Жюльетта Бенцони - Принцесса вандалов Страница 10

— А может быть, вы мне позволите… Позволите задерживаться у вас?

— Там будет видно. Пока обсудим еще один вопрос. Я ни при каких обстоятельствах не стану принимать у себя госпожу де Лонгвиль, но полагаю, ей отведена ведущая роль в ваших «советах».

— Успокойтесь. Ее нет в Париже. Она сейчас в Гиени вместе с нашим младшим братом де Конти. Бордо стал главным городом, в нем ведутся переговоры с Испанией. В зависимости от того, как пройдут мои переговоры с двором, она и будет действовать.

— Смею надеяться, что она не возьмет на себя смелость подписывать от вашего имени какие-либо договоры?

— Нет! Конечно, нет! Она не посмеет!

— Она? Не посмеет? Или Анна-Женевьева совершенно переменилась, или вы ее плохо знаете! Мы можем почитать себя счастливыми, если в один прекрасный день она не появится здесь во главе испанской армии с трубами и барабанами! Тогда перед вами встанет выбор: заключить сестру в свои объятия или уничтожить выстрелом из мушкета. И я вам не завидую.

— Вы преувеличиваете! Она желает мне только счастья.

— Если ваше счастье служит ее славе! Что касается меня, монсеньор, то слава меня не интересует вовсе. Зато мне не хочется, чтобы победитель при Рокруа вдруг сделался испанцем, а мой брат — последний из славных Монморанси — заплатил бы своей головой за безмерную преданность вам. Но если случится такая беда, имейте в виду, в моем лице вы обретете непримиримого врага.

— А я-то полагал, что вы меня любите! Во всяком случае, так вы говорили!

— И могу повторить еще и еще: моя любовь в ваших руках. Все зависит от вас, монсеньор!

— В таком случае, положитесь на меня, я сделаю все возможное. Можем ли мы начать наши встречи уже с сегодняшнего дня?

— Да, но собираться мы будем как принято, по вечерам. Неурочный час придал бы нашим сборищам характер заговора.

— Но это и есть что-то вроде заговора. Разве нет?

— Да, но не обязательно кричать об этом со всех крыш. Приходите ближе к вечеру, и не все одновременно. Вспомните, как мы собирались когда-то в гостиной госпожи де Рамбуйе. Мы приходили туда, чтобы вместе провести время, послушать новые стихи наших поэтов, насладиться музыкой. Я позабочусь, чтобы музыка была приятной для слуха, ни слишком тихой, ни оглушительно громкой — мягким фоном для нашей беседы.

— Мне нравится ваша идея, хотя трудно поверить в невинный вечер, если нет обворожительных женщин…

— Не буду возражать, если вы пригласите, например, Мадемуазель — дочь герцога Орлеанского. Она горит желанием выказать вам свою преданность, особенно в те дни, когда здоровье вашей супруги внушает беспокойство. Не прилагая больших усилий, она уже чувствует себя принцессой де Конде.

— Я думал, вы ее терпеть не можете… Хотя, слушая вас…

— Терпеть не могу? Ничего подобного! Это она меня терпеть не может. А точнее, никак не может решить любить меня или ненавидеть. С одной стороны, ей нравится видеться со мной, болтать, пощипывать других, шутить, остроумничать, а с другой — отзывается она обо мне всегда плохо и уничижительно.

— Да, так оно и есть. Причина в том, что вы обольстительны, а она точь-в-точь швейцарец королевской гвардии, и ничего тут не поделаешь!

— Швейцарец она или не швейцарец, но пригласите ее. Она охотно согласится и будет представлять здесь своего отца. Полагаю, что Месье по-прежнему остается одним из ваших? После совершеннолетия короля он перестал быть королевским наместником и, думаю, очень этим огорчен, хотя не показывает виду. Если вам нужны еще дамы, то, пожалуйста, — госпожа де Бриенн, по-прежнему близкая подруга королевы, и моя подруга Мари де Сен-Совёр охотно составят нам компанию. Они обе умные женщины и не страдают склонностью к шпионажу. Если хотите, я приглашу их сегодня вечером.

— Сегодня вечером? Нет… Пожалейте меня, Изабель, и позвольте вернуться одному. Мне нужно столько сказать вам!

— Того, о чем говорится только в ночной темноте?

— Не только! Я могу говорить вам о любви всегда и…

— Покажите ваши руки. — Она развязала бант ночной рубашки и обнажила плечо с синяками и следом от укуса. — Если завтра прибавится хоть один синяк, один-единственный, мы не увидимся больше никогда в жизни. Мне двадцать пять лет, и я обожаю танцевать на балах. Если вы собираетесь обречь меня на высокие воротники и допотопные брыжи, то лучше простимся сразу без долгих слов.

Вид у Конде сразу стал таким несчастным, что у Изабель не хватило духу продолжать ему выговаривать.

— Хорошо, я согласна, сегодня вечером приходите один. Я пошлю слугу на чердак, пусть посмотрит, не сохранилась ли там какая-нибудь кольчуга.

— А что прикажете мне? Мне прийти с большими садовыми ножницами?

Без садовых ножниц, в самом деле, не обошлось. Незадолго до прихода принца Изабель принесли охапку чудесных роз, которые были срезаны в Сен-Море по его повелению. Изабель с наслаждением подышала ароматом, прежде чем их расставили по вазам. Двумя розами из этой охапки она украсила скромный вырез платья. Ужин был изыскан, но короток, так как нетерпение принца можно было при желании потрогать. Изабель, поблагодарив, отослала слуг и взяла своего гостя за руку, чтобы проводить к себе в спальню. В спальне он усадил ее за туалетный столик перед большим зеркалом и после нескончаемых поцелуев принялся раздевать.

— Посмотрим на ваши боевые раны, — прошептал он, щекоча ей усами шею.

Изабель закрыла глаза, и в спальне воцарилась тишина, изредка прерываемая стонами, не имевшими ничего общего со стонами боли.

На следующий день во второй половине дня к герцогине де Шатильон приехали гости: первым прибыл принц де Конде, вскоре за ним де Ларошфуко со своим секретарем Гурвилем, президент Виоле, кардинал де Рец, по своему обыкновению словоохотливый и улыбающийся, Лэне и… герцог де Немур. Он единственный не сиял восхищенной улыбкой. Правда, вслед за ним сразу же появился герцог де Бофор, его шурин. Но эти родственники не слишком любили друг друга из-за вечного и неразрешимого спора, кто родовитее. К тому же де Бофор, не скрывая своей принадлежности к Фронде Принцев, воодушевляемой ненавистью к Мазарини и дружескими чувствами к Конде, не одобрял переговоров с испанцами и в особенности был против того, чтобы они вступали на французскую землю. Он ни разу не поставил своей подписи под договорами с испанцами, чем страшно сердил де Немура.

— Этот незаконнорожденный считает себя вправе ни с кем не считаться, потому что Генрих IV приходится ему дедом, но и у меня мать была принцессой королевской крови!

— Почему же вы женились на сестре этого незаконнорожденного? — оборвал его однажды кардинал де Рец, который был близким другом семьи Вандомов. — К тому же в отношении испанцев я совершенно с ним согласен. И не я один. А у прекрасного пола де Бофор пользуется не меньшим успехом, чем вы. И сводит счеты он с одним только Мазарини. А его мать, о которой вы отозвались с таким высокомерием, была, не будем забывать, из дома Водемон-Лоррен. И вообще я его люблю, — простодушно прибавил новоиспеченный кардинал.