Сергей Степанов - Царская невеста. Любовь первого Романова Страница 10

Сестры Марфа и Евтиния ведали причину спешки, бабушка Федора, как казалось Маше, тоже догадывалась, в чем дело. Сидя в санях рядом с Евтинией, бабушка осторожно расспрашивала:

– Что в Москве? Спорят?

– О чем спорить, когда есть природный царь! Всем ведомо, что государь Федор Иоаннович перед смертью передал скипетр братчанину своему Федору Никитичу Романову, отцу Михаила Федоровича. Только Федор Никитич христианского смирения ради передал скипетр брату Александру, тот – третьему брату, Ивану, а Иван – Михаилу. Тогда царь Федор потерял терпение и молвил: «Так возьми же царство, кто хочет!» И не успел сказать, как мимо великих бояр пролез Бориска Годунов и жадно ухватил посох. Вот как оно было!

Федора Желябужская изумленно всплеснула руками.

– Господь с тобой, Евтиния. Мы же знаем, что Годунов долго отказывался от царского посоха. Хитро себе повел, заставил упрашивать и уламывать. Патриарх со всем синклитом грозил отлучить его от церкви, если он не примет царский посох. Насильно сгоняли посадских людишек к келье царской вдовы Ирины Годуновой, дабы она умолила брата венчаться на царство. Народ должен был рыдать и падать ниц и иных пристава били взашей. Многие не имели слез и, дабы избегнуть наказания, мазали лицо слюнями. Ты же помнишь все, пятнадцати лет не прошло!

– Помню али нет, не о том ныне речь, – сурово отрезала Евтиния. – Сказано, что царь Федор Иоаннович благословил свой посох Романовым, отныне так и думай. И сегодня я тебя по-сестрински, как учил пророк Аммос, обличаю, а завтра тебя за подобные неистовые речи на дыбе будут ломать.

Федора униженно поблагодарила за науку. Евтиния важно ответила, что гнева не держит, после чего обе женщины погрузились в молчание. Между тем возок и сани спустились с пригорка на заснеженную луговую равнину и вскоре выехали на реку Кострому, по льду которой была проложена узкая дорога. Лошади, чуя приближение жилья, побежали резвее и через полчаса поравнялись с первыми избами посада. На другом берегу возвышались стены Ипатьевского монастыря, основанного мурзой Четом, крещеным выходцем из Орды, предком Годуновых. После смерти царя Бориса монастырь, входивший в епархию митрополита Филарета, стал вотчиной Романовых. Смута не обошла стороной Ипатьевскую обитель. Монастырь и посады воевали, выясняя, чей царь или королевич прямее и честнее. В последние месяцы все успокоилось, и Ипатьевская обитель вновь превратилась в надежное убежище, охраняемое костромскими дворянами и детьми боярскими.

Едва возок с Романовыми свернул к монастырю, как на звоннице ударили в колокола. С первым ударом со стороны посада высыпала толпа народа. Над головами людей колыхались кресты и хоругви, в руках поблескивали оклады икон. Марья никак не могла припомнить, какой сегодня праздник. Она сделала знак Мише, чтобы он полюбовался крестным ходом. Но Мишу, сидевшего у окна возка, сморило от валкой дороги. Он сидел с закрытыми глазами, не замечая шествия. Тогда Марья слепила снежок и замахнулась, чтобы кинуть им в приятеля, но бабушка Федора перехватила ее руку.

– Не докучай Михаилу Федоровичу. Веди себя кротко и смиренно. Привел нам Господь лицезреть великое дело. Будешь об этом рассказывать своим детям, а дети твои – внукам, а внуки – правнукам.

Слова ее прозвучали так торжественно, что Марья сразу поверила ей, хотя никак не могла взять в толк, о чем рассказывать внукам и правнукам. Возок и сани остановились. Марфа вышла на дорогу, за ней вылез Миша. Позевывая, он равнодушно взирал на приближавшуюся толпу. В первых рядах выступали духовные особы, облаченные в парадные, шитые золотом одеяния, за ними шли несколько бояр и окольничих с обнаженными головами, а дальше пестрели кафтаны стрельцов, платки посадских женок и зипуны их мужей. Казалось, вся Кострома высыпала на реку. Крестный ход двигался молча и тишину нарушал только громкий скрип снега тысяч ног.

Бабушка Федора вполголоса называла внучке тех, кого она знала в лицо:

– Видишь, Машенька, в митре рязанский владыка, рядом чудовский, новоспасский, симоновский архимандриты, а это, мнится, келарь Свято-Троицкой обители, протопопы, двух знаю, а третий, наверное, костромской.

Некоторых бояр, переживших голодную осаду в Кремле, Марья узнала сама. Величаво выступал Федор Шереметев, чье лицо округлилось и сияло довольством. За ним шел окольничий Федор Иванович Головин, дальше теснились незнакомые Марье князья. Крестный ход остановился у возка. Рязанский архиепископ Феодорит, совсем дряхлый и подслеповатый, вопросительно глянул на старицу Марфу. Она кивком головы показала на сына и мягко подтолкнула его вперед. Миша наклонился, чтобы облобызать руку владыки, но владыка сам поклонился ему глубоким поясным поклоном, так что они чуть не столкнулись лбами. Дрожащим от волнения старческим голосом архиепископ начал речь:

– Государь Михаил Федорович! Всех чинов люди, соборно собравшись во царствующем граде Москве, просят на престол Владимирского и Московского государства и на всех великих государствах Российского царствия боговенчанного царя Михаила Федоровича…

Марья не верила своим ушам. Владыка обращается к Мише как к государю и великому князю. Она видела, что братья Салтыковы раскрыли рты, словно галчата, услышав, что Мишку, которого они с полчаса назад вываляли в снегу, величают царем всея Руси. Ничего не понимал и сам Миша. Обернувшись к старице Марфе, он испуганно спросил:

– Матушка! Что владыка говорит?

Между тем архиепископу передали посох, усыпанный множеством алмазов.

– Прими сей посох царя Иоанна Васильевича яко жезл скипетродержавия.

Марья во все глаза смотрела на символ царской власти. Посох из рога единорога был приобретен Иваном Грозным у аугсбургских купцов за семьдесят тысяч талеров. Сплошь усыпанный алмазами и разноцветными лалами, он один стоил дороже всех драгоценностей царской сокровищницы. Говорили, что этим посохом Иван Грозный поразил своего старшего сына. Царь застал в одном из покоев дворца брюхатую невестку, жену Ивана. Изнывая от летней жары, она сидела в одной сорочке. По московским понятиям баба, на которой было менее трех одеяний, одно поверх другого, считалась почти голой. Царь воспылал гневом и прибил невестку столь жестоко, что у нее случился выкидыш. Старший сын и наследник Иван осмелился вступиться за жену. Отец, не помня себя от ярости, ударил его царским посохом. Острый железный наконечник вонзился в висок. Рана оказалась смертельной, и через пять дней наследник скончался. Царь горько раскаивался, но не в человеческой воле было изменить предначертанное свыше. И вот этот посох вручают Мише. В солнечных лучах, пробившихся сквозь тучи, сверкнули ярким светом алмазы, но Марье почудилось, что от посоха во все стороны полетели брызги крови.