Герман Воук - Марджори в поисках пути Страница 10

Внезапно, как только мистер Моргенштерн процитировал «Этот горький хлеб» и положил три завернутые мацы, ситуация в гостиной вышла из-под контроля. Раздался взрыв хохота и одновременно жалобных воплей, а голос Невиля заглушал все остальные и разъяренным пронзительным визгом выделялся на фоне общего шума. Его мать закричала:

— Моррис, Моррис, быстрее! Самолеты! Они добрались до самолетов!

Пока Моррис предпринимал неистовые и отчаянные усилия, чтобы выбраться со своего места из-за стола, где он был зажат между двумя толстенными тетушками, шестеро детей, визжащих и хихикающих, ворвались в столовую, держа в руках игрушечные самолеты и издавая звуки, подобные тем, что издают моторы самолетов: «Браах! Браах!» За ними влетел Невиль с лицом густо багрового цвета, размахивая кулаками, задыхаясь и издавая страшные вопли. Дети нырнули под стол и стулья, промчались между ног попытавшихся их поймать родителей и побежали в спальни, потом обратно в гостиную, то попадая в руки преследовавших их Милдред и Морриса Саперстинов, то выскальзывая из их рук, при этом все время испуская тот же рев: «Браах! Браах!» Хныкая, визгливо крича и щелкая зубами, Невиль умело притворялся, будто бежит в четырнадцати направлениях сразу. Седер внезапно приостановился на десять минут, и все родители присоединились к этой погоне. Наконец самолеты были собраны, а дети усажены обратно на места. Это было весьма трудным делом, потому что, после того как у детей отбирали самолеты, они подбегали к чемодану, хватали из него новые и новые и снова галопом носились вокруг.

Моррис Саперстин, держа чемодан, стоял с удрученным видом в середине гостиной, пока Милдред пыталась успокоить Невиля, который лежал на спине, стуча по полу обеими пятками и пронзительно крича. Моррис сказал:

— Полагаю, мне придется запереть на замок крышку.

— Нет, нет! — завопил Невиль. — Я хочу, чтоб чемодан был открыт.

— Я могу ответить только одно, — сказала его мать. — Эти дети просто невыносимы. Тебе придется держать чемодан открытым на коленях.

— Господи, Милли, как же я смогу есть?

— Послушай, Моррис, это была твоя идея прибегнуть к такому методу, не моя. Я тебя предупреждала. — Она увела Невиля, а Моррис, спотыкаясь, вернулся на место и сел, положив чемодан себе на колени.

Наступил покой, но ненадолго.

Следующей частью седера было изложение Четырех вопросов. По существу, седер был чем-то вроде инсценировки или религиозной драмы, исполняемой дома. Самый младший ребенок, который мог запомнить фразы на иврите, произносил четыре вопроса о символах стола: хрене, маце, соленой воде и так далее. И взрослые в ответ излагали сказание об Исходе евреев из Египта, объясняя по ходу рассказа значения символов. С четырех до восьми лет Марджори имела потрясающий успех в Четырех вопросах. Все родственники еще тогда говорили, что она была прирожденной маленькой актрисой.

В этом году вопросы были замечательно исполнены Сьюзен Моргенштерн, круглолицей шестилетней девочкой, принадлежащей ветви из Ньюарка (одной из нескольких ветвей, составляющих эту большую семью). Девочка говорила мелодичным писклявым голоском на безупречном, выученном наизусть иврите. После аплодисментов взрослых и ответных реверансов она возвратилась к детскому столу. Едва взрослые начали, как заведено, песнопение в ответ, как в гостиной раздался пронзительный вопль, самый ужасный, какой можно было только представить, и послышались восклицания матери Невиля:

— Невиль, это жестоко! Ты не должен быть жестоким!

Выяснилось, что Невиль тайком подкрался сзади к Сьюзен Моргенштерн и что есть силы укусил ее за попку.

И снова праздничная церемония нарушилась, и четверо родителей начали поспешно растаскивать детей, так как Сьюзен каталась с Невилем по полу, пытаясь его задушить и явно в этом преуспевая.

Так получилось, что между семейными ветвями из Ньюарка и Фар-Рокуэй, из которой был Невиль, возникла война и разгорелся яростный спор именно тогда, когда отец Невиля хотел сказать, что трапеза была отличной. Потом он сказал, что Невиль избавился от чувства неприязни, которую, конечно, спровоцировала Сьюзен, и что на самом деле эта встреча сблизила кузена и кузину.

— Священная корова Моррис! — воскликнул отец Сьюзен, Гарри, грузный и добродушный молодой человек, работавший мясником. — Если он побил ее, значит, побил. Будь я проклят, если позволю сказать, что это тоже было отлично. Ну да, из-за объявления во всеуслышание я должен думать, что все остальные дети — как это называется? — избавились от чертовой враждебности, подобно ему? Мою девочку сожрали бы всю целиком.

— Гарри, пожалуйста, не ругайтесь за праздничным столом, — попросила миссис Моргенштерн, улыбаясь судье и его жене.

— Все нормально, не о чем беспокоиться, — сказал судья, вытянув шею и наблюдая с некоторым беспокойством за драчливым Невилем, находящимся в соседней комнате.

— Невиль крайне агрессивен, — проговорил его отец Моррис. — Это нормальное поведение единственного ребенка, в особенности раскованного.

— Это совсем не так! — гневно вскричала мать Невиля. Она присела, пытаясь успокоить сына и приводя в порядок его одежду. — Это все из-за древнееврейской традиции, примитивного таинства, которому его подвергли. Это подействовало ему на нервы. Его воспитывали рационально, и он находится в таком возрасте, когда все это его ранит!

Моррис Саперстин, нащупывая что-то в чемодане, лежащем на его коленях, посмотрел на мистера и миссис Моргенштерн.

— Ну, хорошо, Милли, среди нас есть люди, которые думают несколько иначе.

— О, все в порядке. Рано или поздно его нужно было познакомить со всеми этими обычаями, как я думаю, но мы могли бы подождать с этим пару лет, вот и все.

Тем временем семья благодаря этим волнениям оживилась. За столом пошли обычные разговоры, а мрачное уныние отступило. Гарри Моргенштерн, крепкий на вид отец Сьюзен, украдкой выпил пару рюмок палестинского сливового бренди, чтобы успокоиться. Его лицо сразу же стало пунцовым, и он принялся стучать кулаками по столу.

— Что это, черт возьми, праздник или похороны? Ну же, больше жизни! А то судья подумает, что он находится в доме престарелых! — И он громко запел песню, которую поддержало большинство членов семьи.

Судья Эйрманн помахал ему и рассмеялся.

— Обо мне не беспокойтесь. Уверяю вас, я получаю удовольствие.

— Это еще что, ваша честь! — прокричал Гарри. — Мы разогрелись и сейчас покажем вам, что значит праздник! Давайте, Дора, давайте, Леон, запевайте!

Мистер Моргенштерн сказал: