Шарлотта Бронте - Джейн Эротика Страница 11

– Если никто не полюбит меня, я лучше умру, – всхлипывала я. – Я хочу, чтобы меня полюбили, ради этого я готова сломать руку, встать на пути у разъяренного быка, пусть даже лошадь проломит мне грудь копытом, пусть…

– Тише, Джейн! Ты переоцениваешь человеческую привязанность.

Возможно, это было правдой. Я просыпалась с мыслью о моем темноглазом возлюбленном. Я тосковала о любви, которую он воплощал в моих мечтах, и наслаждалась горячей волной желания, которая пробегала по моему телу в те минуты, которые целиком были заняты им. Я вряд ли сознавала, что он занимает слишком большое место в моих мыслях, но людям, страдающим от одиночества, а ведь одиночество было уделом моего детства, свойственно жаждать любви, этой главной человеческой потребности. Кроме того, Хелен Бернс сама призналась мне, что думает совсем о других вещах, когда ее секут. Я покраснела, вспомнив об этом. Наверное, она думала о чем-то хорошем, о доме, своей семье, которая была у нее когда-то, а не представляла себе, как ее бьет жестокий любовник.

Опустив голову на плечо Хелен, я обвила ее руками. Она прижала меня к себе, и мы застыли так, не произнося ни слова. Спустя несколько минут в комнату вошла мисс Темпл.

– Ты-то мне и нужна, Джейн Эйр, – сказала она. – Пройди, пожалуйста, ко мне в комнату. Если уж и Хелен Бернс здесь, пусть идет с нами.

По запутанным коридорам и темным лестницам мы прошли за директрисой в ее комнату, которая была ярко освещена огнем камина и выглядела уютной. Пригласив Хелен Бернс сесть в низкое кресло, стоящее под одну сторону камина, она села по другую и подозвала меня к себе.

– Все, слезы закончились? – спросила она меня. – А с ними должна была утихнуть твоя обида.

– Я боюсь, обида никогда не утихнет, – ответила я.

– Почему?

– Потому что меня ложно обвинили. И вы, мэм, и все остальные, теперь будете думать, что я плохая.

– Мы будем думать о тебе то, что ты докажешь нам своими делами. Продолжай быть хорошей девочкой, и нам будет этого достаточно. Ну же, а теперь расскажи, что это за дама, которую мистер Брокльхерст назвал твоей благодетельницей.

– Миссис Рид, жена моего дяди. Он умер и оставил меня на ее попечении.

– То есть она приняла тебя не по своему собственному желанию?

– Нет, мэм. Ей не хотелось этого. Но когда мой дядя умирал, он взял с нее обещание, что она будет воспитывать меня у себя.

– Так вот теперь, Джейн, ты знаешь, или, по крайней мере, я сообщаю тебе об этом сейчас, что любой, кого обвиняют в преступлении, имеет шанс говорить в свою защиту. Тебе вменяют в вину ложь; так говори же, чтобы оправдаться передо мной. Ты можешь рассказать все, что подсказывает тебе память, не преувеличивай только и ничего не добавляй от себя.

Я приняла решение быть как можно более скромной, бесстрастной и, попросив несколько минут, чтобы составить связный рассказ, поведала о своем печальном детстве. Обессиленная переживаниями, я была более сдержанна, чем обычно, когда кто-нибудь затрагивал эту неприятную для меня тему, и, помня о предостережениях Хелен насчет того, что не следует взращивать в себе чувство обиды, взяла тон гораздо менее желчный и горький, чем обычно. Надо сказать, что так моя история выглядела более правдоподобной. По мере того, как я говорила, во мне росла уверенность в том, что мисс Темпл верит мне.

Когда я закончила, она молчала в течение нескольких минут, а затем произнесла:

– Я немного знакома с аптекарем мистером Ллойдом, я напишу ему. Если его ответ будет совпадать с тем, что ты рассказала – я имею в виду происшествие в красной комнате – ты будешь при всех освобождена от всяких подозрений. В моих глазах ты свободна от них уже сейчас.

Она поцеловала меня и, все еще не отпуская от себя, обратилась к Хелен Бернс.

– Как ты чувствуешь себя сегодня, Хелен? Много ли ты кашляла?

– Не так уж сильно, мэм.

– А боли в груди?

– Немного лучше.

Мисс Темпл встала, взяла ее за руку, измерила пульс, а затем вернулась на свое место. Я услышала ее тихий вздох. Она сидела в задумчивости некоторое время, затем, взяв себя в руки, весело произнесла:

– Сегодня вы мои гостьи, и мне нужно вести себя соответствующе.

Она позвонила в колокольчик.

– Барбара, – обратилась она к вошедшей служанке. – Сегодня я еще не пила чай, принеси поднос, да не забудь две чашки для этих юных леди.

Скоро все было выполнено. Как приятно было смотреть на фарфоровые чашки и пестро раскрашенный чайник на маленьком круглом столике возле камина! Каким душистым был напиток, и как вкусно пахли тосты!

– Барбара, – сказала мисс Темпл. – Ты не могла бы принести еще хлеба и масла, этого недостаточно для троих.

Барбара вышла, но вскоре вернулась.

– Мэм, миссис Харден говорит, что она отмерила все в обычном количестве.

Надо сказать, что миссис Харден была экономка. Она приходилась особенно по душе мистеру Брокльхерсту, поскольку целиком состояла из китового уса и железа.

– Очень хорошо! – ответила мисс Темпл. – Тогда, я полагаю, мы обойдемся этим, Барбара.

И, когда служанка удалилась, добавила с улыбкой:

– К счастью, исправить это упущение все еще в моих силах.

Пригласив нас с Хелен к столику с чашками чая с великолепно вкусными, но не очень большими кусочками тоста, она поднялась с места, открыла шкафчик и достала оттуда сверток. Освобожденный от бумаги, на наших глазах он превратился в большой кусок пирога.

– Я собиралась дать по куску каждой из вас с собой, – сказала она. – Но поскольку здесь так мало тостов, придется угостить вас сейчас.

Она принялась нарезать пирог щедрыми ломтями. Это маленькое чаепитие казалось мне достойным богов; и не меньшее удовольствие доставляла нам ласковая улыбка хозяйки, с которой она наблюдала, как мы утоляем голод изысканным угощением, предложенным ею.

Чай был выпит, поднос унесен, и мы снова собрались вокруг камина, сев по обе стороны от нее. Теперь она повела беседу с Хелен, и я чувствовала, что должна быть благодарной за то, что мне довелось присутствовать при ней. Они говорили о вещах, о которых я никогда раньше не слышала; о народах и давно ушедших временах; о дальних странах; о тайнах природы, проникнуть в которые стремится человек. Они говорили о книгах! О, как много они прочитали! Какими знаниями обладали! Они, казалось, с легкостью разбирались во французских названиях и французских авторах, но каково было мое удивление, когда мисс Темпл спросила Хелен, не удается ли ей в редкие минуты свободного времени заниматься латинским, которому обучал ее отец, и, достав с полки книгу, попросила ее прочесть и перевести страницу из Вергилия. Едва она закончила, прозвенел звонок, призывающий нас ко сну, и медлить было бы недопустимым. Мисс Темпл обняла нас обеих.

– Да благословит вас Бог, дети мои! – произнесла она.

Хелен она задержала в своих объятиях на мгновение дольше, чем меня, и отпустила ее с большим сожалением. Она проводила нас взглядом, когда мы выходили из комнаты, и я догадывалась, что именно Хелен предназначался второй грустный вздох и слеза, которую она отерла со своей щеки.

Добравшись до спальни, мы услышали голос мисс Скетчерд, которая проверяла ящики девочек. В то мгновение, когда мы вошли, она как раз открыла ящик Хелен Бернс. Хелен была встречена резким выговором и обещанием прикрепить ей на спину с полдюжины неаккуратно сложенных предметов из ее ящика.

– Действительно, мои вещи в ужасном беспорядке, – прошептала мне Хелен. – Я собиралась сложить их, но забыла.

На следующее утро мисс Скетчерд написала крупными буквами слово «неряха» на куске картона и увенчала им широкий, умный лоб Хелен. Она носила его до самого вечера, смиренная и терпеливая, уверенная в справедливости наказания. Как только мисс Скетчерд удалилась, закончив вечерний урок, я подскочила к Хелен, сорвала листок и бросила его в огонь. Гнев, на который была неспособна моя подруга, весь день тлел в моей душе, а крупные горячие слезы обжигали щеки; ее покорность отзывалась невыносимой болью в моем сердце.

Спустя примерно неделю после описанных выше событий мисс Темпл получила ответ от мистера Ллойда, который свидетельствовал в мою пользу. Мисс Темпл перед всей школой объявила, что касательно обвинений, выдвинутых против Джейн Эйр, был сделан соответствующий запрос и что она рада, согласно результатам этого запроса, полностью восстановить мою запятнанную репутацию. Затем каждая учительница пожала мне руку и наградила поцелуем, а по рядам учениц пробежал одобрительный гул.

Свободная от тяжкого бремени, я начала жизнь с чистого листа, полная решимости прокладывать себе путь вопреки любым трудностям. Через несколько недель меня перевели в старший класс, а почти через два месяца разрешили приступить к занятиям французским и рисованием. Наступил день, когда я выучила два времени глагола etre и нарисовала свой первый дом (хотя, надо сказать, он рискованным наклоном своих стен превосходил Пизанскую башню). В тот вечер, ложась в постель, я забыла представить себе моего темноглазого возлюбленного, что обычно помогало мне утолять мои тайные желания. Вместо этого передо мной в темноте проплывала череда прекрасных произведений искусства. Я также размышляла, смогу ли когда-нибудь перевести небольшой французский рассказ, который днем показала мне мадам Пьеро. Так, стремления моей молодой плоти были вытеснены жаждой знаний, и, очень довольная этим, я крепко уснула.