Джеки Д`Алессандро - Свадебный водоворот Страница 11

— Боже, неужели вас увидел отец?

— Нет, хотя это было бы для нас лучше. Это был наш приятель Майлс, теперь граф Эддингтонский. Он стоял на берегу с охапкой нашей одежды в руках, и по его глазам мы тут же безошибочно угадали его намерения. Мы бросились в погоню, но Майлс бежал слишком быстро. В результате нам пришлось пробираться в дом, совершенно голыми, через кухню. — Остин покачал головой и рассмеялся. — Нам удалось не попасться на глаза отцу, но слуги на кухне получили пищу для сплетен на многие месяцы.

Его смех замер, и в голове промелькнули другие воспоминания: он вместе с Уильямом плавает; он вместе с Уильямом ловит рыбу; он объясняет Уильяму, как появляются дети, а затем громко хохочет, увидев ужас на лице брата. Потом, несколько лет спустя, они вместе обедают в клубе или смеются за столом, играя в «фараона». Или мчатся на лошадях. Так много всего они делали вместе… И все это кончилось навсегда.

«Боже, как мне не хватает тебя, Уильям!»

— Я закончила.

Ее тихие слова вывели Остина из задумчивости.

— Простите?

— Я говорю, что закончила ваш портрет. Хотите посмотреть? — Элизабет протянула ему лист.

Остин взял рисунок и пристально в него вгляделся. Он был изображен совсем не таким, каким привык себя видеть. Человек на рисунке, казалось, отрешившись от всего, отдыхает, прислонившись к дереву и обхватив руками приподнятое колено. В глазах блестели веселые огоньки, а в уголках рта пряталась слабая улыбка, как будто он думал о чем-то забавном и приятном.

— Вам нравится? — спросила она, перегнувшись через его плечо, чтобы видеть свою работу.

Легкий аромат сирени снова окутал его. Блестящие волосы беспорядочно обрамляли ее прелестное лицо. Длинный каштановый локон упал на его плечо, и, глядя на темную полоску на белом рукаве, он боролся с почти неодолимым желанием дотронуться до нее.

Остин прокашлялся.

— Да. Очень нравится. Вы точно передали мое настроение.

— Вы упомянули вашего младшего брата, которого зовут Роберт.

— Да. Сейчас он далеко, путешествует по Европе.

Элизабет пристально посмотрела на него:

— А Уильям — вы его очень любите?

Он почувствовал комок в горле.

— Да.

Остин ничего не сказал, когда она заговорила об Уильяме в настоящем времени. Боже, да, он любил Уильяма. Даже в конце, когда тот заявил, что не… Когда Остин, не веря своим глазам и ушам, стал свидетелем необъяснимого предательства брата. Он протянул ей рисунок.

— Да. Я любил его.

Она посмотрела на ранку на его щеке.

— Вам больно?

— Немного жжет.

— В таком случае я приготовлю вам мазь. — Элизабет вынула из сумки мешочек.

— Что это у вас?

— Моя медицинская сумочка.

— Вы берете ее с собой на прогулки?

Она кивнула:

— Куда бы я ни шла и ни ехала. В детстве я постоянно обдирала локти и колени. — Она лукаво посмотрела на него. — Вам уже известна моя любовь к лазанью по кустам, поэтому, я уверена, мои слова вас не удивляют. Поэтому папа сделал мне мешочек, который я могла бы брать с собой, выходя из дома. Я сократила аптечку до минимума, и мешочек не тяжелый.

— Как же вы ухитрялись обдирать коленки? Разве юбки не защищали вас?

Элизабет покраснела.

— Боюсь, что имела привычку… э… немножко задирать юбку. — И, видя, что он явно не в силах скрыть удивление, она поспешно добавила:

— Но только когда лазала по деревьям.

— Лазали по деревьям? — Остин представил ее, длинноногую, смеющуюся, с поднятой до бедер юбкой, и на мгновение теплая волна пробежала по его телу.

Элизабет улыбнулась, поддразнивая его:

— Не бойтесь, ваша светлость. Уже несколько недель, как я перестала лазать по деревьям. Но я по-прежнему ношу с собой мешочек с лекарствами. Разве знаешь, когда тебе повстречается красивый джентльмен, нуждающийся в медицинской помощи. Я считаю, что всегда надо быть готовой к такой встрече.

— Думаю, вы правы, — пробормотал Остин. Как ни странно, но он был доволен тем, что она находила его красивым, и в то же время удивлен, что эти слова не походили на лесть, а звучали дружески.

Он с интересом наблюдал, как она вынимает из мешочка маленькие пакетики и деревянную чашечку. Извинившись, она сходила к озеру и принесла воды. Разложив вокруг себя все необходимое, Элизабет с сосредоточенным видом приступила к работе.

— Что вы смешиваете? — спросил Остин, заинтересованный ее необычным занятием.

— Ничего, кроме сушеных трав, корней и воды.

Он не понимал, как травы и вода могут залечить ранку на его щеке, но молчал и наблюдал, напоминая себе, что чем дольше он следит за ней, тем больше о ней узнает.

Закончив приготовления, Элизабет опустилась перед ним на колени и обмакнула пальцы в чашечку с мазью.

— Может быть, сначала будет жечь, но всего лишь минутку.

Остин с сомнением посмотрел на густую смесь:

— Как это может помочь?

— Увидите. Можно, я продолжу?

Заметив его нерешительность, она удивленно подняла брови, и ее глаза лукаво блеснули.

— Вы, конечно, не боитесь этой мази, ваша светлость?

— Конечно, нет. — Он даже обиделся, что она может (хоть и в шутку) предположить подобное. — Пожалуйста, мажьте.

Она наклонилась и осторожно втерла мазь в кожу его щеки. Щеку обожгло как огнем, и Остин с трудом удержался, чтобы не уклониться и не стереть ее дурацкое лекарство.

Пытаясь отвлечься от боли, он сосредоточил все внимание на самой Элизабет. Она озабоченно наморщила лоб, втирая еще одну порцию мази. Лучи утреннего солнца, пробиваясь сквозь деревья, бросали красные и золотые блики на ее волосы. Остин впервые заметил у нее на носу мелкие веснушки.

— Еще немного, ваша светлость, я почти закончила.

Он ощутил на своем лице ее теплое дыхание. Его взгляд остановился на ее губах, и у него сильнее застучало сердце. Черт побери, у нее были такие потрясающие губы, каких ему еще никогда не приводилось видеть! Внезапно он осознал, что не только перестала болеть щека, но и по всему его телу от ее нежных прикосновений разливаются волны наслаждения.

Все его тело оживало. Ему захотелось поцеловать ее, почувствовать, как эти соблазнительные губы раскрываются под натиском его губ, коснуться языком ее языка. Если бы он чуть-чуть наклонился…

Элизабет резко отшатнулась:

— Все еще больно?

Остин закрыл глаза, чувствуя головокружение. И разочарование.

— Да нет. Почему вы спрашиваете?

— Вы застонали. Или, может быть, просто тяжело вздохнули.

Он почувствовал досаду — и на себя, и на нее: он воображает, как целует ее, причем его бриджи становятся все более тесными, стонет (или вздыхает?) — а она интересуется, не причиняет ли ему боли.

Да, черт возьми, она просто убивает его!