Джулиана Гарнетт - Леди и горец

Джулиана Гарнетт

Леди и горец

Посвящается Робу и Лайзе

Замок Кэмпбелл Лохвисайд, Шотландия

1327 год

За стенами замка притаилась смерть. Она укрывалась в черных горах на горизонте и пряталась в дьявольской мгле, которая окутывала непроницаемой пеленой окружавшие замок Лохви леса и болота. Роберт Кэмпбелл Гленлион знал, что такое смерть, и чувствовал ее дыхание в мартовском тумане, клубившемся в этот предрассветный час во внутреннем дворике замка. Густой туман приглушал стук лошадиных копыт и звон оружия. Хотя на стенах полыхали факелы, их огненные языки были словно накрыты мутными колпаками и света почти не давали. Туман принес с собой холодную, всюду проникавшую сырость, которая пробирала и сквозь шерстяные плащи, и сквозь кожаные колеты. Однако собравшиеся в центре двора люди, казалось, не обращали на эти мелкие неудобства никакого внимания. Высокий, стройный и темноволосый Роб жался к стене, где тень была самой густой, и наблюдал за приготовлениями к отъезду. Он опирался спиной о холодную, влажную каменную кладку — острая боль в раненой ноге при резком движении становилась просто невыносимой. Эта рана могла быть и благословением и проклятием — как судила судьба. Но в данный момент она являлась тем единственным препятствием, которое мешало ему присоединиться к отцу и братьям и либо принять участие в задуманном ими безрассудном предприятии, либо, что было бы куда разумнее, попытаться отговорить их от этой затеи. Холод постепенно давал о себе знать. От него не могли защитить ни плотные, синего сукна штаны, ни даже толстый шерстяной плед в синюю и зеленую клетку. Хуже того, от пронизывающего холода еще сильнее разболелась рана. Тем не менее Роб продолжал оставаться в своем укрытии, наблюдая за тем, как его родичи взнуздывали лошадей и проверяли, хорошо ли заточены мечи. Сначала он злился на отца и братьев, но потом испытал чувство безысходности, оно росло с каждой минутой. И все-таки он еще на что-то надеялся, и лишь когда они вскочили на коней, а ворота замка распахнулись, понял, что ждать больше нечего. Он вышел из тени и прихрамывая двинулся к тускло освещенному центру дворика. Несмотря на рану, он старался ступать уверенно, твердо впечатывая подошвы сапог в покрывавшую двор жидкую грязь. От этого рану в ноге жгло, словно огнем; но, преодолевая боль, он сосредоточил внимание на готовившихся выехать из замка всадниках. Встав спиной к разверстому зеву ворот, он вытащил из ножен меч и воздел его сверкающий клинок вверх — как последнее предупреждение родичам. Впрочем, в этом символическом жесте было куда больше отчаяния, чем угрозы. Чалый жеребец заржал и попятился; перед Робом сверкнули во мраке белки его вытаращенных глаз и стальные подковы на передних копытах — ехавший во главе отряда всадник поднял лошадь на дыбы.

— Прочь с дороги! — Громовой окрик отца заполнил, казалось, весь двор; его исказившиеся от ярости черты как нельзя лучше соответствовали полученному им прозвищу Рыжий Дьявол Лохви. Горевшие на ветру факелы освещали грубое лицо Ангуса Кэмпбелла неровным, призрачным светом, придавая ему еще более зловещее выражение; его рыжие с проседью брови грозно топорщились, а голубые глаза злобно сверкали. — Ты уже сказал, что хотел. Дал всем нам понять, что ты против нас.

— Иди на смерть, если таково твое желание, но ради всего святого не бери с собой невинных и юных. — Роб острием меча указал на младших братьев. Зыбкий свет факелов отразился в полированном клинке его оружия, когда он простер руку в их сторону. — Дирмид, Дункан, оставайтесь дома. То, что вы задумали, — не просто глупо, но смертельно опасно. Да, вы должны помогать Аргиллу в военное время — но не более того. Участвовать в подобных безумных предприятиях вы, Господь свидетель, не обязаны.

Дирмид и Дункан обменялись взглядами; на их лицах почти одновременно проступили неуверенность и нервозность. Юноши очень походили друг на друга: такие же, как у отца, волосы цвета меди и голубые глаза. Несмотря на разницу в возрасте, их можно было принять за двойняшек. Славные такие, и не дураки. К несчастью, колебались они недолго.

— Ох, Роб, — сказал наконец Дирмид, которому хватило такта изобразить на лице смущение, — ты же знаешь: мы дали графу слово. Так что идти на попятный никак нельзя. У Кэмпбеллов не в обычае нарушать обещания.

— У Кэмпбеллов также не в обычае бессмысленно гибнуть. — Роб устремил взгляд на Кеннета, старшего брата, но тот упрямо вздернул подбородок и отвернулся. Уж кто-кто, а этот перечить отцу не станет. Перечить отцу — у Кэмпбеллов тоже не в обычае. Только Роб на это способен.

Роб стал опускать сверкавший у него над головой меч, по мере того как убеждался в тщете своих усилий. Ни один из его семи братьев не желал прислушаться к голосу разума. Зато охотно слушали рассуждения ничтожного графа Аргилла о воинских подвигах и славе. Роб снова перевел взгляд на отца.

Ангус сидел на лошади прямо, как статуя, и его прищуренные глаза метали в Роба молнии.

— Если ты приехал в Лохви, чтобы нас удержать, то зря потратил время. Оставался бы лучше у себя в Гленлионе. — Неожиданно Ангус пригасил огонь в глазах, а в голосе его появились несвойственные ему льстивые нотки. — Слушай, Робби, забудь про свою ненависть к Аргиллу. Ты — не робкого десятка, в рыцарский сан тебя возвел сам Брюс, и если бы не рана…

— Я получил эту рану, служа королю, — грубо перебил отца Роб, — а не какому-то трусливому графу. Аргилл из слабых кровь пьет, но выполнять грязную работу посылает других. Вот как сейчас. То, что вы затеваете, — безумие. Попытка ворваться в хорошо охраняемый замок с целью захвата заложников равносильна самоубийству. Неужели вы думаете, что люди из клана Каддел будут стоять сложа руки?

Глаза лэрда снова запылали гневом.

— Мы выманили их в Инвернесс, но если что-нибудь пойдет не так… Ты знаешь, я никогда не уклонялся от хорошей драки. В результате мы получим немалые деньги, да еще граф обещал щедро нас наградить.

Их взгляды скрестились: голубые глаза с серыми. И голубые и серые в равной степени излучали злобу и бьши тверды, как кремень. Роб изогнул губы в усмешке.

— Аргилл никогда не выполняет условий сделки. Я бы за него даже клячу не отдал — не то что жизнь.

Ангус скривился, как от зубной боли.

— Ты рассуждаешь, как слабая женщина. Ей-богу, я сыт по горло твоими жалкими речами. Не хочешь ехать — оставайся!

Роб едва успел посторониться, как отец, пришпорив коня, промчался мимо. Тоскливо завизжала лебедка, отматывая ярд за ярдом железную цепь подъемного моста; он опустился, перекрыв заболоченный ров со стоялой водой. Кованые копыта застучали по доскам, и стук этот отозвался в ушах Роба похоронным звоном, звучавшим все громче по мере того, как его братья один за другим устремлялись к темному провалу ворот и выезжали из замка. Никто из них не оглянулся и не послал ему прощального взгляда. За исключением Дирмида и Дункана, которые наградили его задорными юношескими улыбками.