Бриллиантовая рука - Иванов Виктор Страница 5

По вечерам, когда уже смеркалось, отужинав и сыграв партию в бильярд, которому он здесь же и научился по настоянию Кеши, Семен Семеныч с наслаждением откиды­вался в шезлонге и предавался либо мечтам о том, как он, возвратившись домой, будет долго и красочно рассказывать домашним обо всем, что видел, либо перебрасывался лени­выми фразами с Геннадием Петровичем, вальяжно разва­лившимся в соседнем шезлонге.

— Кстати, Семен Семеныч,— спрашивал Кеша.— Вы знаете, как расшифровывается слово «шезлонг»?

Не дожидаясь ответа, зная наперед, что он будет отри­цательным, Кеша снисходительно объяснил происхождение того или иного слова. Вообще-то его знания иностранных языков были довольно скудны, но он умело и эффектно пользовался тем, чего когда-то нахватался. Пижонская на­тура Кеши постоянно требовала восхищенной аудитории, пусть даже такой, какую являл собою этот неотесанный простак Семен Семеныч. Ему, конечно, было скучно­вато рядом с Горбунковым, который не курил, не выпи­вал, не глазел на девушек и вообще в Кешином представ­лении был придурковатым праведником. Однако приходи­лось терпеть, потому что впереди была серьезнейшая операция, которую ему предстояло осуществить. То была придуманная шефом операция по переправке из-за грани­цы бриллиантов. В случае удачи Кеша рассчитывал со­рвать на этом деле солидный куш. И тогда с новым рвением зажить в свое удовольствие.

Ему грезились роскошные виллы, фешенебельные оте­ли, шикарные женщины, а не те дешевые потаскушки, которые то и дело, в основном по пьянке, попадались в его руки. Да, за риск и талант нужно платить, и уж на этот-то раз он своего не упустит! Зубами вырвет свою долю, которую сам для себя определит, и пошлет ко всем чертям и шефа, и этого козла Лёлика. Станет работать один, будет хозяином самому себе, и вот тогда-то все радости этой жизни падут к его ногам.

Кеша никогда не признавался себе в том, что был неу­дачником. В глубине души он верил в то, что когда-нибудь ему наконец-то крупно повезет. Он молод, умен, хорош собою, умеет подать себя, достаточно ловок и изворотлив. Он еще себя покажет!

— Геннадий Петрович,— негромко позвал Горбунков.

— Да?

— А вы какую музыку любите?

— Классическую, конечно. Рахманинов там, Чайков­ский...

— Вы музыке учились?

— Да... Когда-то в детстве...

— А у меня Танечка так красиво поет! Когда вернемся, приглашу вас в гости — заслушаетесь!

— А вы ее в музыкальную школу отдайте.

— Так ведь сейчас же все на пианино играют. А нам с Надей, чтобы пианино купить, знаете, сколько копить надо?

— А я думаю, главное выдать ее удачно замуж. И тогда все проблемы решатся сами собой...

— Вы все шутите. А мы вот с Надей мечтаем дать детям высшее образование.

Кеша вдруг вспомнил Лёлика и его крылатые фразы, которыми тот любил пересыпать свою речь.

«Дураков работа любит»,— подумал Кеша, но вслух не произнес.

Они помолчали.

Наконец, Семен Семеныч, негромко вздохнув, спросил:

— А вы песню про зайцев знаете?

— Про кого?

— Про зайцев...

Горбунков смутился, словно догадавшись, что ляпнул что-то невпопад.

— Сеня, про зайцев — это не актуально! — категори­чески заявил Кеша.

— А про что актуально? — развел руками Семен Се­меныч.

Кеша на мгновение задумался. Его артистическая натура жаждала сейчас какого-то всплеска эмоции, каскада чувств. Однако неожиданно ему на память пришла песня, которая, как он считал, не имела к нему никакого отноше­ния. Это было полудетское сочинение одного из его школь­ных друзей, с которым его давно развела судьба. Кеша знал о нем только то, что тот процветает на поприще какой-то точной науки, женат на дочери академика и ездит на собст­венном автомобиле.

Он не собирался петь, но какая-то непонятная сила подбросила его и он вскочил на ноги, театрально поднял обе руки и торжественно объявил:

— «Остров невезения»! Семен Семеныч рассмеялся:

— Тоже мне — актуально!

Однако Кешу уже охватил необузданный азарт. Он вращал туловищем, принимая одну позу за другой, не опасаясь быть смешным и пользуясь тем, что в этот час они были на палубе вдвоем. Внезапно он застыл на месте, испытующе посмотрел на изумленного Семен Семеныча и, глубоко вздохнув, негромко запел:

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь

Остров невезения в океане есть,

Остров невезения в океане есть,

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь.

Там живут несчастные люди-дикари,

На лицо ужасные — добрые внутри,

На лицо ужасные — добрые внутри,

Там живут несчастные люди-дикари!

Что они ни делают — не идут дела!

Видно, в понедельник их мама родила,

Видно, в понедельник их мама родила,

Что они ни делают — не идут дела!

Крокодил не ловится, не растет кокос,

Плачут, Богу молятся, не жалея слез,

Плачут, Богу молятся, не жалея слез,

Крокодил не ловится, не растет кокос!

Вроде, не бездельники и могли бы жить,

Им бы понедельники взять и отменить,

Им бы понедельники взять и отменить,

Вроде, не бездельники и могли бы жить!

Как назло, на острове нет календаря,

Ребятня и взрослые пропадают зря,

Ребятня и взрослые пропадают зря,

 На проклятом острове нет календаря!

По такому случаю с ночи до зари

Плачут невезучие люди-дикари.

И рыдают, бедные, и клянут судьбу

В день какой неведомо, в никаком году!

О, это было потрясающее зрелище! Семен Семеныч хохотал до слез, видя, как извивается Кешино тело, выпи­сывают фантастические кренделя его ноги, как летают, словно длинные тонкие крылья, руки, драматично запроки­дывается голова. Кеша носился вокруг шезлонгов на дикой скорости, и Семен Семеныч, едва успевая следить за ним, то и дело вращал головой до боли в мышцах. Песня закон­чилась проигрышем под «ла-ла-ла» и танцем, который был чем-то средним между чечеткой, твистом и хождением по канату.

— Вот,— еще не отдышавшись, сказал Кеша.— Такая песня. Веселая, правда?

— Геннадий Петрович,— вскричал Горбунков.— В вас пропадает гениальный актер. Зачем вы зарываете свой талант в землю?

— Талант, Сеня, он и в Африке талант,— назидатель­но ответил Кеша, поправляя галстук.

— Но почему вы не пошли в театральный?

В Кешином ответе прозвучали патетические нотки:

— Какой театральный, Сеня? Какой театральный, если нас ждут великие дела?

— Великие дела?

— Вот именно, Сеня! Я надеюсь, вы не забыли о том, что всего через несколько дней мы будем в Стамбуле?

— Но мы там будем всего три часа!

— Я думаю, этого хватит, чтобы прославиться... в опре­деленных кругах.

— Что вы имеете в виду?

Горбункова вдруг осенила страшная догадка:

— Геннадий Петрович! Неужели вы...

— Нет, Сеня, не то. Я просто хочу напомнить вам о том, что, несмотря на неумолимо приближающееся завер­шение путешествия, в моем фотоаппарате еще осталась пленка. И разве мы сможем с вами обойтись без того, чтобы запечатлеть себя на фоне древних мечетей, магазинов и рядом с экзотическими женщинами? А потом мы покажем снимки вашей жене, и пускай она поревнует!

Семен Семеныч облегченно вздохнул:

— Будь по-вашему! Правда, вы и так уже за эти недели истратили на меня столько пленки...

— Пустяки, Сеня! Пойдемте лучше спать.

* * *

Прошло три дня, в течение которых время вдруг стало тянуться неимоверно долго. Солнце палило нещадно, и ту­ристы, в отличие от первых дней путешествия, уже изрядно уставшие и поднадоевшие друг другу, предпочитали отси­живаться в прохладных каютах или отлеживаться на пока­чивающихся койках. Они покидали каюты только во время завтрака, обеда или ужина да в часы, когда проводились политинформации, на которых обязаны были присутство­вать все. Морские дали и парящие над ними белоснежные чайки, дополнявшие пейзаж, казавшийся вначале таким притягательным, никого больше не волновали. Никто не изъявлял желания побарахтаться в бассейне, не стучали бильярдные шары, опустел кинозал, истощивший запас фильмов.