Елизавета Дворецкая - Огнедева. Аскольдова невеста Страница 11

Теперь же никого из них рядом не было. Бабка Кручиниха, как оказалось, не ждала скорой смерти и не готовила себе преемницу. Только Росуля, младшая дочка Милоума, иногда ходила с ней собирать травы, но в свои восемь лет еще мало что знала. Остальные женщины умели сделать отвар от простуды или примочку для ран или порезов, но против духов были совершенно бессильны.

И все же Дивляна не спешила признаться в своей растерянности. Где-то в глубине души жило убеждение, что она знает, как помочь. Нужно только успокоиться, собраться, взять себя в руки и хорошо подумать. Ведь она не какой-нибудь в поле обсевок! Она — наследница Любошичей, рода, жившего над Волховом почти четыре века и давшего местным словенам немало князей и верховных волхвов-владык. Она получила по наследству знания многих поколений словен и варягов, знания, которые сделали ее пригодной для того, чтобы стать княгиней полян, а значит, старшей жрицей, матерью и покровительницей целого племени. Да, ей всего шестнадцать, она юна и неопытна. Но она — Огнедева. Боги избрали ее, а значит, посчитали сильной. Когда-то же ей надо начинать. Так почему не сейчас?

— Что же ему дать? — Милоумиха развела руками. — Сон-трава духов усмиряет, и то мы ее едва нашли, Росуля показала. Мы и не знаем, где у бабки что было, она ведь не давала никому в свои дела нос совать. Хотели было с ней на краду положить все ее припасы, что она с Купалы собирала да сушила, однако умные люди отсоветовали — если столько трав чародейных разом сжечь, это Мергору перевернуть можно!

— Это вы правильно рассудили! — одобрила Дивляна. — Но ее запасы трав сохранились?

— Никто не трогал, так все и лежит, как при ней было. Мы пока не решили — то ли жить кому в ее избе, то ли пусть так стоит. Из пожитков, что от нее осталось, все на месте.

— Проводи меня туда. — Дивляна бросила последний взгляд на бесчувственного Ольгимонта и пошла наружу, к дневному свету.

— Покормите нас! — вдруг раздался вслед ей вопль — низкий и глухой, будто из-под земли.

Дивляна содрогнулась от неожиданности и вцепилась в дверной косяк. Теперь она на себе ощутила то, что так пугало людей — этот голос, хоть и исходил из уст человека, никак не мог принадлежать ему. Это был крик неведомого духа — озлобленного и голодного, и от него мороз продирал по коже.

— Мать Макошь! Днем уже голос подают, проклятущие! — Обе женщины всплеснули руками и рванулись к дверям.

Но Ольгимонт не гнался за ними — только дернулся и застонал сквозь зубы.

— Пусть кто-то один останется, — велела Дивляна, не отрывая глаз от лежащего, — и позовите мужчин.

— Я позову. — Милоумиха кивнула и торопливо поднялась по ступенькам. — Сейчас…

Выйдя из избы, Дивляна сразу наткнулась на Белотура — он искал ее. Она хотела рассказать ему про Ольгимонта, но он уже обо всем знал. Еще утром обе дружины, разумеется, обнаружили друг друга и Белотур успел переговорить с Сушиной. Зная, что здесь происходит, он считал нужным как можно скорее уехать, пока чужие дикие духи не прицепились к Аскольдовой невесте и ее спутникам.

— Сама знаешь — к тебе сейчас любая пакость прилипнет! — говорил он, когда Милоумиха вела их к избе, где еще недавно жила в одиночестве бабка Кручиниха. — Тебе и людей-то чужих лучше не видеть, а здесь игрецы! Да еще буйные, голодные! Поедем отсюда, а то не вышло бы какого зла!

— И что мы скажем князю Громолюду? — Дивляна посмотрела на него. — Что видели его сына и наследника и оставили его игрецам на растерзание? Другом нам он после этого будет? Или нам его дружба не нужна? Или нам через его земли не ехать, или гостям торговым нашим через верхний Днепр не ездить? Зачем тогда… это все?

Она слегка развела руками, под «этим всем» имея в виду свое обручение с князем Аскольдом, расставание с домом и родичами, поездку в чужую землю, разлуку с Вольгой… Она решилась на эти жертвы ради того, чтобы между Волховом и средним Днепром был налажен торговый путь, выгодный всем племенам. Но для этого нужно, чтобы мир был на всем его протяжении, а миновать верхний Днепр, важнейший узел этого пути, никак не получится.

— Так-то оно так… — Белотур снял шапку, запустил руку в густые светлые волосы и поерошил, будто разгоняя мысли. — Но ты — невеста, тебе под паволокой надо сидеть…

— Я — Огнедева.

— Ты не обязана Громше помогать! У него жена есть, сама колдунья, а князь Ольгимонт — ее сын.

— Зато если я ему помогу, князь Громша будет обязан мне… А что ты говоришь, де я не должна… Нет, мой деверь дорогой! — Дивляна уверенно взглянула ему в глаза. Для этого ей приходилось сильно задирать голову, но она вдруг преисполнилась уверенностью в своей правоте и не робела. — Я — Огнедева. И как солнце равно всем светит и греет, так и я должна всем помогать, кому сумею. Кому сила дана, тому дана и обязанность. Солнце не может выбирать, кому светить, и я не могу мимо беды пройти — иначе Огнедева покинет меня. И кого ты брату привезешь тогда?

— Самую красивую девушку, что по земле под солнцем ходит, — тихо ответил Белотур, и по глазам его было видно, что ему бы и этого было достаточно.

— Красивых дев и у вас там хватает. — Дивляна смутилась и отвела взгляд. — А за тридевять земель только за чудесной невестой ездят, ведь так?

— Да уж, заехали мы в кощуну — и не заметили как… — Белотур согласно вздохнул и вслед за Дивляной пошел к двери в бабкину избу, где их уже ждала на пороге Милоумиха.

В избе было очень чисто, все тщательно прибрано — женщины постарались, когда хозяйка навсегда покинула земное жилье. Ровным рядом выстроились вокруг печи разноцветные горшки и миски — с бабкой на краду отправились всего один или два, — стояла прялка, разобранный ткацкий стан в углу, ларь с пожитками и другой — с травами. Пучки трав висели везде на балках — сохли те, что были собраны этим летом на Купалу. В избе стоял густой травяной запах, от которого першило в горле. На столе, покрытом скатертью с погребальными узорами, были выставлены поминальная каша и кисель в горшках, блины в миске — все засохшее.

— Вот оно, все ее богатство. — Милоумиха, видно, неуютно себя чувствовавшая здесь, неуверенно развела руками. При этом она невольно озиралась, словно ждала увидеть где-нибудь на лавке или у печи призрак бабки. И понятно — та умерла слишком недавно, чтобы уйти окончательно. — Вот здесь сряды ее — бабка богатая у нас была, одних понев семь наткала себе. А вот здесь травы ее, ну и это все… Смотри, что тебе надо. Если что варить будешь — здесь и вари, не надо в жилое носить… как бы чего не вышло…

— Спасибо, я разберусь.

Дивляна, не заставшая Кручиниху в живых, не испытывала перед ней такого трепета и не боялась прикоснуться к ее наследству. Милоумиха с явным облегчением ушла, а Дивляна открыла ларь и принялась разбирать льняные и кожаные мешки с травами и кореньями. Поднося один или другой к носу, она по запаху определяла, что в нем лежит, и с радостью убедилась, что из нескольких десятков мешочков незнакомым ей показалось содержимое только двух или трех. Не зря все-таки бабка Радогнева с самого детства каждое лето водила ее с собой в лес и учила отличать одну траву от другой, втолковывала, от чего они помогают и как их применять. Даже говорила, развлекая непоседливую ученицу, разными голосами за разные травы: за одну тоненьким голоском: «Я трава зверобой, добра я от удара и убоя!»; а в другой раз низким и густым голосом: «А я — трава ужевник, и кого какая гадина укусит, я весь яд выгоню из человека, и будет здоров!» Радогнева уверяла внучек, что сами травы говорят ей это, а она только повторяет. Яромила подтверждала, что слышит голоса трав. А Дивляна не слышала и не притворялась, но честно старалась запомнить. Правда, надолго ее прилежания не хватало…