Джо Беверли - Сломанная роза Страница 10

И, к ужасу своему, он понимал, что Джеанна сделает так, как говорит.

Он все еще держал ее, но вот она положила его руку себе на грудь, маленькую высокую грудь с твердым соском, так ясно ощутимым под тонкой тканью.

— Видишь, и я расту, — улыбнулась она и посмотрела вниз. — И ты тоже.

Галеран знал это. Впервые в жизни желание его было столь сильным, ищущим немедленного удовлетворения. Он испытывал подобное и раньше, но никогда — с женщиной, с этой женщиной, такой близкой, горячей под его ладонью.

Его начала бить дрожь.

— Мы ведь не можем…

— Конечно, не можем. Но поцеловаться можем. Ты должен мне один поцелуй, помнишь?

— Нет, Джеанна. Я не могу… — Он тщился объяснить ей, какая опасность угрожает им обоим, что еще миг — и он не совладает с проснувшимся в нем зверем, но не мог подобрать нужных слов.

Но, видимо, она поняла, ибо, тяжко вздохнув, встала и отошла от кровати.

— Не можешь так не можешь, — согласилась она, как ни в чем не бывало. — Я сейчас пришлю тебе одежду. — И выскользнула из комнаты, оставив за собою неясный след пряно-цветочного аромата, а он долго еще боролся со своей взбунтовавшейся плотью.

Больше Джеанна его не дразнила, но от одного ее присутствия Галеран впадал в состояние, близкое к безумию. В день свадьбы он чувствовал, что готов воспламениться от одного ее вида, как сухое дерево вспыхивает от одной случайной искры, и долгая церемония венчания и последовавший за нею пир показались ему нескончаемой пыткой. Когда же наконец их с Джеанной отвели в опочивальню и оставили одних на широком брачном ложе, Галеран понял, что ему страшно — отчасти потому, что Джеанна, возможно, знала больше, чем он, и могла осмеять его, но главным образом он боялся выпустить на волю бушевавшую внутри его силу, которая ему самому была непонятна и неподвластна, и сделать Джеанне больно.

Подождав немного, она коснулась его груди.

— Галеран…

Он невольно содрогнулся, ибо до сих пор исступлено старался не давать себе воли, и ужаснулся внезапной мысли о том, что если он преуспеет в укрощении своей похоти, то, пожалуй, его невеста так и не станет в эту ночь женою.

— Ты была права, — пробормотал он. — Тебе надо было выйти за кого-нибудь постарше.

— Зачем? — безмятежно и даже весело откликнулась Джеанна. — Он умер бы раньше меня.

Сжав кулаки, Галеран лежал на спине и смотрел в потолок.

— Он бы знал, что надо делать, Джеанна. А я не знаю. Я никогда еще этого не делал.

Она снова коснулась его груди легким, успокаивающим движением, но он видел, что она тоже боится.

— И я не делала, но я знаю, как начать.

— Это и я знаю.

Но он не представлял себе, когда и как это делается… Обжигая его тело огнем, ее рука двинулась вниз и нашла корень его терзаний и надежд.

Галеран обмер, но заметил, что и она затаила дыхание.

— Я и не знала, что он такой твердый, — заметила она и, вместо того, чтобы отпрянуть и потупиться, как подобает скромной девице, откинула простыни, чтобы разглядеть все получше. Ее пальцы с любопытством скользили по напряженной плоти, ощупывали ее, и Галерану пришлось самому отвести ее руку, пока не началось извержение. Джеанна не слушалась, и они немного повозились, пытаясь настоять каждый на своем, пока вдруг не оказались лицом к лицу, глядя друг на друга так, будто видятся впервые в жизни.

— Не надо, Джеанна.

— А что, это больно?

— Да. Но дело не в том, что…

— Тогда давай.

Она лежала подле него нагая, хрупкая, и под тонкой кожей ясно виднелись голубые жилки.

— Я боюсь сделать больно тебе.

— Но ведь ты должен.

— Я не хочу причинять тебе боль. — Он хотел отодвинуться, но она обвила его руками и ногами и удержала, тем самым напоминая, что на самом деле она вовсе не такая уж хрупкая.

— Не бойся. Кормилица говорила, — тут Джеанна покраснела, отчего стала для него еще ближе и желанней, — она говорила, что это проще сделать, когда я буду готова, а готова я буду, когда там станет мокро… — Тут ее голос упал до шепота, а щеки запылали. — Бог знает, сколько недель я была готова, Галеран, и… я готова теперь.

Она взяла его руку и направила ее вниз, между ног, где, подтверждая истинность ее слов, наливались живым огнем горячие влажные складки, помогая ему, раскрываясь, обтекая его…

Его тело бездумно и послушно последовало за ее рукой, как плуг следует за упряжкой волов. Он вошел в нее, наполнил ее собою, слился с нею, растаял в ней.

Он даже представить себе не мог, что это будет вот так, что это будет похоже на его шалости с девушками не более, чем огонек свечи похож на пламя преисподней; не более, чем пламя домашнего очага похоже на пожар — даже если сравнивать то, что происходило сейчас, с теми моментами, когда ему удавалось до конца помочь себе самому.

Когда это произошло, он обрушился на нее, упал, опустошенный и обессиленный, и она, задыхаясь, оттолкнула его.

— Галеран, я не могу дышать!

Он виновато отодвинулся.

— Прости. Я не сделал тебе больно? — И, прочитав в ее лице ответ, добавил: — Если и сделал, то виновата ты.

— Я?

— Я мог бы подождать еще, если б ты не была такой смелой.

— Сколько бы ты ни ждал, ничего не изменится, — огрызнулась она. — Похоть — натура мужчины, боль и кровь — удел женщины.

Он робко пытался утешить ее.

— Теперь, когда ты уже не девушка, больно не будет.

— Откуда ты знаешь? — И с этими словами она повернулась к нему спиной.

Итак, невзирая на то, что он с превеликим удовольствием повторил бы все с самого начала, Галеран последовал примеру жены, повернулся к ней спиною и сам не заметил, как заснул.

Наутро простыня с постели молодоженов была торжественно предъявлена гостям в подтверждение свершившегося брака. Галерана поздравляли так, будто бы он убил дракона, а вокруг Джеанны суетились, словно она опасно ранена.

Что, по мнению Галерана, было близко к истине.

Сам он чувствовал себя глубоко несчастным, несмотря на похвалы, которыми его осыпали мужчины. Вероятно, никто из них, даже Фальк, не догадывался, как бешено и грубо он овладел Джоанной в минувшую ночь и как она подавлена случившимся.

Единственное, что ему теперь оставалось, — сдерживать свои порывы до тех пор, пока молодая жена не оправится от причиненной ей боли. Но когда же это случится?

Вечером, когда они снова легли в постель, Галеран осторожно спросил Джеанну, не прошла ли боль.

— Почти прошла, — ответила она так обиженно, что у него пропало всякое желание.

В эту ночь ему пришлось особенно тяжко. Он не хотел силой овладевать не желающей этого и еще не выздоровевшей женой, но, уже вкусив от плода любви, хотел испытывать его сладость снова и снова. Он подумывал даже, не воспользоваться ли уступчивостью служанок, но отринул эти мысли как недостойные.