Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари Страница 11

Гильем

Первое, о чем Анжелина подумала, – что Гильем совсем утратил осторожность. Вне всяких сомнений, он продолжал злоупотреблять травами, оказывающими странное воздействие на психику, которые в свое время привез с островов.

– Зазывать меня в беседку в парке, в своей усадьбе! – проговорила она вслух. – А если бы нас кто-то увидел? Я была бы скомпрометирована!

Она пообещала себе, что все расскажет Луиджи. Розетта шла по коридору, весело напевая, – совсем как в тот день, когда под крышей дома Лубе разыгралась драма.

– Мадемуазель, я принесла воду! – сообщила она звонко.

– Иду, Розетта! Я читала письма Гильема.

Они едва не столкнулись в сумраке коридора.

– И что же этому господину от вас нужно?

– Он хочет увидеться. Наверное, он так несчастлив, что цепляется за воспоминания обо мне или, вернее, о тех временах, когда мы были вместе.

– Думаю, он до сих пор вас любит.

В карих глазах Розетты читалось безграничное обожание. Анжелина не только вытащила девушку из нужды и взяла под свою опеку. Розетта была обязана ей куда большим – избавлением от порочного ростка, который год назад насильственным путем посмел посеять в ней, своей дочери, ее отец-пьяница.

– Будет правильно, если вы расскажете все мсье Луиджи. Ему врать не нужно.

– Я знаю, и у меня в мыслях не было ему врать, об этом не тревожься. А теперь нам надо поспешить. Я проголодалась, и мне не терпится попробовать рагу из зайчатины, приготовленное для нас Октавией!

В доме на улице Мобек, поздно вечером

Лежа рядом с Луиджи, Анжелина слушала бой часов на церковной колокольне – знакомый звук с металлическим тембром, которого ей так недоставало во время странствований. Комната тонула в полумраке, сквозь открытое окно с улицы проникал лунный свет.

– Теперь можно с уверенностью сказать: мы дома, – проговорил Луиджи.

– Да. И все-таки я не так довольна, как ожидала, – отозвалась его супруга.

– Это неудивительно, дорогая. Сначала в Бьере тебе пришлось поволноваться о судьбе маленького Бруно, потом нас огорчили известием о болезни матушки. Но, к счастью, она почти поправилась. Конечно, какое-то время за ней придется присматривать – чтобы вовремя ела и побольше отдыхала… Но ничего, завтра Розетта с Анри переедут к нам, и наши милые выздоравливающие смогут вздохнуть спокойнее. Ты ведь рада такому повороту событий, не так ли?

Молодая женщина приподнялась на локте. Она явственно уловила нотку иронии в голосе супруга.

– Конечно, раз я сама это предложила. Но если ты недоволен, скажи! Я – крестная Анри, и нет ничего предосудительного в том, что он несколько недель поживет у нас. Я думала, что ты его тоже любишь…

– Конечно люблю, и все же каждый раз, когда я смотрю на него, я вспоминаю, что он – плод вашей с Гильемом страсти, что он – его сын. В Испании я и думать забыл об этом, но сегодня вечером неприятное чувство снова вернулось. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы мальчик не оставался с нами надолго, несмотря на то что ему предстоит расти под моей опекой…

Уязвленная в лучших чувствах, Анжелина сделала над собой усилие. Только бы не заплакать! Она не ожидала от Луиджи такого удара, особенно теперь, после многих дней, проведенных в полнейшей гармонии!

– Это удар в самое сердце! – произнесла она едва слышным шепотом. – Если бы я знала, что мой ребенок тебе до такой степени неприятен, я бы… я…

– Энджи, милая, не обижайся, я просто стараюсь быть с тобой откровенным. Я отнюдь не испытываю отвращения к мальчику, ведь он ни в чем не виноват. Вспомни, в Лозере, на Рождество, мы с ним прекрасно ладили. Играли в снежки, вместе ходили за елкой…

Луиджи хотел обнять жену, но Анжелина его оттолкнула:

– Не трогай меня! Мне грустно, так грустно! Анри – мое дитя, плоть от моей плоти, пусть даже он и носит твою фамилию, пусть даже у меня нет на него прав, если не считать почетного звания крестной. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебе то, что ты сейчас сказал. В такой день, как сегодня, когда мы только-только вернулись домой!

Она откинула простыню и одеяло, чтобы встать. Он удержал ее за талию.

– Останься, не надо никуда убегать! Мужскую природу так просто не изменишь. Да, я ревную к твоему прошлому, но это потому, что я люблю тебя до сумасшествия!

– Нам случалось ссориться из-за твоей ревности, и мое отношение к этому не изменилось, – отрезала Анжелина. – После ты просил у меня прощения. Но если всю жизнь ты будешь меня упрекать в том, что я когда-то любила Гильема, и если Анри для тебя – живое олицетворение моих прегрешений, что ж, нам не нужно быть вместе. Даже несмотря на то, что я жду ребенка, в этот раз – твоего ребенка…

– Нашего ребенка, – поправил он. – Прошу, будь благоразумна! Успокойся! Нам сегодня и без этого хватило волнений. Энджи, радость моя, я не хотел тебя огорчать. Мне не нужно было это говорить!

Он обнял ее, и на этот раз не встретил сопротивления. Анжелина вдруг вспомнила о письмах от прежнего возлюбленного, о свидании, которого он так ждал. «Если бы я была на месте Луиджи, быть может, и я бы ревновала, и мне бы очень не понравилось, если бы он пошел на свидание с женщиной, которая родила от него ребенка…» – сказала она себе.

Эти размышления пригасили гнев, и Анжелина позволила себя приласкать и поцеловать, сначала в губы, потом – в шею. Длительный период воздержания, предписанный отцом Ансельмом, закончился. Одно или два сближения в неделю – жестокое испытание для молодоженов!

– Моя прелестная женушка, – прошептал Луиджи ей на ушко, – я болван со вспыльчивым нравом, в чем меня постоянно упрекает мой духовный наставник, этот милейший отец Северин. Я действую по велению чувств, не задумываясь о последствиях. Сейчас я уже и сам не понимаю, как я мог такое сказать. На что мне жаловаться? Ничего не бойся, твой pitchoun станет мне братом, станет сыном! Прошу, прости меня! Любовь делает меня идиотом!

Ласки мужчины стали более настойчивыми, рука скользнула под ночную рубашку. Умелые и страстные, его пальцы очертили округлость одной груди, потом перебежали к другой, и Анжелина возбуждалась все больше с каждым новым прикосновением. Грудь у нее чуть отяжелела, ее тело расцветало, став вместилищем новой жизни, таившейся в ее лоне. Наконец его рука отважилась прикоснуться к интимному месту, треугольнику волос, таких же мягких и рыжих, как и ее шевелюра.

– Нет, только не сегодня! – слабо возразила она.

– Именно сегодня! Ты такая теплая, такая мягкая! Я хочу загладить свою оплошность и увести тебя в райский сад, где будем только ты и я!

Он снова завладел ее губами, пребывая в уверенности, что она уступит. Так и случилось. Гнев и желание перемешались в ее мыслях, и Анжелина вдруг перестала противиться. Луиджи был без одежды, и его атласная кожа теперь показалась ей обжигающе горячей. Не думая больше ни о чем, она прижала ладошки к его спине и выпустила коготки – этакая сладкая женская месть. Он застонал от удовольствия.