Андрей Щербаков - Похождения штандартенфюрера СС фон Штирлица после войны Страница 8

- А я что, кусаюсь? - обиженно спросил Штирлиц. Даллес начинал ему не нравиться. Даллесу не понравился Фидель. Даллес пробрался сквозь толщу занавесок к окну и стал биться об стекло головой, пытаясь его открыть.

- Бейся, бейся, - сказал Штирлиц, с трудом поднимаясь на ноги. - Там бассейн с крокодилами.

- Ага! - радостно подтвердил Фидель и одобрительно зарычал.

- Федя, - сказал Штирлиц. - Что это за птица на окне?

- Ворона! - сказал Фидель и заржал. Шутка показалась ему жутко оригинальной. Штирлиц разозлился и для разминки, прислонив Фиделя к стенке, начал бить ногами. Когда Фидель согнулся пополам, Штирлиц стал бить его кастетом. Он не резвился так уже девять лет, с тех пор, как адмирал Канарис имел удовольствие наступить ему на ногу.

Отколотив Фиделя до глухого урчания, Штирлиц поставил ему напоследок большой красивый фингал под левый глаз, подправил его двумя ударами и прислонил охающего Фиделя к стенке. После физических упражнений русский разведчик становился добр и безобиден.

Даллес изнемог от тяжелого висения на скользкой шелковой занавеске и непроизвольно сполз вниз, произведя некоторый шум, разбудивший Бормана, который провел всю ночь над реализацией очередной безобидной шутки и теперь спал детским сном на чердаке с улыбкой на устах и милым, полным нежности к предстоящим жертвам лицом и чувством полного удовлетворения. Рядом с ним покоился обычный кубинский кокосовый орех с не вполне обычным содержанием. Борман стал обожать кокосы с тех пор, как они не понравились Штирлицу. Ядерная мина на тушенке должна была не понравиться Штирлицу еще больше. Борман прервал свой многосерийный сон "Приказано выжить" и прислушался. Большую весомую цену бомбе придавали тридцать шесть таблеток пургена, которые он достал у Айсмана.

***

Штирлиц стукнул Даллеса пару раз носком сапога и спросил:

- Ты кто?

- А? - после часа, проведенного на занавеске, Даллес выглядел полным придурком.

- Все ясно, - сказал Штирлиц. - Ты - вражеский шпион, враг мировой революции и всего советского народа, троцкист, националист, пособник Бухарина, буржуазный элемент, пособник контрреволюции ...

Даллес зажмурился. На тему вражеского шпиона Штирлиц бредил четыре часа, ни разу не повторяясь, и закончил свою речь внушительным ударом кастета.

По прошествии этого времени Борман, основательно подкачавшись в своей лексике, так как ругательства Штирлица давали глубокую тему для размышления ( все выражения Борман записал в книжечку ), зашел к Штирлицу, держа в руке кокосовый орех. Сердце его приятно согревалось при мысли, что он как-то намерзит русскому разведчику. Всунув Штирлицу орех, Борман с криком "За Ленина, за Сталина!" скрылся в дверях. Штирлиц, основательно озадачившись, смотрел на орех. На скорлупе было выгравировано " ШТИРЛИЦ-СКОТИНА И РУССКИЙ ШПИОН ". Произведение гравировального искусства было сделано очень красивым почерком и без единой ошибки. Борман очень старался. Он любил делать гадкие, но приятные сюрпризы, сбивавшие с толку разных разведчиков. " Никак не успокоится ", - подумал Штирлиц. Он попробовал поковырять вилкой надпись, но плод экватора просто так не поддавался. Исправить слово "шпион" на "разведчик", как в старые добрые времена, было весьма трудно - кокосовый орех был сделан из какого-то материала, очень отдаленно напоминавшего стены в рейхканцелярском ватерклозете. Штирлиц злобно воткнул в орех искривленную вилку. Внутри оказалась тушенка. Это наводило на странные мысли. Во-первых, где Борман научился говорить по-русски, а тем более писать и хамить русским разведчикам. Во-вторых, где Борман достал тушенку. В конце концов, Штирлиц пургена не любил. С кокосовым орехом пришлось расстаться, хотя Штирлицу очень было жаль расставаться с тушенкой.

" Надо, разведчик Исаев, надо - такая у нас работа", - с такими мрачными мыслями он поставил кокос в коридоре. Его мысли были прерваны неприятным появлением Айсмана. Айсман решил облегчить душу и заглянул с какой-то странной целью.

Штирлиц недолюбливал такие посещения, так как Айсман сильно пачкал сантехнику. Айсман по пути прихватил пачку "Беломора", зонтик, бинокль, шляпу, молоток и кокос. После недолгого разговора Айсман исчез из поля зрения. Разведчик все видел, но не предпринял никаких действий.

" Свое не уйдет ", - скромно проявил он свое удовольствие. Через десять минут в его комнату ворвался Айсман, который с разбега вышиб дверцу сортира и скрылся. Раздался радостный облегченный вздох.

Освеженный Айсман предстал перед Штирлицем, скаля зубы и радостно сверкая единственным глазом. Точнее, глаз у Айсмана было два, но один из них постоянно был закрыт повязкой: Айсман знал, что по этому глазу он от Штирлица не получит. Выражение лица Штирлица ему перестало нравиться, так как Штирлиц был вооружен кастетом, который он подозрительно зловеще взвешивал на руке; сегодня, как никогда, Штирлиц был в приятном расположении духа - тренировка пошла ему на пользу. И вообще, надо было облегчить душу за испорченную тушенку, а бинокль был просто необходим.

" По морде дать или ногами? " - подумал Штирлиц, продолжая подбрасывать кастет.

Такие движения Айсману жутко не нравились. Он не очень любил, когда его били, потому что не любил надрывать горло, а дико орать во время избиения его заставлял характер Штирлица - орущих жертв русский разведчик бил не так сильно и почти не бил сапогами.

Айсман зажмурился, открыл рот и приготовился орать.

" А может, ногами? ", - подумал Штирлиц, поднося зажигалку ко рту Айсмана. - " И где он, паразит, спиртное берет", оскорбленно подумал русский разведчик, смотря на факел, вырвавшийся из пасти Айсмана вместе с воплем. Борман исходил слюной, не видя процесса избиения, но вопли ему положительно нравились. Вопли жертв доставляли Борману огромное удовольствие. Из-под карниза было плохо видно, и Борман просунул свое личико в окно. Внезапно прилетевший зонтик заставил его принять исходное положение, а молоток ему пришелся по душе. Душа очень сильно заболела. Схватившись за ушибленное место, Борман вскрикнул и упал.

" Что-то молотки разорались ", - подумал Штирлиц, покрывая тело орущего Айсмана многочисленными аккуратными синяками. Заключительным аккордом его художественного произведения было подвешивание Айсмана посредством повязки за угол двери и испробование всех известных ему ударов. После того, как тело Айсмана целиком и полностью приняло фиолетовый оттенок, Штирлиц потешился еще полчасика и перестал.

" Месяц форму не стирал, паразит. Вот пачкай после этого руки об этих Айсманов ", - с досадой подумал русский разведчик, разглядывая испачканные ладони и вытирая их об Айсмана. Борман высунулся посмотреть, почему Айсман перестал орать.

- Борман! - нежно воскликнул Штирлиц. - Иди сюда, хороший мой.

Ласковые нотки в голосе постоянно злого и на кого-то обиженного Штирлица звучали неестественно. Великий пакостник понимал, что самое хорошее, что можно получить от Штирлица, это очень несильный пинок или совсем незаметный синяк.

- Чего? - спросил он с подозрением, на всякий случай приготовившись прыгать в заросли довольно недружелюбных кактусов. - Хочешь конфетку? ласково спросил Штирлиц, доставая из кармана завернутую в фантик лимонку. Красный фантик с желтыми полосками заманчиво поблескивал на заходящем солнце. Борман открыл рот и уставился на что-то слишком доброго Штирлица.

- Бери, не стесняйся, - лелейным голосом сказал Штирлиц, придавая своему лицу как можно более ласковое выражение. - У меня их мно-о-го ...

Борман хищно схватил гранату и исчез за окном. Взметнувшийся в небо кактус ясно продемонстрировал, что Борман решил съесть конфету прямо в прыжке в заросли. Оборванный и обгоревший Борман, пролетая мимо окон ватерклозета, заорал:

- Я вот тебе дам конфетку! Я тебе дам конфетку! Я тебе вечером торт принесу!

- Сам скушай! - ласково закричал Штирлиц, сохраняя на лице ангельское выражение.

Проводив взглядом Бормана, так внезапно улетевшего в джунгли, он посмотрел на лежащего перед ним Айсмана, каким-то образом сползшего с двери.

- Еще хочешь? - удивился Штирлиц, доставая кастет.

- Может, завтра? - с надеждой попросил Айсман.

- Ладно, я сегодня добрый. - сказал Штирлиц, мощным ударом в челюсть повергая Айсмана в состояние неограниченного удивления. После своего коронного удара он вытащил Айсмана из апартаментов. По пути Айсман умудрился стащить из коридора шнурки и щетку для чистки сапог. Штирлиц, возвратясь, с удивлением заметил Даллеса, подающего признаки жизни. " Слабак ", - подумал Штирлиц, исполняя роль пращи; роль камня исполнял Даллес. Через секунду раздался оглушительный рев; " И кактусы он не любит ", - оскорбленно подумал Штирлиц. Офицеры Рейха кактусы не уважали, но знакомиться с ними приходилось. Штирлиц после такого эмоционального подъема решил немного подкрепиться. Достав штук десять банок, на которых не по-русски было написано "Tinned stew meat for russian spyes", приготовился отужинать. Но это ему не удалось. Ворвавшийся в комнату ананас, разбросавший по комнате отбросы столовой Фиделя, поверг Штирлица в состояние транса. Такой гадости он не ожидал. Развернувшись, он не глядя выметнул в окно банку, залитую свинцом, предназначенного для кастетов, и с удовольствием приметив, что кому-то не поздоровилось. Путем логических умозаключений Штирлиц постиг, что это была месть Даллеса, обнаружившего запасы Бормана на черный день. Месть Бормана должна быть очень большой, - а Штирлиц ожидал именно такой мести, - и месть эта должна была вынашиваться долго. Штирлиц успокоился и, в течении получаса уничтожив десять банок, овладел собой и уснул.