Константин Мелихан - Автопортреты на асфальте Страница 7

- Катись ты сам отсюда бубликом! - закричала Орлеанская и стала выпихивать меня из-за стола.

Но в дверях я все-таки успел ей последнее пожелание крикнуть:

- Пусть земля тебе будет мягким пухом!

Бабушка

Всем хорошим во мне я обязан бабушке.

Когда я играл с кем-нибудь в шахматы, бабушка, видя, что я проигрываю, как бы случайно пробегала мимо нас и, спотыкаясь, падала на шахматную доску, раскидывая руками фигуры. После этого мы соглашались с противником на ничью.

Помню, как я уломал бабушку сводить меня на аттракцион "Пещера ужасов". Испугался я только один раз: когда увидел бабушкино лицо - перекошенное от ужаса.

Все, что мне не хотелось есть, я скармливал бабушке.

Когда мне не хотелось котлету, которую клала мне в тарелку мама, я делал бабушке условный знак. Бабушка тут же роняла ложку и лезла за ней под стол. Тогда я натыкал на вилку котлету и совал под стол бабушке. Бабушка зубами ее стаскивала с вилки, быстро съедала, и вылезала, отдуваясь, наверх. Долго демонстрировала всем свою ложку и говорила:

- Уф! Нашлась!

- Что-то ты ложку стала часто ронять, - говорила мама. - Совсем ослабла. На-ка тебе еще котлету!

Часто мы с бабушкой ходили в кино на боевики. Не знаю, нравились ли боевики бабушке, потому что она во время сеансов спала. И только когда стреляли особенно громко, она просыпалась и спрашивала:

- Ну, что? Не всех еще кокнули?

- Нет, - успокаивал я ее. - Спи спокойно, дорогая бабушка!

Помню, как мы играли с бабушкой в футбол. Точней, играл я с ребятами, а бабушка тихонько подкрадывалась за ворота моего противника. И когда я выходил один на один с вратарем, бабушка неожиданно ему говорила:

- Жвачку хочешь?

Вратарь оборачивался - и я забивал гол!

После игры вратарь подходил к бабушке и спрашивал:

- А где обещанная жвачка?

- Да вон в киоске у каперативщиков, - говорила бабушка. - Давай деньжата - я сгоняю.

Когда учительница вызывала моих родителей в школу, я всегда приводил бабушку. Потому что бабушка была глуховата и не слышала, как учительница меня ругает.

- Что она там бормочет?! - громко спрашивала меня бабушка.

- Она меня хвалит! - кричал я бабушке в седое ухо.

Учительница с удивлением замолкала. А потом говорила мне, чтобы в следующий раз я приводил маму.

В следующий раз я, действительно, приводил маму. Но - своей бабушки. То есть - прабабушку.

В отличие от бабушки, моя прабабушка не только плохо слышала, но и плохо видела.

А засыпался я на домашнем сочинении. Было оно на тему "Мое детство". Я его даже не прочел, когда сдавал учительнице. А начиналось мое сочинение, оказывается, так:

"В детстве мне больше всего нравилось собирать цветы и играть в куклы. Еще мне нравилось примерять мамины туфли на высоком каблуке.

А мечта у меня была - стать ткачихой.

Но судьба распорядилась по-другому. Туфли пришлось поменять на кирзовые сапоги. Цветы - на гранаты. А куклы - на пулемет.

Мною лично было подожжено 3 склада, взорвано 2 моста, пущено под откос 4 поезда, подбито 10 немецких машин.

Детство мое было голодное и холодное. Война отняла у меня детство..."

Дальше буквы расплывались, потому что были чем-то закапаны...

Парле ву франсэ?

Я учился в знаменитой школе на углу Жуковского и Маяковского. Учился я в ней не потому, что она знаменита. А она знаменита не потому, что я в ней учился. Знаменита она потому, что в ней учились знаменитости: Инна Варшавская, Станислав Ландграф, Борис Смолкин, Кирилл Набутов, Даниил Мишин, Александр Невзоров и другие артисты. И еще какой-то знаменитый дирижер, не помню, правда, его фамилию и чем он дирижировал.

Знаменита эта школа и тем, что она - с французским уклоном.

Я же учился в ней потому, что она стояла рядом с нашим домом. Если бы не это рядовое обстоятельство, родители ни за что бы меня в нее не отдали. Они считали, что из школы с уклоном выходят дети со сдвигом.

Когда меня спрашивают, говорю ли я по-французски, я отвечаю, что говорю, но только с теми, кто учился в этой школе.

Помню, как учительница велела мне перевести выражение "арт-абстрэ" (абстрактное искусство). Я перевел:

- Артобстрел.

- Тройка, - сказала учительница. - По смыслу правильно.

Несмотря на плохие оценки по французскому языку, мои родители думали, что я учусь хорошо, так как время от времени в моем дневнике появлялась запись учительницы: "Болтал на французском".

Однажды нам объявили, что в нашу школу едет делегация французских школьников.

Когда делегация приехала, мы удивились, что французские школьники такие старые. Им было лет по двадцать. Мы даже подумали, что это - делегация французских второгодников.

Но оказалось, что это были учащиеся Эколь нормаль (Нормальной школы). Так у них называется институт.

Накануне приезда делегации учительница нам сказала:

- Вам дается уникальная возможность поговорить с живыми французами.

Можно было подумать, что до этого мы говорили с мертвыми.

Французы оказались действительно живыми. Даже слишком. Если бы мы так шумели, учительница сразу бы сделала нам замечание. "Что за восточный базар?!" - закричала бы она еще громче, чем мы.

Но это был не восточный базар, а западный. И поэтому учительница только улыбалась впервые накрашенными губами.

Мы же молчали, как партизаны на допросе. Хотя учительница шептала нам одним углом рта: "Сейчас же начинайте с ними о чем-нибудь говорить!"

Но так уж устроены школьники: они молчат, когда учитель их спрашивает, и болтают, когда он просит их помолчать.

Наконец я набрался храбрости и подошел к одному из французов. Помня, что передо мной второгодник, я его спросил:

- Говорите ли по-французски? *

- Уи! - обрадовался он, что в переводе значило: "Да, конечно, говорю, что за глупый вопрос, ведь я же родился, живу и учусь во Франции!" И добавил: - Меня зовут Мишель. А тебя?

- А меня - по-другому, - сказал я и задумался.

Я задумался, как правильней ответить. Дело в том, что ударение во французском языке - всегда на последнем слоге. Очень простой язык. И вот я задумался, как же меня зовут: "Кустя" или "Костя"?

Я выбрал средний вариант:

- Меня зовут Кость, - сказал я. - А тебя?

- А меня, скорей всего, Миша, - сказал Мишель.

Мы замолчали. Причем каждый молчал на своем языке.

Вдруг неожиданно для самого себя я сказал:

- Москва - столица нашей родины! Наша родина богата углем, нефтью, людьми, картошкой и другими полезными ископаемыми.

- А я - бедный студент, - вдруг сказал Мишель. - Моей стипендии не хватает даже на то, чтобы купить новый автомобиль. И поэтому я езжу - на старом. Или на отцовском. Я в России - только второй раз. А сколько раз ты был во Франции?

Я стал складывать в уме ответ по-французски. Судя по тому, как ходили мускулы моего лба, Мишель, наверно, подумал, что мне не сосчитать, сколько раз я там был.

И вот, подумав, я говорю, аккуратно выкатывая из горла французские слова:

- Я был во Франции ноль раз!

- А чего ж ты? - удивился Мишель. - Надо съездить.

Он так буднично сказал это "надо" ("иль фо"), что я так же буднично ему ответил:

- Иль фо бы!

Мы опять замолчали.

Наконец, чтобы как-то продолжить разговор, я сказал:

- Еще я не был в Канаде.

Мишель оживился:

- О, мне приходилось бывать в Канаде! Очень красивая страна!

Я же видел Канаду только на карте мира и поэтому сказал:

- Зеленого цвета.

- Да, - согласился Мишель, - Очень зеленая страна. Очень много травы.

Разговор получался интересным. Нам было что рассказать друг другу.

- Еще есть такая страна - Италия, - сказал я.

- Ну, в Италии, к сожалению, я бываю редко, - сказал Мишель. - Только - на каникулах. Очень необычная страна.

- Да, необычная, - сказал я. - Похожа на сапог.

- Ты там бывал? - спросил Мишель.

- Зачем же мне там бывать, - сказал я, - если я и так знаю, на что она похожа?

Дальше я стал рассказывать о том, как я не был в других странах. Рассказывал я по принципу: "В Китае живут китайцы. В Японии - японцы. В Австралии страусы. А в Австрии - Штраусы". Представление об Англии у меня было весьма туманное.

- Где ж ты тогда был?! - не выдержал Мишель.

- В Дибунах, - сказал я. - А ты был в Дибунах?

- Не помню, - сказал Мишель. - Это - такое княжество?

- Не совсем, - сказал я. - Это - поселок под Ленинградом. Я там был в лагере.

- В лагере?! - насторожился Мишель. - И сколько тебе дали лет?

- Мне тогда давали десять, - сказал я. - Но я на десять и выглядел.

К нашему разговору подключилось еще несколько членов французской делегации. Они спрашивали, за что меня отправили в лагерь и много ли у нас таких лагерей...

Когда делегация уехала, учительница предложила нам обменяться впечатлениями.

Мое впечатление было такое:

- Французы плохо знают французский язык: они меня совершенно не понимали.

Коломбо Белые Гетры

Вовки дома не оказалось. Следовательно, не оказалось и мяча. Я раскачивался на приступке Вовкиного парадного и жадно ел глазами известного в нашем доме хулигана Борьку, который спешил по своим неотложным делам. Поравнявшись со мной, Борька притормозил: