Солнцеравная - Анита Амирезвани Страница 11

Мы с Масудом Али покинули женские покои, находившиеся глубоко за стенами дворца, через тяжкую окованную дверь посредине высокой стены. Поздоровались с Зэвагой — старым евнухом, сторожившим выход наружу, в бируни.

— Совсем недалеко до отставки? — спросил я.

— Всего несколько месяцев, если Божьей волей переживу нынешнюю смуту!

Они с Баламани часто вспоминали бурный океан и свежую рыбу их детских лет на Малабарском берегу Хиндустана, до того, как их оскопили и продали в рабство. Теперь они жаждали вернуться туда свободными людьми.

Через извилистые коридоры, полные вооруженных стражников, мы с Масудом Али долго добирались до широкого двора возле ворот Али-Капу. Перейдя двор, мы миновали вторые ворота, тоже охранявшиеся, ибо они вели в казну, книгохранилище, лечебницу, зельеварню и холодный подвал для мертвых. Лицо Масуда Али так сжалось, что мне пришлось ободрить мальчика. Я спросил, в какие игры он любит играть с другими посыльными, но он только повел плечами. Он был худ и мал, и я подозревал, что его поколачивают даже мальчишки помладше.

— Как насчет нардов?

— Я не умею.

— Я тебя научу. Это игра царей.

Его улыбка была такой быстрой, словно он еще не успел к ней привыкнуть.

Сразу за перекрестком двух главных улиц, пересекавших дворцовые земли, мы свернули к Залу сорока колонн — главному месту важнейших встреч. Это было одно из моих любимых зданий, потому что высокий дверной проем оставался открытым в теплые месяцы и можно было разглядывать плодовые деревья и цветники. Придворный поэт однажды написал больше сотни строк об изысканности дынь, растущих у шахского дворца, и был прав.

Многоарочный свод зала был окрашен бледнооранжевым, бирюзовым и зеленым и расписан орнаментом из золотых цветов, словно халат тончайшего шелка. Толстые ковры и плюшевые подушки скрывали пол.

Масуд Али встал у дальней стены с другими посыльными; я сел среди дворцовых евнухов рядом с Баламани. Мы хмуро взглянули друг на друга: новостей не было ни у кого. Обычно тихий, торжественный зал сегодня гудел разговорами — все гадали, кто будет следующим правителем. Люди из племен остаджлу и мовселлу устроились рядом с возвышением, где всегда восседал шах, — это было их почестью, признанием заслуг воинов, поднявших Сефевидов на трон. Несколько грузинских и черкесских вождей, породнившихся с царствующей семьей, тоже добивались почетных мест. Все эти пришельцы начинали соперничество за власть с куда более именитыми племенами и куда более могущественными людьми, чей калам ставил подпись под счетами и выводил царские письма, приказы и хроники. Мой отец был одним из них, и на миг я вообразил, как мы с ним сидим в самом начале зала и на нас одеяния темного шелка в знак скорби по шаху…

Салим-хан, распорядитель дворцового ритуала, вошел в зал. Он обладал голосом, способным укрощать толпы. Когда он возгласил: «Тишина и спокойствие!», замолчала даже знать. Верховный мулла Казвина, в черной чалме и черных скорбных одеждах, медленно вышел, встал перед собранием и начал заупокойную молитву. Все головы склонились, будто не выдерживая тяжести непредставимого будущего.

После молитвы Салим-хан объявил, что к нам хочет обратиться представитель династии Сефеви. Коричневый бархатный занавес в глубине возвышения сдвинулся, Хайдар-мирза шагнул вперед и остановился на месте шаха. Худощавый юнец, он время от времени часто мигал левым глазом. Черный зауженный халат делал его еще меньше.

— Приветствую всех достойных, на кого опирается двор Сефевидов, — начал он гнусавым голосом, слишком слабым, чтоб его можно было расслышать. — Я благодарю вас за то, что вы пришли к нам в этот ужасный день. Вместе мы оплачем кончину моего отца, оси вселенной, прежде чем должны будем уделить внимание грядущему. Призываю вас, о великие, помочь мне исполнить желание моего отца о будущем.

Ни единая складка на кушаках знати не шелохнулась от дыхания — они ждали, что он скажет, но Хайдар замялся.

— Прошу на секунду вашего снисхождения, — наконец промямлил он и скрылся за занавесом.

Мы расслышали тихое бормотание женщины.

— Похоже, там его матушка, — шепнул я Баламани.

— Если он на собрании не может без ее помощи, как он будет править? — проворчал Баламани.

Зал загудел, но снова прогремел голос Салим-ха-на, и все умолкли.

Хайдар выскочил из-за занавеса слишком быстро, едва не упав, будто его толкнули в спину. Рука сжимала великий золотой меч династии Сефеви — прекрасно выкованное оружие, украшенное изумрудами и рубинами. Пояс на его талии сверкал красными и зелеными лучами, когда Хайдар поворачивался.

— Итак, я провозглашаю себя вашим новым шахом и требую вашей верности до самой вашей смерти! — закричал Хайдар. — Кто будет служить мне, будет вознагражден; кто будет противиться мне, ответит за это. — Он попытался воздеть меч над головой, но клинок был для него слишком тяжел, и рука остановилась на полпути.

Зал будто взорвался. Сидевшие вскочили — некоторые вопили от неожиданности, а другие кричали, поддерживая царевича.

— Уймите свой шум! — громыхнул Салим-хан, и постепенно зал стих.

Дядю Хайдара по матери, Хакабери-хана, просили признать племянника; он встал, чтоб помочь ему:

— По какому праву ты заявляешь это?

Хайдар передал тяжелый меч Салим-хану. Из-за пазухи он достал свиток и поднял его, чтоб все могли видеть.

— По воле моего отца, — сказал он.

Глухой, но мощный ропот недоверия пронесся по залу.

Развернув документ, Хайдар прочел его вслух. В бумаге он именовался единственным законным наследником шаха Тахмаспа, и всех призывали явить ему верность как избранному его отцом.

— Я знаю руку шаха лучше своей собственной, — возразил мирза Шокролло, хранитель казны, чья длинная седая борода тряслась, когда он говорил. — Дайте мне взглянуть на свиток.

— Вот он! — отвечал Хайдар, взмахивая бумагой, но не выпуская ее из рук, так что Шокролло пришлось подойти к возвышению.

Через несколько минут он изумленно сказал:

— Готов поклясться: это написано шахом.

Дядя Пери, Шамхал-черкес, поднялся, чтоб высказаться:

— Всем известно, что во дворце есть женщина, чей почерк похож на шахский. — Его указательный палец устремился вверх для значительности. — Как можно быть уверенными, что это не ее рука?

— Пусть вы сомневаетесь в почерке, но печать моего