Кэт Мартин - Полночный всадник Страница 11

Если она продержится, дядя найдет ее; да, он, несомненно, появится. Флетчер Остин не менее силен и решителен, чем тот, кто называл себя Эль Драконом.

Эта мысль укрепила ее и помогла преодолеть страх. Запахнувшись в халат, она отошла в тень и села под деревом. Кэрли уже изведала трудности и жестокость: утрату сестры и отца, работу с утра до позднего вечера на участке земли возле шахты, медленное угасание матери. Она вынесла все это, выстоит и сейчас.

С каждой минутой ее мужество росло. Когда группа приготовилась к отъезду, Кэрли Мак-Коннелл, выпускница дорогой школы для Молодых леди, с ужасом ожидавшая пыток своего мучителя, уже превратилась в дочь пенсильванского шахтера, не уступавшую по силе духа самому Эль Дракону.

— Твой поступок — похищение женщины — может привести только к беде. — Педро Санчес стоял перед Рамоном, вертя в руках сомбреро.

— Что сделано, то сделано. Уже ничего не изменить.

— Тебе не следовало открываться.

Словно не расслышав упрека старого друга и тревоги в его голосе, Рамон распорядился:

— Пусть люди садятся на лошадей и приготовятся к отъезду. Девушка поскачет с Энрикесом. Мы и так потеряли слишком много времени.

— Флетчер организует погоню. Похищение девушки оскорбило его, и он не успокоится, пока не найдет ее.

Рамон посмотрел на девушку. Она гордо расправила плечи, а в ее больших зеленых глазах горел вызов. Рамон подумал об Андреасе, и его снова охватила ярость, вскоре сменившаяся мучительной тоской, которую он старался скрывать, ибо эти люди нуждались в нем, как и обитатели лагеря. Смерть Андреаса не должна остаться неотмщенной.

Но боль не утихала, она затаилась внутри, ожидая повода, чтобы прорваться наружу или растерзать его.

Глядя на Кэрли, Рамон вспомнил предсмертные слова брата: «Однажды ты сказал… что женщина принесет мне смерть». Страдание захлестнуло его.

— Нет, — сказал дон, — девушка пойдет пешком. Посмотрим, есть ли в этой gringa что-нибудь, кроме высокомерия и надменности.

Он направился к лошади по кличке Вьенто Прието (Темный Ветер), но Санчес схватил его за руку:

— Ты шутишь, Рамон. До Льяно-Мирада много миль.

Рамон выдернул руку и пошел дальше.

— Энрикес! — Широкоплечий ковбой посмотрел на него. — Подведи ко мне девушку.

— Прошу тебя, Рамон, не совершай ничего такого, о чем будешь жалеть.

— Не вмешивайся, Педро.

Он вскочил на крупного вороного коня, а Эстебан Энрикес приблизился к нему с девушкой в голубом халате, наброшенном поверх белой ночной рубашки, с длинными волосами, падавшими на спину. Рамон заметил, что ее маленькие босые ноги посинели от холода.

Его охватило чувство вины. Эта хрупкая девушка казалась бесстрашной, но Рамон знал, что она боится. Но он тут же вспомнил об Андреасе, и непрошеная жалость исчезла.

Отвязав плетеный кожаный ремень от седла, испанец сделал петлю и стянул ею узкие запястья девушки. Другой конец он привязал к луке седла, ожидая, что Кэрли заплачет и будет просить о пощаде. Рамон знал, что это не смягчит его, но все же хотел услышать мольбы, которые доставили бы ему столь же острое наслаждение, как если бы они исходили от ее дяди.

Рамон подумал о Флетчере Остине, о ранчо дель Роблес, о похищенных землях его семьи и жестоком убийстве брата. Потом его пронзила мысль о Кэрли Мак-Коннелл, светской леди с востока, презиравшей их всех, ценившей только деньги и удовольствия. Гнев разрастался и захлестывал его, как огромная волна.

— Нам предстоит далекий путь, сеньорита. — Дон посмотрел на девушку. — Пора двигаться дальше.

Рамон затянул ремень, рассчитывая увидеть слезы в ее глазах, но она лишь вздернула подбородок. Зеленые глаза обожгли его ненавистью.

Почти овладев собой, он заставил жеребца идти шагом и потащил за собой девушку. Она отставала от коня на десять футов. Они двигались по узкой пустынной долине, потом дорога пошла в гору. Веревка провисала — девушка не отставала от коня.

Спустя четыре часа Кэрли все так же безропотно шла, прожигая спину Рамона ненавидящим взглядом. Он почти физически ощущал его.

Иногда, поддаваясь соблазну, Рамон оборачивался. Его поражало, что девушка не просит остановиться, не жалуется. Они сделали лишь один привал у ручья, где напоили лошадей и подкрепились carne seca — острой вяленой говядиной. Заметив, что Кэрли отказалась от предложенной Санчесом еды, Рамон спешился и подошел к ней:

— Делай то, что велит тебе Педро. — С холодной улыбкой он протянул ей мясо. — Я не хочу, чтобы нас считали негостеприимными.

Она швырнула мясо к его ногам:

— Я не голодна, но, если бы и умирала от голода, не стала бы есть вместе с таким зверем, как ты.

Бешенство охватило его. Он схватил девушку за руки и подтянул вверх, заставив подняться на носки.

— Ты не посмеешь выбрасывать пищу, пока находишься среди нас. Люди умирают каждый день, не смея и мечтать о том, что ты отвергла. Но ты не желаешь знать о таких вещах, верно?

Она бросила на него быстрый взгляд:

— К чему мне это?

— Возможно, скоро ты научишься ценить те мелочи жизни, которые привыкла принимать как должное, более того, будешь молить о них.

— А ты скоро узнаешь, что я никогда ни о чем не молю — особенно таких, как ты!

Он еще сильнее стиснул ее руки, потом отпустил. Тихо выругавшись, Рамон вскочил на Вьенто и тронулся вперед, длинная веревка тянулась позади. Во второй половине дня Санчес дважды подходил к нему, прося остановиться и позволить девушке ехать с одним из мужчин, но всякий раз Рамон, оборачиваясь, видел Кэрли, слышал пронзительный звон колокола, видел, как пуля поражает брата.

Уже стемнело, когда они достигли места, где собирались разбить лагерь. Кэрли шла, уже ничего не видя перед собой и часто оступаясь. Рамону казалось, что ее держит только сила воли. Его еще больше разозлила ее непреклонность. Она не рухнула на землю, как он ожидал. Однако отчасти испанец радовался этому, ибо мог излить на Кэрли клокотавший в нем гнев.

Девушка дрожала от усталости. Спешившись, Рамон заметил, что она слегка шатается, хотя и старается удержаться на ногах. Ее голубой халат испачкался и разорвался, когда они продирались сквозь колючие кусты. Волосы растрепались, и влажные локоны прилипали к обгоревшим на солнце щекам.

Рамон снова ощутил укол совести, ибо никогда не проявлял жестокости к женщине, ни на одну из них не поднимал руку. Но Кэрли была необычная женщина: она погубила его брата и заплатит за это, как и ее дядя. Рамон исполнит долг перед братом.

Тут Рамон заметил кровь на ее ногах.

Madre de Dios!

— Санчес! — крикнул он, и тот подбежал к нему. — Займись девушкой. — Испанец говорил хрипло и напряженно, словно внутри у него что-то болезненно сжалось. Пробудившаяся жалость затуманила ему сознание.