Кейси Майклз - Влюбленная вдова Страница 10

А джин есть джин. Назовите его как угодно, все равно это будет одно и то же пойло — что в хрустальном бокале, что в глиняной кружке, какие в ходу в трущобах Лондона. Обитающие там бедняки именуют его по-своему — «Выверт» или «Чумная голова», даже «Раздень-меня-донага» — и хлещут по полпенни за кружку. Ужасная гадость, поморщилась Эбби, а Гермиона глотала его, словно это и впрямь была вода. По-видимому, джин был ей как слону дробина.

— Я скучаю по Пончику, — с душераздирающим вздохом объявила вдруг Гермиона.

Одуряющая волна винных паров ударила в лицо Эбби, и она судорожно замахала перед лицом веером, одновременно копаясь в сумочке в поисках мятных лепешек.

— Уверяю тебя, с ним ничего не случится, — твердо ответила она, протягивая невестке коробочку с лепешками.

— Это ты так считаешь. Просто не понимаю, почему я сегодня не могла взять его с собой? Такой славный малыш! Уверена, что леди… леди — ну кто бы она там ни была! — не стала бы возражать.

— Мы с тобой в гостях у герцога и герцогини Селборн, Гермиона! Уж постарайся как-нибудь запомнить это, хорошо? А что касается Пончика… — Помолчав немного, Эбби с чувством добавила: — Представляю, как обрадовались бы их светлости, если бы твое маленькое чудовище вначале цапнуло за ногу герцога, а потом сделало пи-пи на подол герцогини!

— О, как тебе не стыдно, Абигайль! Я знаю, ты почему-то невзлюбила бедняжку, но даже ты не станешь отрицать, что на самом деле он очень славный, — Прищурившись, Гермиона бросила на невестку обвиняющий взгляд. — Говорят, собаки на редкость хорошо разбираются в людях. Возможно, Пончик углядел в твоей натуре нечто такое, милая Эбби, чего нам, простым смертным, увидеть просто не дано.

Эбби невольно подумала, какая же она скучная, серая и невероятно занудная! Длинную лошадиную физиономию не могли оживить ни подсиненные волосы, ни слишком маленькие и глубоко посаженные, похожие на бусинки глазки. Бедняжка Эдвардина, вздохнула Эбби, унаследовала ангельскую внешность от покойного отца, а куриные мозги — от матери. Вот уж не повезло! Просто страшно подумать, к чему может привести такое сочетание. А если бы душевные и физические качества родителей распределились по-другому? Эбби покрылась холодным потом, попытавшись представить себе образованную молодую леди с лицом издыхающей лошади. Попробовала бы она тогда сбыть с рук такую Эдвардину!

Бедняжка Гермиона! Еще одна женщина, которую повели к алтарю в расчете, что ее приданое поправит пошатнувшиеся дела Бэкуорт-Мелдонов. Ко всеобщему удивлению, ей удалось произвести на свет двух очаровательных малюток. И вот теперь они выросли, и им не было до матери никакого дела. Муж давно сбежал от нее, и Гермиона топила горе в бутылке «Сердечной отрады», а единственным существом, бескорыстно ее любившим, был визгливый комок шерсти по имени Пончик.

— Ладно, может, ты и права. — Она неожиданно испытала прилив жалости к Гермионе, ведь и та тоже стала жертвой Бэкуорт-Мелдонов. — Пончик — славный пес, нежный, как персик. А я чудовище, и он это чувствует. Прости меня, Гермиона, клянусь исправиться и больше не грешить. Если хочешь, я готова даже отправиться домой, чтобы загладить свою вину. Как ты думаешь, тогда он меня простит?

Она встала. Гермиона в ответ посмотрела на нее крохотными, блестящими и одновременно, как ни странно, какими-то блеклыми глазами и кивнула. Что-что, с горечью подумала Эбби, а толстокожесть всегда была отличительной чертой всех членов этой семейки.

— Да, конечно. А я буду молиться за тебя, Абигайль.

— Я счастлива.

Наклонившись, Эбби поцеловала напудренную щеку невестки. Она

направилась туда, где в последний раз видела окруженную толпой поклонников Эдвардину, лица которых та даже толком не могла разглядеть. Бедняжка щебетала не умолкая. Возможно, рассказывала волнующую историю о том, как ее вместе с братцем Игги застал викарий, когда они, оба голые, плескались в ручье, — ну не забавно ли это в самом деле?

«О Господи, и что это мне в голову взбрело? Не иначе я окончательно спятила!» — проклинала себя Эбби, проталкиваясь сквозь плотную толпу пэров и их жен, до отказа заполнившую бальный зал Селборнов, и чувствуя на себе их неодобрительные взгляды.

Нет, она вовсе не обижалась на них, даже когда кое-кто из этой титулованной публики, высокомерно смерив ее с ног до головы возмущенным взглядом, сразу отворачивался в сторону, словно устыдившись того, что вообще обратил внимание на такое ничтожество.

Она и есть ничтожество, грустно подумала про себя Абигайль Бэкуорт-Мелдон. Ни богатства, ни громкого титула, ни красоты. А уж в присутствии Эдвардины она вообще выглядит серой мышкой.

Уже давным-давно, сравнив себя с этой ослепительной юной красавицей, Эбби была вынуждена признать, что внешность у нее самая заурядная.

Конечно, волосы у нее хорошие — густые, длинные, светлого, почти пепельного оттенка. Но при этом прямые как палки, в то время как все сейчас сходят с ума по локонам.

Глаза тоже ничего, размышляла Эбби. Глубокие и таинственные, как озера, цветом напоминающие лесные фиалки после дождя. Но… и только.

Никто никогда не заглядывал ей в глаза, поэтому ни одна живая душа в мире не могла бы похвастаться тем, что видела, как в них пляшут шаловливые бесенята, как радость бьет в них ключом, буквально переливаясь через край. А может, так даже и лучше, потому что вряд ли это прилично для вдовы, к тому же строгих правил, которой не исполнилось еще и двадцати трех полных лет.

Нет, пора раз и навсегда выкинуть из головы пустые мечты. Все это верно, но Эбби так долго душила их в себе, что сейчас, в кои-то веки оказавшись в Лондоне, да еще в разгар сезона, она с замиранием сердца подумала: а вдруг и ей улыбнется счастье и она тоже найдет себе мужа?

Хотя бы в награду за все, что ей пришлось вытерпеть за эти ужасные две недели в доме на Халф-Мун-стрит.

Впрочем, неохотно призналась она себе, с таким же успехом она могла бы вырядиться в саван или вообще явиться голой, потому что если рядом оказывалась Эдвардина, глаза всех присутствующих устремлялись к ней, и Эбби отходила на задний план. А это было ужасно несправедливо — по крайней мере так она считала.

Вынужденная играть роль компаньонки этой молоденькой дурочки, Эбби внезапно осознала, что с приездом в Лондон для нее ничего не изменилось. С таким же успехом она могла остаться в их крохотном имении в Систоне. Она и здесь была такой же — надежной, практичной, здравомыслящей, хладнокровной, рассудительной. Словом, человеком, на которого можно положиться. Господи, до чего же ей все это осточертело! Ее благоприобретенные родственнички полагали, что знают ее, но это не так. Они помнили робкую, неуверенную в себе невесту, жалели юную вдову, а за последние несколько лет привыкли видеть в ней этакого семейного тирана, державшего в узде всю их семейку и правившего ими любящей, но твердой рукой.