Джулия Куин - Десять причин для любви Страница 10

Чтобы ярко сиять, им нужно пробиться через загрязненный воздух города, подумала Аннабел. Бедные звезды!

И это тоже было как-то неправильно.

— Пять минут, — громко произнесла она. Через пять минут она вернется на вечер. Через пять минут она вновь обретет равновесие. Через пять минут она вновь сможет приклеить к лицу вежливую улыбку и приветствовать реверансом мужчину, только что лапавшего ее.

Через пять минут она скажет себе, что сможет выйти за него замуж.

И если повезет, то через десять минут сможет даже в это поверить.

А пока у нее есть четыре минуты для себя.

Четыре минуты…

Или их уже нет?

Она напряглась, услышав чей-то шепот. Нахмурясь, повернулась к дому и заметила в проеме французского окна силуэты, мужчины и женщины. Она вздохнула. Наверное, они тайно выбрались в сад на свидание. Другого объяснения быть не может. Раз они предпочли сад не перед домом и боковую дверь, они явно желали остаться незамеченными.

Аннабел не хотела им мешать.

Она вскочила на ноги, намереваясь найти другой путь возвращения в дом, но парочка приближалась слишком быстро, так что если она хотела избежать встречи с ними, ей оставалось только уйти поглубже в тень. Она поспешила прочь — не бегом, конечно, но достаточно быстро, — и вскоре оказалась у живой изгороди, отмечавшей границу между садом и пустошью. Ее не слишком привлекала необходимость пробираться сквозь кусты, поэтому она свернула вдоль них и увидела просвет в живой изгороди, открывавший удобный проход на пустошь.

Пустошь! Огромное чудесное, прекрасное пространство, так не похожее на дымный и скученный Лондон.

Однако здесь ей определенно не стоило находиться. Разумеется, Луиза пришла бы в ужас. Дед был бы в ярости. А бабушка…

Ну, бабушка, по всей вероятности, рассмеялась бы, но Аннабел уже успела понять, что ей не следует подражать бабушкиному поведению.

Она задумалась, сумеет ли найти обратный путь с пустоши в сад Троубриджей. Это было большое поместье, и тут наверняка имелся не один проход в живой изгороди. Но пока…

Она поглядела вдаль, на открывшийся перед ней простор. Как замечательно было обнаружить такое дикое место неподалеку от города! Буйные заросли были темны, а воздух… В нем чувствовалась бодрящая свежесть, по которой она, как оказалось, отчаянно соскучилась. Он был не просто чистым и прозрачным — она понимала, что ей этого не хватало с первого дня, как вдохнула мутноватый газ, по какой-то ошибке считавшийся в Лондоне воздухом. Но этот воздух, чуть терпкий и холодный, с каждым вдохом покусывал ей кожу и горло.

Райское наслаждение!

Она подняла глаза к небу, подумав, не светят ли здесь и звезды ярче. Нет, такого чуда она не заметила, но тем не менее не опускала голову и медленно пошла назад, любуясь тонким серпом месяца, криво повисшим над зарослями.

Такая ночь обязана была быть волшебной. И была бы, если б не этот противный граф с повадками мужлана, который грубо облапал ее, хотя по возрасту годился ей в дедушки. Ночь была бы волшебной, если б на ней было сейчас алое платье, гораздо более подходившее к цвету ее лица, чем этот розовый, какой-то бледно-пионовый цвет.

И еще если бы ветер дул в такт вальсу. Если бы шорох листьев напоминал звуки кастаньет, а где-то в тумане ждал ее прекрасный принц.

Конечно, здесь не было тумана, но и принца тоже не было. А был похотливый старик, который пытался делать с ней ужасные вещи. И, в конце концов, ей придется позволить ему это.

Ее целовали три раза в жизни. Первым был Джонни Метэм, который настаивал, чтобы его звали Джон, но поскольку ему было всего восемь лет, когда он чмокнул ее в губы, он, безусловно, был Джонни.

Второй раз это был Лоуренс Фенстоун, который сорвал у нее поцелуй в День мая, три года назад. Уже стемнело, и кто-то подлил рома в обе чаши с пуншем, так что вся деревня распоясалась. Аннабел удивилась, но не рассердилась и, по правде говоря, просто расхохоталась, когда он попытался сунуть язык ей в рот.

Это казалось таким нелепым!

Но Лоуренса это не позабавило, и он гордо зашагал прочь, слишком уязвленный в своей мужской гордости, чтобы продолжать ухаживания. Потом он не разговаривал с ней целый год, до тех пор пока не вернулся из Бристоля с робкой женой, миниатюрной глупенькой блондинкой. То есть совершенной противоположностью Аннабел.

А третий поцелуй она получила сегодня, когда лорд Ньюбери вжался всем телом в нее и то же самое проделал с ее ртом.

Внезапно тот старый эпизод с Лоуренсом Фенстоуном и его языком почему-то не показался ей забавным.

Лорд Ньюбери сделал то же самое, пытаясь втиснуть свой язык между ее губами, но она крепко стиснула зубы, так что даже челюсть заболела. А затем она сбежала. И пусть такое поведение можно посчитать трусостью, но иногда это единственный благоразумный выход. Пусть даже это привело ее на пустошь и какая-то влюбленная парочка преградила ей дорогу обратно в бальный зал. Что выглядело несколько комично.

Впрочем, это не важно.

Она надула щеки, а затем медленно выдохнула воздух, неторопливо направляясь назад. Ну и ночка выдалась! И вовсе она не была волшебной. Не была…

— Ох!

Ее ступня соприкоснулась с чем-то — Господи! Кажется с чужой ногой?! — Аннабел, отшатнувшись, чуть не упала. Единственное, о чем она подумала, — это что споткнулась о мертвое тело.

По крайней мере, она понадеялась, что на мертвое. Безжизненное тело уж точно представляло гораздо меньшую угрозу ее репутации, чем живое.

* * *

Себастьян был человеком терпеливым, и ему несложно было подождать минут двадцать, чтобы они с Элизабет вернулись в бальный зал вполне респектабельно, то есть врозь. Прелестной леди Селларс следовало беречь свою репутацию, не то, что ему. Не то чтобы их связь была такой уж тайной. Элизабет была молода и красива и уже одарила мужа двумя сыновьями. К тому же, если Себастьян не ошибался, лорда Селларса гораздо больше интересовал его мужественный секретарь, чем собственная жена. Такое в жизни тоже случается.

Так что никто не ожидал от леди Селларс, что она станет хранить ему верность. Никто.

Но внешние приличия все же принято соблюдать, а потому Себастьян удовлетворенно оставался на одеяле (ловко пронесенном сюда предприимчивым лакеем) и любовался ночным небом.

Здесь, на пустоши, царили мир и покой, хоть ветерок доносил далекие звуки бальной музыки. Он ведь не слишком отдалился от сада Троубриджей. Элизабет не настолько любила приключения. Но все же он чувствовал себя крайне одиноким.

И самое странное — ему это нравилось.

Не часто он наслаждался одиночеством. По правде говоря, почти никогда. Но было какое-то очарование в безлюдье пустоши, в том, чтобы находиться на ее открытом пространстве. Это напомнило ему войну. Долгие ночи без крыши над головой… под пологом деревьев.