Филиппа Грегори - Любовник королевы Страница 11

– В последний раз я ездила ко двору Эдуарда, когда он был болен, – сказала Елизавета, волновавшаяся не меньше Сесила. – Но тогда не устраивали ни празднеств, ни маскарада. А придворные Марии посещали мессу трижды в день, не делая исключений даже для Рождества. До чего же там было уныло! Ее двор весело праздновал Рождество всего один раз – в первый приезд Филиппа. Мария тогда радовалась, думая, что беременна. А я в это время уже сидела под домашним арестом и довольствовалась чужими рассказами. Так что не знаю, как они там веселились.

– Нам нужно будет учредить новые традиции, – заявил Сесил, пытаясь подбодрить принцессу, пока еще не ставшую королевой.

– Не хочу ничего подобного, – ответила она. – Вспомни, сколько перемен было за эти годы. Люди должны видеть, что мы восстанавливаем прежние порядки и что мой двор не хуже отцовского.

Мимо них прошли слуги, катившие тележку со шпалерами. Там, где коридор разделялся, они тоже разбились на две группы, распределив шпалеры между собой. Чувствовалось, что они совершенно не знали, где какие шпалеры вешать, и действовали наугад. Двор Елизаветы только-только складывался, и никто не догадывался, какие правила старшинства она установит. Ни будущая королева, ни Сесил еще не решили, какие покои отвести именитым лордам. Католическая знать, имевшая силу и власть при дворе Марии, предпочитала держаться подальше от принцессы-выскочки, а протестантская верхушка еще не успела вернуться из других стран, где все эти годы пребывала в добровольном или вынужденном изгнании. Не был пока назначен даже лорд-гофмейстер, который взял бы под свой надзор и управление громадный человеческий механизм, именуемый королевским двором. На эту должность требовался человек опытный и, безусловно, верный новой правительнице. Для Елизаветы все здесь было незнакомым и часто приводило ее в замешательство.

Роберт Дадли, показавшийся в коридоре, обошел сваленные кучей шпалеры и остановился перед королевой. Он с улыбкой снял пурпурную шляпу и поклонился.

– У вашего величества какие-то затруднения? – невинным тоном спросил Роберт, прекрасно зная, что таковые у Елизаветы появлялись на каждом шагу.

– Сэр Роберт, ты у нас королевский шталмейстер. Не возьмешь ли на себя пока и устройство всех рождественских празднеств и увеселений?

– Непременно, – тут же согласился Роберт. – Я представлю список торжеств. Надеюсь, он придется тебе по вкусу.

– У тебя есть какие-то новые замыслы по этой части? – с некоторой опаской спросила Елизавета.

Роберт ответил не сразу. Вначале он взглянул на Сесила, словно желал узнать подоплеку вопроса.

– Ваше величество, когда принцесса становится королевой, ей, конечно же, хочется внести определенную новизну даже в старинные празднества. Однако рождественский маскарад всегда следовал традициям. Обычно мы устраивали пир и, если погода позволяла, ледяные забавы. Думаю, тебе понравился бы маскарад в русском стиле. У них там выпускают настоящих медведей, и те принимаются мять и валить танцующих. Вообще же рождественские торжества – дело серьезное. На них во дворец собираются все иноземные послы. Так что нужно позаботиться об обедах, пикниках и охотничьих выездах.

Королева заметно оторопела и спросила:

– Ты знаешь, как все это устроить?

Роберт улыбнулся, не совсем понимая ее вопрос, и ответил:

– Я умею отдавать распоряжения.

Сесилу вдруг стало не по себе. Такое бывало с ним очень редко, и он никак не ожидал, что рутинный разговор вновь вызовет у него это чувство. Речь шла о вещах, находившихся вне понимания этого человека. Причина крылась вовсе не в недостатке его умственных способностей, а в происхождении. Сесил почувствовал себя бедняком-провинциалом, сыном своего отца, слугой в королевском дворце, барышником, нажившимся на торговле монастырскими землями, человеком, женившимся на деньгах. Пропасть, всегда отделявшая его от Роберта Дадли, стала еще шире. Дед Роберта занимал видное положение при дворе Генриха VII, отец и вовсе достиг немыслимого для Сесила влияния во времена Генриха VIII, а в течение девяти головокружительных дней был тестем английской королевы. Правда, потом Дадли-старший расплатился за это собственной головой.

Роберт Дадли с детства чувствовал себя в королевских дворцах как дома. Он бегал по их коридорам, играя в прятки с детьми придворных. Елизавету же держали вдали от Лондона, видя в ней потенциальную соперницу в борьбе за престол. Получалось, что из них троих только Роберт чувствовал себя сейчас легко и уверенно, снова готов был повелевать. Сесил украдкой взглянул на молодую королеву, и на ее лице, как в зеркале, увидел отражение собственной неуверенности и неполноценности.

– Роберт, я не знаю, как все это делается, – почти шепотом призналась Елизавета. – Даже не помню, как пройти из покоев королевы в главный зал. Если кто-то не поведет меня, то я заблужусь. Я забыла путь из картинной галереи в сад. Сомневаюсь, что одна найду дорогу из конюшен к себе. Я… я в полной растерянности.

Сесил увидел… нет, он не мог ошибиться… он действительно увидел, как на лице Роберта мелькнуло что-то не совсем понятное. Надежда? Возможность подняться еще выше? Да уж, теперь Роберт понял, почему молодая королева и ее главный советник до сих пор держались в стороне от Уайтхолла, будто не осмеливались туда войти.

Роберт учтиво подал Елизавете руку и сказал:

– Ваше величество, к счастью, я с детства знаю Уайтхолл. Добро пожаловать в мой старый дом и твой новый дворец. Вскоре ты освоишься со всеми его коридорами и переходами и будешь знать их не хуже, чем Хатфилд. Но здесь твоя жизнь станет куда счастливее, чем в тамошней тиши. Это я тебе гарантирую. Не ты первая боишься заблудиться в Уайтхолле, ибо здесь не дворец, а целая деревня. Позволь мне быть твоим провожатым.

Щедрое предложение, высказанное в учтивой придворной манере. Лицо Елизаветы потеплело. Она приняла руку Роберта и оглянулась на Сесила.

– Я пойду следом, ваше высочество, – быстро произнес тот.

Ему было невыносимо наблюдать, как Роберт Дадли показывает королеве комнаты и залы, словно водит по собственному дворцу.

«Торопись, пользуйся своим преимуществом, – раздраженно думал Сесил. – Мы с нею в твоих руках. Робеем, как провинциальная родня в доме столичной знати. Даже не можем сказать, где находятся наши комнаты. Зато ты знаешь дворец как свои пять пальцев. Посмотреть на тебя со стороны – принц-наследник, который не сегодня-завтра станет королем, а пока, как и подобает радушному хозяину, водит заезжую принцессу, показывая ей свои владения».

Роберт Дадли оказался прав. Дворец Уайтхолл больше напоминал деревню под одной крышей, и Елизавете было отнюдь не просто изучить расположение его многочисленных коридоров и лестниц. Когда она появлялась на улицах, многие обнажали головы и кричали «ура» принцессе-протестантке. Но хватало и тех, кто натерпелся за годы правления Марии и более не желал видеть на английском престоле женщину. Многие предпочли бы, чтобы Елизавета объявила о помолвке с добропорядочным протестантским принцем и бразды правления Англией оказались бы в твердой мужской руке. Находилось и достаточное число тех, кто считал лорда Генри Гастингса – племянника короля Генриха и мужа сестры Роберта Дадли – более удачным претендентом на королевский трон, нежели Елизавету. Молодой человек благородного происхождения, он был бы достойным правителем. Хватало и таких, кто тайно перешептывался или молча мечтал о другой Марии – королеве шотландцев и французской принцессе, которая принесла бы Англии мир, долгосрочный союз с Францией и конец распрям на религиозной почве. Пусть она и младше Елизаветы, всего шестнадцатилетняя, но удивительно красива и уже замужем за наследником французского престола, что обещало неплохие перспективы.