Саша Чёрный - Саша Черный Страница 68

говорит, — денатурального, сестрица, в том нет. Третьего дня, как меня ваш главный обернул, и по деликатности воздух в себя весь вобрал, вся кровь и меня и втянулась, ни швов, ни рубцов. А сегодня запамятовал. вот ошибочка и вышла. Уж не взыщите, сестрица. Корова быка доила, да все пролила. Всякое на свете бывает…

АНТОШИНА БЕДА

Пала ночь на город… Звезды не спят, ветер по кустам бродит, а солдатам в мирное время в ночную пору спать полагается. Спит весь полк, окромя тех, кто в карауле да по дневальству занят… Собрались солдатские Ангелы-Хранители в городском саду, за старым валом. Подначальные ихние, по койкам свернувшись, глаза запели — не сидеть же до белой зари у изголовьев ихних… Ходят Ангелы по дорожкам, мирно беседуют — лунный свет сквозь них насквозь мреет, будто и нет никого. Только крыло, словно парус хрустальный, кой-где над кустом загорится — и опять в темных кустах погаснет.

Кажный Ангел со своим солдатом схож: который солдат в плечах широк, лицом ядрен — и Ангел у него бравый; который замухрышка незадачливый — Ангел у него тихонький, уточкой переступает, виду у него настоящего нет… Однако все между собой в светлом согласии, в ладу — не по ранжиру же им. Ангелам, равняться, звание не такое.

Все боле поротно они собирались, кругами. Потому кажный своей частью интересуется, все солдатики своей роты до донышка им известны — беда ли какая, либо заминка, совместно обсудят, авось чего и придумают.

Шестой роты Ангелы коло пруда расположились. Ангела первовзводного командира обступили, ласково ему выговаривают: что-де твой воин-унтер разбушевался — спокоя от него нет, молодых солдат сверх пропорции жучит… Какой-де его овод укусил? Начальник был справедливый, а теперь — будто козел на бочку, так на всех дуром и наскакивает.

Смутился Ангел, поясок шелковый подергивает «Эх, братцы, и самому мне обидно. Письмо он с деревни получил — невеста евонная за волостного писаря замуж вышла — вот он с досады и озорует. Уж я его как-никак успокою… Свое горе, сам и перетерпи, на подчиненных не перекладывай.

Про инспекторский смотр поговорили — кажись, в роте все исправно, без боя, без крика репертички идут… Сойдет гладко, солдатам облегчение.

Помолчали Ангелы, стали камушки в лунный пруд метать. С чего ж им печалиться: войны не предвидится, в роте штрафованных нет, кажный солдат себя соблюдает — кажись, у Ангелов-Хранителей и забот-то никаких нет.

Затянул было с правого фланга светлокрылый один любимую их, солдатскую:

Раным-рано на рассвете

Господь солнышко послал.

Чтоб на ротное ученье

Солдат жаворонком встал…

Подхватили Ангелы бестелесными соловьиными голосами — от ясного дыхания рябь по пруду прошла. Прижались друг к дружке для угрева, покачиваются. Ан тут ктой-то из них и спрашивает.

— А что же это Антошиного голоса не слыхать? Он всех знаменитей поет, куда ж он сподевался? Кажись, солдат его не в наряде…

Переглянулись они справа налево — нет Антоши. А звали они так Ангела одного Хранителя — потому имена у них кажному по своему солдату идут.

Туда-сюда глянули, на легкие ножки встали: нет Ангела и следа, будто облако, растаял.

Бросились они по кустам, видят, поодаль, у самой воды, сидит под лозой их Антоша, плечики у него вздрагивают, крылами лицо прикрыл, навзрыд рыдает.

— Что с тобой, лебедь? Кажись, твой и здоров, и не на замечанье… С чего плачешь-то, ангельский лик свой уманишь?

— Ах, братцы, беда. Поди, сами знаете — мой-то в роте всех тише, всех безответнее. В иноки б ему, а не в солдаты… Портняжил он все между делом, по малости. То вольноопределяющему шинельку пригонит, то подпрапорщику шароварки сошьет… То да се — десять целковых и набежало… Хотел матери убогой к празднику послать. Старушка в слободе под Уманью живет, только тем и дышит, что от сына ей кой-когда перепадает. Ан вот сегодня и прилунилось: скрали у моего солдата всю выручку, и звания не осталось…

Всполошились тут Ангелы, кругом обступили, крылами, как ласточки в грозу, так и шелестят.

— Да кто ж у него мог скрасть, милая ты душа, когда он из роты-то и не отлучался? Что говоришь-то, подумай…

Отпустил Ангел еще ниже голову, тихо ответ подает:

— В роте и скрали. Простите на горьком слове — да что же и скрывать-то…

Насупились Хранители, друг на дружку и не взглянут. Кто же взять-то мог? Нет у них в роте такой темной души, чтобы у своего брата-солдата воровским манером последнее огребать.

Спрашивает тут первовзводного командира Ангел:

— Доложил твой, что ль, по начальству?

Антошин Ангел резонно ему докладывает:

— Не таковский мой, чтобы жалиться… Да еще перед самым смотром катавасию заводить. Что ж срамоту ни шест вывешивать. Шестая наша рота, как орешек, ужели мы же ее под каблук… Честь не десять целковых стоит, а ежели бы на кого мой солдатик подозрение и имел, уши б себе заткнул, рот завязал. Я от вас со своим огорчением в сторонку деликатно ушел, а вы меня сами нашли да распатронили…

Ведь вот какой Ангел понимающий оказался.

Разошлись крылатые кто куда. Луна за облако скрылась, кусты вурдалаками принахмурились. Отличилась шестая рота, что и говорить…

Выступает тут из-за темного дуба чернявый Ангелок, из себя не ахти какой, щуплый да хмурый. Около Антоши наземь сел. к плечику его прикоснулся:

— Не кручинься, голубь. Узел крепко завязан, да авось я и развяжу. Деньги-то ведь мой скрал — Брудастый…

Антоша так на него крылами замахал:

— Что ты, что ты! Ветер слышал, ночь унесла… Снежок подпал и следок застлал. Чего же зря расковыриваешь?

Однако ж Ангелок свою нитку разматывает:

— Хочешь не хочешь, а я этого дела так не оставлю. Тебя мне и не надобно. Сраму и на воробьиный клюв не будет… Только ты мне своего чистого покрепче усыпи, пока я дуботолка моего в смягчение приведу… Тоже и я препорученную мне черную душу выполаскивать-то должен.

Так строго сказал, что встал Антошин Ангел, низко чернявому поклонился и со смирением ручки скрестил.

— Делай что хочешь. А уж мой до зари камушком пролежит…

* * *

Не спит Брудастый. На локоть облокотился, все на Антошу посматривает, что супротив на койке в носовую жилейку высвистывал, — в печени у него. Брудастого. так и саднит.

«Ишь дрыхнет — будто и не у него украли… Дите стоеросовое. А тут сдуру в чужой сундучок раскатился — благо открыт был.