Сара Маклейн - Распутник Страница 10

Так почему же не у Томми?

Он хороший друг. С ее стороны некрасиво воображать его с липкими руками. Он заслуживает хорошего отношения. Пенелопа сделала глубокий вдох, наслаждаясь резким морозным воздухом, закрыла глаза и попыталась снова... представить себя леди Томас Оллес.

Она улыбается своему мужу. С любовью.

Он улыбается ей в ответ. «Давай ударим по рукам, хорошо?»

Пенелопа открыла глаза.

Да пропади оно все пропадом!

Она начала спускаться к замерзшему озеру.

Она выйдет за Томми! Именно так поступают старшие дочери из приличных семей.

Они делают так, как им говорят.

Даже если им этого совершенно не хочется.

Даже если они хотят большего.

И тут Пенелопа увидела в отдалении огонек, там, в небольшой роще на дальнем берегу озера.

Она остановилась и прищурилась в темноту, не обращая внимания на ветер, кусающий ее за щеки. Наверное, просто вообразила. Наверное, это лунный свет блестит на снегу. Правда, луны что-то не видно.

Огонек снова мигнул. Пенелопа ахнула, сделала шаг назад и широко распахнула глаза — теперь огонек быстро передвигался между деревьями.

Она всматривалась в темноту, глядя туда, где слабый желтоватый огонек мигал в роще. Пенелопа не сдвинулась с места, но подалась вперед, словно один-два дюйма помогут ей лучше рассмотреть источник света.

Там кто-то есть.

Может быть, кто-то из прислуги, но это маловероятно. Слугам Нидэма нет нужды ходить на озеро в глухую ночь, и прошло много лет с тех пор, как последний слуга покинул Фальконвелл. После этого содержимое особняка увезли, и огромное каменное здание осталось пустым, необитаемым. Долгие годы никто не заходил в тот дом.

Нужно что-то делать.

Это может быть все, что угодно. Пожар. Злоумышленник. Привидение.

Нет, привидение — это вряд ли.

Но вполне возможно, что это злоумышленник, который задумал что-то недоброе в Фальконвелле. В таком случае необходимо что-то предпринять. В конце концов, преступникам запрещается поселяться в особняке маркиза Борна!

Если он сам не намерен обеспечить безопасность своего имения, похоже, этим придется заняться Пенелопе. Ведь теперь она имеет равные права на Фальконвелл, верно? И если особняк захватили пираты или разбойники, это наверняка повлияет на ценность ее приданого, так?

Огонек снова мигнул.

Непохоже, чтобы разбойников было слишком много, разве только источников света у них маловато. А если хорошенько подумать, то вряд ли пиратам или разбойникам захочется выбрать своей резиденцией Фальконвелл, поскольку океан от него очень далеко. Какой смысл?

И все-таки...

Остается вопрос — кто?

И зачем?

Но в одном Пенелопа была уверена. Старшие дочери из приличных семей не выясняют, откуда глухой ночью берутся странные огни.

Вне всякого сомнения, это слишком рискованно и безрассудно.

Здесь кроется большее.

Собственно, именно это и заставило ее принять решение.

Она сказала, что хочет большего, и большее — вот оно.

Мироздание действует удивительным образом, правда?

Пенелопа сделала глубокий вдох, расправила плечи и зашагала вперед. Возбуждение толкало ее к кустам на дальнем берегу озера, мешая подумать о том, как глупо она поступает.

Она одна.

В глухую ночь.

В сильный мороз.

Направляется неизвестно куда и зачем. И никто не знает, где она сейчас находится.

Внезапно брак с Томми показался ей не таким уж и плохим.

Хотя, конечно, вероятность того, что ее убьют какие-то сухопутные пираты, ничтожно мала.

Пенелопа услышала, как хрустит неподалеку снег, и резко остановилась, высоко подняв фонарь и всматриваясь в темноту, в рощу, где чуть раньше увидела огонек.

Сейчас она не видела ничего.

Только падающий снег и тень, которую запросто мог отбрасывать какой-нибудь медведь-шатун.

— Какая чушь, — прошептала она себе под нос. Собственный голос в этой тьме успокаивал. — В Суррее нет никаких медведей.

Но убежденности не почувствовала и совсем не торопилась выяснить, что та черная тень и вправду медведь.

У нее еще полно дел дома, причем самое первое из них — принять предложение Томми.

А затем спокойно проводить время за шитьем.

Да только в ту самую минуту, как она решила повернуться и помчаться домой, из-за деревьев вышел мужчина с фонарем в руках.

Глава 3

«Дорогой М.!

Подарок! Какое сумасбродство! Школа определенно превращает тебя в утонченного мужчину — в прошлом году ты подарил мне недоеденный имбирный пряник. Я буду с волнением ждать, что же ты придумал на этот раз.

Полагаю, это означает, что и я должна приготовить тебе подарок.

До скорой встречи. П.

Нидэм-Мэнор, ноябрь 1813 года».

«Дорогая П.!

Пряник был превосходный. Я мог бы и догадаться, что ты ни в малейшей степени не оценишь моей щедрости. Вот что случается с добрыми намерениями и как мало они значат!

Будет так хорошо снова приехать домой. Я скучаю по Суррею и по тебе, Шестипенсовик (хотя признаваться в этом не очень-то приятно).

М.

Итон-колледж, ноябрь 1813 года».

Беги!

Слово отозвалось в голове, словно его прокричали в ночи, но похоже, руки и ноги Пенелопы были просто не в состоянии выполнить этот приказ. Вместо того чтобы помчаться прочь, она низко пригнулась за кустами в безумной надежде, что мужчина ее не заметит. Услышав его приближающиеся шаги, она крадучись стала передвигаться в сторону озера, готовясь рвануть со всех ног, но наступила на собственный плащ, потеряла равновесие и рухнула в ближайший куст.

Очень колючий.

— Ооой! — Пенелопа вытянула руку, чтобы окончательно не запутаться в злобном растении, но укололась о ветку. Шаги приближались. Пенелопа закусила губу и застыла.

И затаила дыхание.

Может быть, он ее не заметил. В конце концов, тут очень темно.

Если бы не фонарь в руке!

Она отшвырнула его в куст.

Это не помогло, потому что почти мгновенно ее залило другим светом.

От его фонаря.

Он шагнул к ней.

Пенелопа сильнее прижалась спиной к кусту, решив, что острые листья предпочтительнее, чем нависшая над ней тень.

— Привет.

Он остановился, но не ответил. Повисло долгое, невыносимое молчание. Сердце Пенелопы грохотало, ей казалось, что это единственная часть ее тела, которая еще в состоянии двигаться. Поняв, что больше ни секунды не выдержит этого молчания, она заговорила, не меняя своего положения, но стараясь придать голосу необходимую твердость: