ни к чему;

ничего нет страшней для соблазна,

чем немедля поддаться ему.

С тихой грустью художник ропщет,

что при точно таком же харче

у коллеги не только толще,

но еще и гораздо ярче.

В конторах служат сотни дур,

бранящих дом, плиту и тряпку;

у тех, кто служит чересчур,

перерастает матка — в папку.

Не суйся запевалой и горнистом,

но с бодростью и следуй и веди;

мужчина быть обязан оптимистом,

все лучшее имея впереди.

Я на карьеру, быт и вещи

не тратил мыслей и трудов,

я очень баб любил и женщин,

а также девушек и вдов.

Есть страсти, коим в восхваление

ничто нигде никем не сказано;

я славлю лень — преодоление

корысти, совести и разума.

Наш век легко плодит субъекта

с холодной згой в очах порочных,

с мешком гавна и интеллекта

на двух конечностях непрочных.

Снегом порошит моя усталость,

жизнь уже не книга, а страница,

в сердце — нарастающая жалость

к тем, кто мельтешит и суетится.

В советах нету благодати

и большей частью пользы нет,

и чем дурак мудаковатей,

тем он обильней на совет.

Владыкой мира станет труд,

когда вино польет из пушек,

и разом в девственность впадут

пятнадцать тысяч потаскушек.

Ты вечно встревожен, в поту,

что в соку,

торопишься так, словно смерть

уже рядом;

ты, видно, зачат был на полном скаку

каким-то летящим в ночи конокрадом.

По ветвям! К бананам! Где успех!

И престиж! Еще один прыжок!

Сотни обезьян стремятся вверх,

и ужасен вид их голых жоп.

Я уважаю лень за то, что

в ее бездейственной тиши

живую мысль питает почва

моей несуетной души.

Сказавши, не солгав и не похвастав,

что страху я не слишком поддаюсь,

не скрою, что боюсь энтузиастов

и очень активистов я боюсь.

Чтобы вдоволь радости отведать

и по жизни вольно кочевать,

надо рано утром пообедать

и к закату переночевать.

У тех, в ком унылое сердце,

и мысли тоскою мореные,

а если подробней всмотреться,

у бедных и яйца — вареные.

Этот тип — начальник, вероятно:

если он растерян, огорошен,

если ветер дует непонятно —

он потеет чем-то нехорошим.

Уже с утра, еще в кровати,

я говорю несчетный раз,

что всех на свете виноватей —

Господь, на труд обрекший нас.

Расчетлив ты, предусмотрителен,

душе неведомы гримасы,

ты не дитя живых родителей,

а комплекс компаса и кассы.

Чуждаясь и пиров, и женских спален,

и быта с его мусорными свалками,

настолько стал стерильно идеален,

что даже по нужде ходил фиалками.

Так привык на виду быть везде,

за престиж постоянно в ответе,

что, закрывшись по малой нужде,

держит хер, как бокал на банкете.

Живи, покуда жив. Среди потопа,

которому вот-вот наступит срок,

поверь — наверняка мелькнет и жопа,

которую напрасно ты берег.

Так ловко стали пресмыкаться

сейчас в чиновничьих кругах,

что могут с легкостью сморкаться

посредством пальцев на ногах.

Есть люди — прекрасны их лица

и уровень мысли высок,

но в них вместо крови струится

горячий желудочный сок.

Глава 6

КТО ТОМИМ ДУХОВНОЙ ЖАЖДОЙ,

ТОТ НЕ ЖДИ ЛЮБВИ СОГРАЖДАН

Человек — это тайна, в которой

замыкается мира картина,

совмещается фауна с флорой,

сочетаются дуб и скотина.

На безрассудства и оплошности

я рад пустить остаток дней,

но плещет море сытой пошлости

о берег старости моей.

Служа истории внимательно,

меняет