Жюльетта Бенцони - Король нищих Страница 10

— Мадемуазель Сильви! Взгляните на меня! Это я — Жаннета!

Припухшие веки дрогнули, и красивые, орехового цвета глаза, покрасневшие от долгих слез, взглянули на девушку, и Сильви едва слышно прошептала:

— Это ты, милая Жаннета? Мне почудилось, будто я слышу твой голос во сне…

Голос у Сильви был слабый, словно это шестнадцатилетнее дитя было неспособно говорить громче. Тем временем Жаннета поднялась с колен и, уперев руки в бока, с растущим гневом осматривала убогую комнатку.

— Нет, моя дорогая госпожа, вам не почудилось! Я действительно здесь и считаю, что меня привезли сюда вовремя. Господи, и почему это его светлость Франсуа доверил вас этим людям? Эй вы, вязальщица! — окликнула она старуху крестьянку, которая не поднимала глаз от вязанья. — Значит, так это вы о бедняжке заботитесь? Ведь она больна, к тому же она — благородная дама и нуждается в деликатном обхождении!

— Зря стараешься, Жаннета, — остановил ее Корантен. — Она тебя не понимает, она говорит только по-бретонски. Госпожа де Гонди считает, что так лучше для безопасности мадемуазель Сильви, которую выдают за тяжелобольную. К счастью, по-бретонски говорю я…

— Выдают за больную? Она же по-настоящему больна! Сам видишь, в каком она состоянии. И чего вы все ждете, твоя госпожа де Гонди и ты? Чтобы она умерла тут?

— Я все тебе объясню, Жаннета, но сперва скажи, кто привез тебя сюда. Уж не…

Девушка угадала имя, которое жаждал услышать Корантен, и ответила:

— Нет, не монсеньор Франсуа. Он отправился в армию во Фландрию. Меня сопровождал господин де Гансевиль, сейчас он разговаривает с господином де Гонди. А теперь объясни мне, почему это моя юная госпожа в таком жалком виде? В старом, поношенном платье, не причесана… она, право слово, грязная, а компанию ей составляет эта старая неряха! Если бы все это видел господин де Рагенэль, тебе пришлось бы несладко.

— Я ничего не могу поделать, милая моя Жаннета. Здесь всем распоряжается госпожа де Гонди. После отъезда монсеньера Франсуа она поместила нас сюда, сама-то она изредка заглядывает, но всегда одна, без своих болтливых служанок. Никто не должен знать, что Сильви прячут здесь, поэтому за припасами хожу я. Госпожа де Гонди запретила Сильви выходить из дома, чтобы избежать встреч с любопытными.

— Ну а тебе самому много ли дают этих самых припасов? — вдруг вспыхнула Жаннета. — Ты тоже не слишком растолстел. О, милостивая Богоматерь! Почему надо было привозить Сильви на этот остров? Как будто в Отеле Вандом или в Ане нет добрых людей, которые могли бы позаботиться о ней. И о чем только думал монсеньер Франсуа?

— Герцог с детства любит Бель-Иль, и для него этот остров — рай земной. Герцог человек добрый и доверчивый, и я уверен, он и знать не знает, что здесь происходит…

— А ты не мог рассказать ему об этом?

— Нет. Здесь всем заправляет герцогиня, а господин Франсуа во всем доверяет ей. Я сделал все, что мог, Жаннета, клянусь тебе; три дня назад я даже написал его светлости Франсуа, прося подыскать нам другое пристанище. Герцогиня женщина строгая, сурово религиозная… Я видел, не очень-то ей понравилось, что мы сюда

приехали… Поди-ка сюда, — вдруг тихо произнес он, увлекая Жаннету в сад, чтобы сказать ей нечто важное. — Я смекаю, что госпожа де Гонди думает, что мадемуазель Сильви любовница Франсуа, и я уверен, сама герцогиня тоже влюблена в Франсуа. Она держит Сильви взаперти под тем предлогом, что герцог принимает много визитеров и кто-нибудь может узнать ее. Но и это еще не все.

— Да и того, что ты мне рассказываешь, довольно!

— Нет. Хуже всего — сама наша больная. По-моему, у нее самой пропало желание жить. Несмотря на все мои мольбы, она почти ничего не ест. Боюсь, она уморит себя голодом…

Жаннета побледнела. Через минуту она уже вернулась в дом и начала его осматривать. Она распахнула дверь в узкую комнатку с запертыми ставнями, где стояла деревянная кровать, при этом из ее рта вырывались возмущенные возгласы, которые и вывели Сильви из оцепенения.

— Успокойся, пожалуйста! — тихо попросила она. — Я чувствую сильную слабость…

— Разве вы можете не быть слабой в доме, куда не заглядывает солнце? Меня удивляет, как вы вообще еще живы! Но клянусь вам, скоро все тут изменится. Я вашей герцогини не боюсь!

— Что за шум?! — раздался вдруг веселый голос Гансевиля. Он стремительно вошел в комнату и склонился перед Сильви в глубоком поклоне, касаясь пола серыми перьями шляпы. — Его светлость целует вам ручки, мадемуазель, и сожалеет, что не сможет собственной персоной вернуться на остров, как того бы желал; он солдат, а солдат обязан подчиняться приказам. Поэтому он прислал нас, как вам, наверное, уже сказала Жаннета. Мы найдем вам другое жилье, потому что тут вы больше не будете в безопасности. На днях сюда приезжает аббат де Гонди, чей острый язык и безумные мысли вы знаете. Вот почему я получил приказ купить для вас небольшое укромное имение, где вы сможете жить со своими людьми. Кстати, сделать это необходимо срочно… Если только монсеньер Франсуа узнает об этом! Эти люди обходятся с вами недостойным образом! От герцога я этого не ожидал…

— Тогда переправьте нас поскорее в другое место! — с жаром воскликнула Жаннета. — Не понимаю, почему мы должны оставаться на этом острове. Слава Богу, и в землях Вандомов найдется немало укромных уголков…

— Нет. Мадемуазель Сильви считается умершей и, если на сей счет возникнут сомнения, искать ее будут именно там. Бель-Иль велик — здесь ее можно надежно укрыть от любопытных глаз.

— Значит, я останусь здесь навсегда? — подала голос Сильви.

— Нет. Его светлость увезет вас отсюда при первой возможности. Вы лишь должны проявить терпение, а главное — поправиться. Его светлость пришел бы в отчаяние, увидев вас в таком состоянии.

Слабый румянец выступил на белых, как мел, щеках Сильви. Мысль о том, что она никогда больше не увидит Франсуа, приводила Сильви в безысходное отчаяние. Однако воспоминания о поездке с Франсуа сюда, на край света, согревали ее сердце.

Она помнила все: мгновения, когда он подобрал ее под копытами своего коня и взял на руки, ласкал и целовал ее — он боялся, что она умрет. Обморок Сильви, вызванный крайним изнеможением, продолжался меньше, чем думал Франсуа, но было так чудесно прижиматься к нему, позволять ласкать себя, что она не открывала глаза даже тогда, когда пришла в себя. Но как ни оттягивала она этот момент, действительность заставила ее вернуться в реальный мир.

А реальностью была та забота, которой ее окружили в замке Ане, когда жена управляющего уложила Сильви на кровать в одну из свободных комнат. Счастье Сильви заключалось в том, что Франсуа де Бофор приехал в замок только с Гансевилем, обидевшись на королеву за то, что она отказалась его принять. Королева сослалась на усталость, и мадемуазель д'Отфор выставила Франсуа за дверь Сен-Жерменского дворца, заявив, что ему дадут знать, когда его присутствие сочтут желательным. Но надеяться на такую милость в ближайшее время было безрассудно.