ОБЭРИУТЫ - ВАННА АРХИМЕДА СБОРНИК Страница 9

Мы уже говорили, что излюбленными жанрами обэриутов, отно30 сящимся ко второй половине 20-х годов и началу 30-х, были «столбцы» и «разговоры» Диалог – привычная форма философских рассуждений в стародавние времена. К диалогу обращались философы Возрождения и Просвещения Обэриутские «разговоры» восстанавливают давнюю форму философского высказывания, но придают ей характер свободной беседы «естественных мыслителей», дилетантов, людей, не завербованных официальной наукой «Разговоры» обэриутов разнообразны и по форме, и по характеру Сохранились подлинные «разговоры» – записи бесед дружеского кружка 1933-1934 годов Есть «Разговоры за самоваром» Хармса – фантастическая встреча за вечерним столом людей и фантомов.

Многие стихи Введенского построены как вопросы и ответы, диалоги на весьма серьезные темы В беседе принимают участие самые экстравагантные персонажи: Морской Демон, Тапир, Голос на крылышках, маска под названием Факт Задают вопросы друг другу и отвечают на него загадками, как в народных сказках В «разговорах» Введенского идет путаная беседа загадочных существ, находящихся на разных уровнях понимания мира. Только устанавливается контакт между собеседниками, как опять накатывает прибой разобщенности, разноязычия, беспорядка.

В середине 30-х годов Введенский написал цикл бесед. Диалоги ведут теперь не причудливые гротескные существа, а собеседники, обозначенные порядковыми числительными. Поэт словно бы желает обуздать диалог, сконцентрировать его силы Цикл назван «Некоторое количество разговоров».

Интересно, что функция собеседников в этих «разговорах» скорее ритмическая, чем смыслоразличительная. Чередование номеров подчеркивает именно ритмический характер реплик. Иногда реплики оснащены рифмой, но большей частью они образуют свободный стих. В совокупности с ремарками, которые также включены в систему свободного стиха, реплики представляют оригинальнейший образец обэриутской стихопрозы.

С циклом «разговоров» А. Введенского хочется сравнить другой цикл – «Случаи» Д. Хармса (о которых подробнее мы писали выше).

Хармс пишет о массовом сознании, изображает разноликое НИЧТО. Введенский углубляется в бездонное НИЧТО индивидуального сознания. Ни тот ни другой автор не находят в себе сил отвернуться от открывшейся перед ними пропасти Агрессивен и эгоистичен массовый человек. Нерешительно, бездеятельно его одинокое сознание. В произведении Введенского перед нами существование без действия, суть без явления. В рассказах Хармса – явление без сути.

31 Несбыточность, невоплощенность стала темой и драмы для чтения Введенского «Елка у Ивановых», действие которой происходит в канун Рождества. Дети (и среди них семидесятилетние «мальчики» и «девочки») с нетерпением ждут, когда загорятся на елке свечи Вот наконец родители приглашают своих детей (носящих, кстати, самые разные фамилии) к рождественской елке.

Радостные воскчицания, и сразу за ними – каскад смертей Умирают по очереди все – от годовалого младенца до Пузыревой, матери Рождественский сюжет полностью автором перелицован.

Елка – символ вечной жизни – стала деревом всеобщей печали и смерти В этой драме для чтения особенно наглядна связь творчества Введенского с приемами и традициями народной комики В данном случае – с народным театром. Валаганно-лубочный колорит сцен в полицейском участке и в суде очевиден Но есть и более глубокие связи В народных драмах много места занимают обрядовые действия.

Сошлемся хотя бы на «Царя Максимилиана» Не спеша, торжественно, как значительное событие, описывается в этой драме, как Максимилиан облачается с помощью слуг в царские одежды, какие он издает приказы, как они исполняются. Остальные, не таясь, пространно, изъявляют свои намерения и свои жалобы. Создан условный порядок жизни, истории. Этот порядок управляется еще более высоким порядком – законами наказания зла, неотвратимости возмездия за отступничество.

Введенский сохраняет пружины народного морализаторства, его балаганные одежды Заводятся пружины во имя универсальной идеи поэта о наступлении всеобщей ночи Законами жизни, по Введенскому, управляют часы смерти. В каждой картине своей пьесы автор не забывает в ремарках указать, который час показывают часы «слева от двери».

Подобно повести Хармса «Старуха», пьеса Введенского несна мысль о подступившей к самому дому катастрофе – изменить ничего нельзя.

На вечере в Доме печати в 1928 году читал стихи и Игорь Бахтерев – самый младший из обэриутов. В Декларации о нем сказано: «Поэт, осознающий свое лицо в лирической окраске своего предметного материала» Однако в настоящий сборник включены только рассказы Бехтерева Они также привлекают внимание «лирической окраской предметного материала», а кроме того, дают ясное представление о долгой жизни обэриутской прозы 32 Реально ли это понятие – обэриутская проза? Вполне. Ведь, кроме Хармса, ее писали Введенский, Б. Левин, Владимиров. Соприкасается с обэриутской прозой Вагинов.

Но потери и здесь значительные. До сих пор не найден роман Введенского, носивший, по утверждению его друзей, название «Убийцы – вы дураки». Погиб архив Ю. Владимирова, уцелело лишь несколько страничек превосходного рассказа «Физкультурник».

В блокаду пропал роман Б. Левина «Похождение Феокрита».

Читая прозу Игоря Бахтерева, нетрудно заметить нечто общее между его «небылями» и теми же «случаями» Хармса. Дело, конечно, не в том, что кассирша в рассказе Хармса достает молоточек изо рта, а дама в сказочке Бахтерева вынимает топорик из-под юбки.

Таких перекличек немало, но общее заключается не в них, а в твердом убеждении, что в роде человеческом завелись и хорошо плодятся некие мутанты. Человек силой случая превратился в «тюк» (Хармс) или же в другую разновидность – в «чеболвека» (Бехтерев).

Отупение, оскотинение, оносороживание (как в пьесе Ионеско «Носорог») – страшная тема литературы XX века. Об этом и проза обэриутов. Их лидер Д. Хармс холодно констатирует «случаи» исчезновения из человека души и духа. Бехтерев сочиняет фантастические «небыли». Их строй эмоционален, фраза «колоборотна», с придыханием, смешком, потаенным вздохом. Ситуации удивительны. У Хармса – «Случай с Петраковым», у Бахтерева – «Случай в „Кривом желудке"» При ближайшем рассмотрении оказывается, что кривой желудок находится внутри будильника, а также является названием ресторана. «Чего только не бывает при „всеобщей кривизне"!» – как бы восклицает автор.

Мир «всеобщей кривизны» дик. «Он имел толстый живот, носил широкие штаны и убивал попадавшихся на пути собак, иной раз кошек». Это «Притча о недостойном соседе». Мальчишки играют в футбол оторванной женской головой – «Только штырь». Герой «Колоборота» разгуливает задом наперед Привык. И к нему привыкли.

Привычка к кривизне – важнейшая черта «небылей» Бехтерева.

Его «чеболвеки» начинают обустраиваться. Новая поросль этих существ сварганивает в себе какой-то эрзац душевности. Чеболвек имитирует человека У Хармса индивидуальность пропадает в толпе, в «человеческом стаде» Закон делается случаем. Теплота – холодом. Любовь – жестокостью. В «небылях» толпа стабилизируется. В ней прорастеет «чеболвечность», новая душевность, пусть кривая, но зато лиричная, тепленькая.

Рассказы Бахтерева – и его воспоминания – еще одно свидетельство жизненности обэриутского творческого древа.

2 Ванна Архимеда 33 * * * Как существуют экономические законы – неумолимо объективно, так с той же силой объективности действуют и законы современной художественной мысли В прошлом мы не считались ни с теми, ни с другими. Кроили культуру по своему вкусу, тормозили ее развитие – в лучшем случае, вытаптывали – в худшем. Результаты общеизвестны.

Были в свое время лишены возможности свободно работать и писатели ОБЭРИУ. А между тем они выходили на тропу, по которой можно было «далеко идти» (А. Введенский).

Публикация их произведений сейчас – не академическое занятие по ликвидации «белых пятен». Это высвобождение живой творческой энергии, небесполезной для современного думающего человека.

Анатолий Александров ВАННА АРХИМЕДА «Эй, Махмет, гони мочало, мыло дай сюда, Махмет!» – крикнул, тря свои чресала, в ванне сидя, Архимед.

«Вот, извольте, Архимед, вам суворовскую мазь».

«Ладно,- молвил Архимед,- сам ко мне ты в ванну влазь».

Влез Махмет на подоконник, расчесал волос пучки, Архимед же, греховодник, осторожно снял очки.

Тут Махмет подпрыгнул.

«Мама!» – крикнул мокрый Архимед.

С высоты огромной прямо в ванну шлепнулся Махмет.

«В наше время нет вопросов, каждый сам себе вопрос,- говорил мудрец курносый, в ванне сидя, как барбос.- Я, к примеру, наблюдаю все научные статьи, в размышлениях витаю по три дня и по пяти.

Целый год не слышу крика,- веско молвил Архимед.- Но,- прибавил он,- потри-ка мой затылок и хребет.