Мария Корелли - Моя чудная жена! Страница 8

– Разве это одинаково дурно? – заметил я.

– Да; одинаково дурно, или одинаково хорошо! И она весело рассмеялась. – У тебя не было прежде таких упорных предрассудков, Вилли! Ты сам много курил; вспомни!

– Но, Гонория, я дело другое… – начал было я.

– Извини меня, – перебила она улыбаясь: – этого-то я и не могу понять! Я не понимаю, почему должна быть разница между обычаями мужчин и обычаями женщин.

– Боже мой! – воскликнул я, выпрямляясь и говоря с некоторым оживлением: – Неужели ты будешь утверждать, что женщины способны делать всё, что делают мужчины? Можешь ли ты представить себе, что женщины дерутся на войне. Могут ли они поступать во флот? Могут ли прокладывать рельсы, строить мосты, рыть каналы? Могут ли они бить камни на шоссе, сидеть на козлах извозчичьих экипажей, управлять омнибусами? Могут ли они сделаться носильщиками тяжестей? Будут ли они рыть колодцы и проводить телеграфные провода? Я говорю, Гонория, что это безумие, эта мания стараться во всём сравнять женщин с мужчинами так же бессмысленна, как и неестественна, и может повлечь за собой только бедствия нации, так же как и отдельных лиц!

– Какое же место ты отводишь женщине, – спросила Гонория, – если она не равна мужчине (с чем я не согласна)? Что, она ниже или выше мужчины?

– Она ниже мужчины по физической организации, – отвечал я с жаром, – она ниже в отношении грубой силы и выносливости; ниже также, когда дело идёт о составлении отдалённых планов и приведении их в исполнение; её ум слишком быстр, слишком впечатлителен и подвижен для той определённой и упорной настойчивости, которой отличались великие изобретатели и исследователи. Но, Гонория, женщина (если только она верна своей природе) бесконечно выше мужчины по деликатности и такту, нежной симпатии, высокой самоотверженности и божественной чистоте. Говорю божественной, потому что, когда она «прозрачна как лед и чиста как снег», то, хотя бы она и не избегла клеветы негодяев, она всегда будет вызывать восторженную почтительность тех людей, которые достаточно знают худшую сторону света, чтобы научиться ценить эти ангельские и царственные качества. По сравнению с мужчиной женщина и выше и ниже его в одно и то же время, – это сложная и прекрасная загадка, очаровательная шарада, которую лучшие из людей не желали бы никогда вполне разгадать; они предпочитают оставлять кое-что в тени, нечто таинственное и вечно священное, сокрытое от грубых взоров любопытной толпы!

Гонория прервала моё красноречие.

– Всё это звучит очень хорошо, – сказала она, – но, говоря откровенно, не выдерживает критики. Ты говоришь так, будто бы все мужчины были странствующие рыцари из романов; но ведь этого нет на самом деле. Большинство мужчин очень дурны, и если женщины так же дурны, то ведь сами мужчины делают их такими! Посмотри только на них! Ты говоришь о курении, – да ведь они сами всегда курят, да ещё из грязных трубок и скверный дешёвый табак; что касается их восхищения всеми этими женскими качествами, которые ты расписываешь, они и знать их не хотят! Они будут бегать за танцовщицами гораздо охотнее, чем скажут вежливое слово порядочной женщине; они будут толпиться вокруг женщины, которая приобрела известность тем, что её имя связано с каким-нибудь ужасным бракоразводным процессом, и пройдут мимо хорошей девушки, которая никогда ничем не ославлена.

– Не всегда, – перебил я с живостью. – Ты видишь пример в собственной сестре, которая выходит замуж за графа Ричмура.

– Это правда, – сказала моя жена. Она встала с кресла, отряхнула своё платье и бросила окурок папиросы. – Но ведь он исключение, очень редкое исключение из общего правила. А всё-таки, Вилли, я не могу перемениться, так же как леопард не может изменить свою кожу, как сказано в Библии. Я продукт века, в который мы живем, и я тебе не нравлюсь!

– Ты мне нравишься, Гонория… – начал я с жаром.

– Нет, не совсем! – повторила она настойчиво, и в глазах её блеснула насмешка. – Я обещаю тебе хорошенько обдумать положение дела и посмотреть, что я могу сделать. А пока ты не будешь больше видеть «мальчиков», если они тебе неприятны.

– Они не то чтобы неприятны, – пробормотал я, – но…

– Я понимаю: хочешь, чтобы твой дом был для тебя. Я их живо вытолкаю. Я с ними могу видеться в других местах; нет надобности, чтоб они ходили сюда часто.

– В других местах? – спросил я с удивлением. – Где же, если не здесь?

– О! мало ли есть мест, – отвечала она смеясь. – На реке, в Гровеноре, Горлингаме – множество есть мест, где мы прежде встречались.

– Но допустим, что я не соглашусь, Гонория, – сказал я. – Допустим, что я не одобряю, чтобы ты встречалась с «мальчиками» во всех этих местах?

– Ты не будешь таким старым гусём, – весело возразила она. – Ты знаешь, что это безобидно; ты знаешь, что я не допущу ничего низкого, знаешь?

Она смотрела мне прямо в глаза своими ясными, правдивыми, лучистыми глазами.

– Да, я знаю, Гонория, – сказал я мягко, но серьёзно. – Я совершенно уверен в твоём достоинстве и твоей честности, милая моя, но есть такая вещь, как общественные толки; если ты будешь везде появляться с этими молодыми людьми, это даст повод к насмешкам и сплетням.

– Нисколько, – отвечала она. – Множество женщин делают то же самое. Я не встречала ни одной замужней женщины, которая хотела бы казаться prude3 в наши дни. А «мальчиков» своих я не могу совсем бросить, – знаешь ли, для них это было бы очень тяжело! Ну, полно же дуться, Вилли. Развеселись! Я уже сказала тебе, что всё хорошенько обдумаю и посмотрю, что можно для тебя сделать.

В эту минуту из детской донёсся страшный крик, извещавший о страданиях маленького Гетвелл-Трибкина.

– Вот орёт-то! – заметила Гонория весело. – У него лёгкие, должно быть, из прочной кожи! Та-та!

И, сделав лёгкое движение рукой, она оставила меня с моими мыслями, которые были далеко неутешительны. Странно было моё положение! В Гонории не было ничего низкого, ничего фальшивого. Честность и верность её были как сталь. Но я с грустью убеждался, что близко то время, когда я буду более не в силах выносить её общества!

Глава 5

На следующий день, будучи занят делами вне дома, я зашёл позавтракать в ресторан. Только что я принялся за свою скромную котлету с картофелем, как вошли два джентльмена и заняли столик как раз позади меня. Оглянувшись случайно, я узнал в одном из них графа Ричмура. Он был красивый молодой человек, с задумчивым, но приятным выражением лица, и привлекательной улыбкой. Я только раз встречался с ним на большом вечере, который давала мать Гонории, и едва ли он хорошо запомнил меня. Я больше не оборачивался, не желая напрашиваться на то, чтобы он меня заметил. Внезапно то, о чём он говорил со своим другом, привлекло моё внимание. Держа нож и вилку в воздухе, я стал прислушиваться.

– Очень, очень жаль, – заметил он. – Она красивая женщина, исключительно умная и с характером. Было время, когда я сам почти готов был влюбиться в неё. Право! Но мне нужна женщина, знаете ли, а не полумужчина в юбке!

– Я думаю, она недолго будет носить юбки, – заметил, смеясь, его собеседник. – Если верно то, что рассказывают о ней, пройдёт немного времени, и она будет ходить в панталонах.

– Боже сохрани! – воскликнул Ричмур. (Я слышал, как он наливал вино в стакан.) – Если она подумает сделать это, я её не пущу к себе, хоть она и сестра Джорджи!

Вилка и нож выпали у меня из рук; я выпил большой глоток воды, чтобы успокоить своё волнение. Они говорили о моей жене! Уши у меня горели от стыда и негодования. Моя жена! Моя Гонория!

– Она, знаете ли, хорошая женщина, – продолжал Ричмур. – Никогда не ведёт двойной игры, она не могла бы сфальшивить, если бы и захотела. Единственный недостаток – это её мужские замашки; к несчастью, она думает, что это очень хорошо, что мужчины этим восхищаются! Бедная! Если бы она только знала! Конечно, есть несколько молодых ослов, которым нравится, что женщина курит сигару, и они поощряют её; есть несколько невозможных снобов, которые побуждают её стрелять и ходить с ними на охоту. Но ведь таких пустопорожних людей меньшинство. Это так грустно видеть, когда женщины, вообще хорошие, выходят добровольно из своей естественной сферы.

– Да, очень грустно, – подтвердил его друг. – Я не могу понять, для чего они это делают и становятся посмешищем для всех. Вот эта женщина, Стерлинг из Глин Руэча, которая сбила с толку Гонорию Маггс, – она совершенный мальчишка. Видели вы её когда-нибудь?

– Нет.

– Она одевается почти по-мужски, насколько позволяют приличия; коротко стрижёт волосы; носит мужские рубашки и галстуки, стреляет, охотится за дичью, ловит лососей (недавно она вытащила двух по двенадцать фунтов каждый), ездит на велосипеде; страстно любит охоту за лисицами и курит, – Боже! – как она курит! У неё настоящий турецкий кальян в будуаре, и она с ним не расстаётся.