Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс! - Вудхаус Пэлем Грэнвил Страница 9

– Какой срок ему дадут, как вы полагаете?

– Затрудняюсь ответить, но уж, конечно, не меньше…

– Эй! – вырвалось у меня.

Я хотел поговорить с ними спокойно и вразумительно, объяснить, как только они придут в чувство, что меня в этот дом пригласили, я гость, но почему-то с моих уст сорвался звук, какой могла бы издать на охоте тетя Далия, пожелай она привлечь внимание коллеги из охотничьего клуба «Пайчли», который стоит на другом конце вспаханного поля, эдак в полумиле, и старикашка Бассет отпрянул, будто в глаз ему сунули горящую головешку.

– Чего вы орете? – так отозвался Спод о моем способе извлечения звуков из собственного горла.

– У меня чуть барабанные перепонки не лопнули, пожаловался Бассет.

– Да послушайте! – взмолился я. – Выслушайте меня наконец!

Началась полная неразбериха, все говорили разом, я пытался оправдаться, противная сторона обвиняла меня еще и в том, что я устроил скандал. И тут в самый разгар перепалки, когда мой голос по-настоящему окреп, открылась дверь и кто-то произнес:

– О Господи!

Я обернулся. Эти полураскрытые губы, эти огромные глаза… воздушный, гибкий стан…

Среди нас стояла Мадлен Бассет.

– О Господи! – повторила она.

Признайся я человеку, который видит ее в первый раз, что одна мысль о женитьбе на этой юной особе вызывает у меня непроходящую тошноту, он в изумлении вскинул бы брови к самой макушке и отказался что-либо понять. Возможно, сказал бы: «Берти, вы сами не понимаете своего счастья», потом добавил, что завидует мне. Ибо внешность у Мадлен Бассет чрезвычайно привлекательная, в этом ей не откажешь: стройная, изящная, как дрезденская статуэтка – вроде бы я не ошибся, именно дрезденская, роскошные золотые волосы, и вообще все, как говорится, при ней.

Откуда человеку, который видит ее в первый раз, знать о ее слезливой сентиментальности, о том, что она каждую минуту готова засюсюкать с вами, как младенец. А меня от этого тошнит. Не сомневаюсь, такая непременно подкрадется к мужу, когда он ползет к завтраку, у несчастного башка раскалывается после вчерашнего, а она зажмет ему ручками глаза и кокетливо спросит: «Угадай, кто?»

Однажды я гостил в доме одного моего приятеля-молодожена, так его супруга написала в гостиной над камином крупными буквами, не заметить надпись мог только слепой: «Это гнездышко свили двое влюбленных голубков», и я до сих пор не могу забыть немого отчаяния, которым наполнялись глаза ее дражайшей половины каждый раз, как он входил в гостиную. Не стану доказывать с пеной у рта, что, обретя статус замужней дамы, Мадлен Бассет дойдет до столь пугающих крайностей, однако и не исключаю подобной возможности.

Она смотрела на нас, хлопая своими большими глазами с кокетливым недоумением.

– Что за шум? – спросила она. – Берти, голубчик! Когда вы приехали?

– Привет. Приехал я только что.

– Приятная была поездка?

– Да, очень, спасибо. Я прикатил в автомобиле.

– Наверное, страшно устали.

– Нет, нет, благодарю вас, нисколько.

– Что же, скоро будет полдник. Я вижу, вы знакомы с папой.

– Да, я знаком с вашим папой.

– И с мистером Сподом тоже.

– И с мистером Сподом знаком.

– Не знаю, где сейчас Огастус, но к полднику он обязательно появится.

– Буду считать мгновенья.

Старик Бассет ошарашенно слушал наш светский обмен любезностями, только время от времени разевал рот, точно вытащенная из пруда рыбина, которая вдруг усомнилась, а стоило ли глотать наживку. Конечно, я понимал, какой мыслительный процесс происходит сейчас в его черепушке. Для него Бертрам Вустер – отребье общества, ворующее у приличных людей сумки и зонты, и что самое скверное – он ворует их бездарно. Какому отцу понравится, что его единственная дочь, его ненаглядное сокровище, якшается с преступником?

– Ты что же, знакома с этим субъектом? – спросил он.

Мадлен Бассет рассмеялась звонким серебристым смехом, из-за которого, в частности, ее не переносят представительницы прекрасного пола.

– Еще бы! Берти Вустер мой старый добрый друг. Я тебе говорила, что он сегодня приедет.

Старик Бассет, видимо, не врубился. Как не врубился, судя по всему, и Спод.

– Мистер Вустер твой друг?

– Конечно.

– Но он ворует сумочки.

– И зонты, – дополнил Спод с важным видом – ну прямо личный секретарь его величества короля.

– Да, и зонты, – подтвердил папаша Бассет.

– И к тому же средь бела дня грабит антикварные лавки.

Тут не врубилась Мадлен. Теперь соляными столбами стояли все трое.

– Папа, ну что ты такое говоришь!

Старик Бассет не желал сдаваться.

– Говорю тебе, он жулик. Я сам поймал его на месте преступления.

– Нет, это я поймал его на месте преступления, заспорил Спод.

– Мы оба поймали его на месте преступления, – великодушно уступил Бассет. – Он орудует по всему Лондону. Стоит там появиться, как сразу же наткнешься на этого негодяя: он у вас или сумочку украдет, или зонт. А теперь вот объявился в глостерширской глуши.

– Какая чепуха! – возмутилась Мадлен.

Нет, довольно, пора положить конец этому абсурду. Еще одно слово об украденных сумочках – и я за себя не отвечаю. Конечно, никому и в голову не придет, что мировой судья способен помнить в подробностях все дела, которые он рассматривал, и всех нарушителей, удивительно, что он вообще запоминает их лица, – однако это не повод проявлять по отношению к нему деликатность и спускать оскорбления безнаказанно.

– Конечно, чепуха! – закричал я. – Дурацкое, смехотворное недоразумение!

Я свято верил, что мои объяснения будут иметь куда больший успех. Всего несколько слов – и мгновенно все разъяснится, все все поймут, начнут весело хохотать, хлопать друг друга по плечу, приносить извинения. Но старого хрыча Бассета не так-то легко пронять, он недоверчив, как все мировые судьи при полицейских судах. Душа мирового судьи что кривое зеркало. Старик то и дело прерывал меня, задавал вопросы, хитро щурился. Вы, конечно, догадываетесь, что это были за вопросы, все они начинались с «Минуту, минуту…», «Вы утверждаете, что…», «И вы хотите, чтобы мы поверили…». Ужасно оскорбительно.

И все же после нескончаемых изнурительных препирательств мне удалось втолковать идиоту, как именно обстояло дело с зонтиком, и он согласился, что, возможно, был несправедлив ко мне.

– Ну а сумочки?

– Никаких сумочек никогда не было.

– Но я же приговорил вас за что-то на Бошер-стрит. Как сейчас помню эту сцену.

– Я стащил каску у полицейского.

– Это такое же тяжкое преступление, как кража сумочек.

Тут неожиданно вмешался Родерик Спод. Все время, пока происходило это судилище, – да, пропади оно пропадом, судилище столь же позорное, как суд над Мэри Дугган, – он стоял, задумчиво посасывая дуло своего дробовика, и лицо его яснее слов говорило: «Ври, ври больше, так мы тебе и поверили», но вдруг в его каменном лице мелькнуло что-то человеческое.

– Нет, – произнес он, – по-моему, вы перегибаете палку. Я сам, когда учился в Оксфорде, стащил однажды у полицейского каску.

Вот это номер! При тех отношениях, что сложились у меня с этим субъектом, я меньше всего мог предположить, что и он, так сказать, некогда жил в Аркадии счастливой. Это лишний раз подтверждает мысль, которую я люблю повторять: даже в самых худших из нас есть крупица добра.

Старик Бассет был явно обескуражен. Однако тут же снова ринулся в бой.

– Ладно, а как вы объясните эпизод в антикварной лавке? А? Разве мы не поймали его в ту самую минуту, когда он убегал с моей серебряной коровой? Что он на это скажет?

Спод, видимо, понял всю серьезность обвинения. Он снова отлепил губы от дула и кивнул.

– Приказчик дал мне ее, чтобы я получше рассмотрел, – коротко объяснил я. – Посоветовал вынести на улицу, там светлее.

– Вы неслись как ошпаренный.

– Я споткнулся. Наступил на кота.

– На какого кота?

– Видимо, среди обслуживающего персонала этого салона есть кот.