Джон Спиид - Наложница визиря Страница 11

— Пока ему везло гораздо больше, чем повезло бы мне, Люси, — пояснил он, когда Люсинда спросила его об этом. Казалось, Да Гаму забавляет все происходящее. Люсинда подумала, не выпил ли он.

Что касается Джеральдо, то после бессонной ночи он отдал приказ не беспокоить его до тех пор, пока караван на самом деле не будет готов тронуться в путь, и спал в своей комнате с задернутыми шторами.

В полдень, вместо того чтобы находиться уже в пути, Люсинда занялась организацией обеда для путешественников. К счастью, она остановила слуг до того, как тарелки с холодным мясом покинули дом, и отправила их назад в кухню. Там она приказала положить ветчину и говядину на отдельные тарелки, потому что индусы-христиане, несмотря на принятие христианства, отказывались есть мясо коровы, а мусульмане не станут есть свинину. Португальцы, конечно, ели все.

К тому времени, как колокол на церкви Святой Екатерины пробил два часа, казалось, что все готово. Люсинда послала Елену удостовериться, все ли собрались для отправления в путь, а сама побежала в комнату дяди. Еще не успев завернуть за угол, она услышала крики.

Она чуть не врезалась в Джеральдо, которого отталкивал разозленный камердинер тио Карлоса. Несмотря на рост и силу, создавалось впечатление, что Джеральдо не в состоянии противостоять праведному гневу беззубого камердинера.

— Адольфо, объясни, что происходит! — воскликнула Люсинда.

— Он пытался проскользнуть в спальню господина, сеньорита, — сказал Адольфо и еще раз гневно толкнул Джеральдо в грудь.

К удивлению Люсинды, Джеральдо выглядел обескураженным и даже виноватым, а не разозленным, как она ожидала. Она могла бы также понять, если бы ему стало забавно и смешно.

— Я хотел попрощаться, — сказал он и беспомощно развел руками. — Кто знает, когда мы снова сможем увидеться с тио Карлосом?

— Он задумал недоброе, — настаивал камердинер. — Посмотрите, что я нашел на полу у его ног! — закричал Адольфо и раскрыл кулак перед носом Джеральдо, а затем протянул руку к Люсинде. На ладони лежала крошечная серебряная коробочка.

— Мой мышьяк! — воскликнула Люсинда.

— Яд! — размахивая коробочкой, заорал Адольфо. — Преступление!

— Значит, теперь ты обвиняешь сеньориту Дасану? — спросил Джеральдо и выхватил коробочку из руки камердинера. — Ты утверждаешь, что моя кузина отравила нашего дядю?

Адольфо открыл беззубый рот и выдавил один долгий звук: «О-о!».

— Я не это имел в виду! — закричал он.

— Пойдем со мной, Люси, — сказал Джеральдо, крепко взял ее за руку и повел прочь. Через плечо он бросил: — Я отправлю очень суровое письмо дяде насчет этого оскорбления его племянницы.

— Вернитесь! — размахивая пустым кулаком, закричал Адольфо.

— Сколько лет этому дураку? — спросил Джеральдо с горящими глазами.

— Наверное, шестьдесят, может семьдесят.

— Понятно, — вздохнул Джеральдо, словно пытаясь успокоиться. — Возможно, это все объясняет.

— Он очень давно работает на тио Карлоса. Не нужно его наказывать.

— Ты, как и всегда, права, Люси. На этот раз я его прощу, — когда он улыбнулся, зубы заблестели на солнце, словно жемчужины. — Прости меня за несдержанность. Наверное, я очень сильно о тебе беспокоюсь, — он нежно сжал ее руку и протянул ей коробочку с мышьяком. — Как я понимаю, это твое. Встретимся внизу.

Когда Джеральдо направился в свою комнату, Люсинда попыталась навести порядок в мыслях. И если более старшая или более мудрая женщина могла бы задуматься о Джеральдо, его увиливаниях и попытке украдкой проскользнуть в комнату дяди или о таинственном появлении серебряной коробочки у ног Джеральдо, Люсинда все еще размышляла над тем, как он сказал, что очень сильно о ней беспокоится. Он назвал ее Люси, и произнесенное им имя на протяжении многих часов эхом повторялось у нее в сознании, словно там звенел золотой колокольчик.

Наконец все было готово. Люсинда в последний раз прощалась с Карвалло и его женой, когда услышала крик Елены на хинди рядом с одной из повозок, в которые были запряжены волы. Вокруг собралась толпа, не давая Люсинде рассмотреть происходящее, но она услышала женские голоса. Эти женщины называли друг друга очень нехорошими словами. Да Гама махнул Люсинде, жестом подзывая к себе.

Там стояла Елена, упершись руками в бока и широко расставив ноги. Она показывала на кого-то, кого Люсинда не могла рассмотреть, и кричала.

— Она — твоя служанка, Люси, — сказал Да Гама, подталкивая девушку вперед.

Наконец Люси увидела второго человека, и, несмотря на то что эта личность говорила женским голосом, Люсинда предположила, что это все-таки не женщина. Хотя это, конечно, могла быть женщина, маленькая и тучная, одетая как мужчина.

— В чем дело, Елена? — спросила Люсинда на португальском.

Лицо Елены было искажено злостью и отвращением.

— Вначале этот шакал говорит мне, что я должна ехать, как мешок муки, на повозке с волами! — рявкнула она на грубом хинди и гневно указала пальцем на капитана Патана, который смотрел в небо и молчал. — Затем они говорят мне, что я должна ехать с хиджрей[17]! Я не позволю им так оскорблять меня! Пусть она идет пешком!

— Пожалуйста, айя, успокойся, — сказала Люсинда на португальском, направляясь к ней.

Елена шагнула в сторону.

— Никогда! — гневно заявила она. — Я не поеду с хиджрей!

После этого она скрестила руки на груди и уселась на землю.

Второй человек — мужчина, женщина или кто бы это ни был — повернулся к Люсинде круглым лицом, на котором были написаны обида и грусть.

— У меня несчастливая судьба — терпеть такое отношение к себе, госпожа, — прозвучал высокий голос. Люсинда подумала, что этот голос больше подошел бы ребенку, чем женщине.

Конечно, теперь она сообразила. На хинди слово hijra используется для ответа и означает «не то и не это». Теперь, глядя на странную фигуру, грустно стоявшую рядом с ее служанкой, Люсинда все поняла.

— Хиджра, — пробормотала она.

— Мукхунни[18], госпожа, — сказал человек на хинди. Он был оскорблен и высоко поднял голову. — Это будет правильный термин. Я был одним из главных евнухов в серале султана Биджапура. И очевидно, что я — это он, а не она!

Елена закатила глаза.

Не зная, что еще предпринять, Люсинда присела в реверансе, но не низко. В ответ на это евнух приложил сложенные ладони ко лбу.

— Простите мои дурные манеры, — сказала она, зная из уроков Елены, что извинения — всегда лучший способ начать разговор на хинди. — Вы — первый… э-э-э…

— Мукхунни, госпожа, — подсказал евнух с высоко поднятой головой. Таким образом демонстрировалась маленькая шея. — Слово означает «с короткими бивнями» и является правильным обращением к человеку, изуродованному, как я.