Джулия Куинн - Романтическая история мистера Бриджертона Страница 11

– Я не думал, что ты все-таки решишься на это, - сказал Колин.

– Как ты и говорил, это было все-таки ужасно нахально.

– Нет, но это, кстати, любимая мамина миниатюрная пальма.

– Колин! - Пенелопа развернулась на месте, намериваясь бежать обратно к горшку с растением и вытащить оттуда эклер. - Как ты мог, позволить мне! - Подожди-ка секунду.

Она выпрямилась, сузив глаза: - Это ведь не пальма.

– Разве, нет? - удивленным голосом спросил Колин.

– Это миниатюрное апельсиновое дерево.

Он моргнул.

– Оно уже стало апельсиновым деревом?

Она нахмурилась на него. По крайней мере, она надеялась, что у нее хмурый вид. Было очень трудно хмуриться на Колина Бриджертона. Даже его мать, леди Бриджертона как-то заметила, что ему невозможно делать выговор. Он всего-навсего улыбнется и смущенно посмотрит, а затем скажет что-то веселое и смешное, и вы уже не можете стоять и злиться на него. Вы просто не сможете сделать это.

– Ты пытаешься заставить меня почувствовать себя жутко виноватой, - сказала Пенелопа.

– Каждый смог бы случайно спутать пальму с оранжевым деревом.

Она с трудом сдерживалась, чтобы не закатить глаза.

– Любой мог бы спутать пальму с чем угодно, но только не с апельсинами.

Он задумчиво пожевал нижнюю губу с серьезным выражением лица.

– Хм-м, но, кое-то смог бы подумать, будто апельсины это кусочки пальмы.

– Ты просто ужасный лгун, ты это знаешь?

Он выпрямился, натягивая свой жилет, так как он высоко поднял голову и задрал подбородок вверх.

– На самом деле, я превосходный лгун. Но в чем я по-настоящему хорош, так это притворяться восхитительно застенчивым после того, как меня поймали на лжи.

Что, задавалась вопросом Пенелопа, она могла ответить на такое высказывание? Поскольку она была уверена ни у кого не было такой убедительной восхитительной застенчивости (застенчивой восхитительности?), чем у Колина с его руками, убранными за спину и с его глазами, поднятыми к потолку, и его губами, насвистывающими невинную мелодию.

– Когда, ты был ребенком, - спросила Пенелопа, резко меняя тему разговора, - Тебя хоть раз наказывали?

Колин немедленно выпрямился.

– Прошу прощения?

– Тебя наказывали когда-нибудь за детские шалости? - повторила она свой вопрос, - Тебя наказывают сейчас за твои проделки?

Колин лишь удивленно уставился на нее, задаваясь вопросом, имеется ли какая-либо подоплека в том, что она спрашивает. Возможно, нет.

– Э-э…, - ответил он, просто потому, что он не нашел, что сказать в ответ.

Она немного покровительственно вздохнула.

– Я так и думала, что не наказывали.

Если бы он был менее снисходительным, и если бы перед ним был любой другой человек, кроме Пенелопы Физеренгтон, которую он хорошо знал, и которая никогда не была вредным и злонамеренным человеком, он бы, несомненно, обиделся. Но он был необыкновенно легко отходчивым мужчиной, а перед ним была Пенелопа Физеренгтон, лучшая подруга его сестры Бог знает сколько лет. Поэтому вместо того, чтобы принять жестоко циничный взгляд (который, по общему мнению, ему никогда не удавался), он просто улыбнулся и спросил:

– Такая твоя точка зрения?

– Только не думай, что я хотела покритиковать твоих родителей, - сказала она с невинным, и в то же время лукавым выражением лица.

– Я никогда и не думал подозревать тебя в том, что ты можешь быть такой испорченной, - он любезно кивнул ей.

– Знаешь, просто, - она склонилась к нему, словно собираясь передать очень важный секрет, - Я думаю, тебе все сошло с рук, даже если ты совершил бы убийство.

Он закашлялся - нет, не для того чтобы прочистить горло, и не потому, что он не очень хорошо себя чувствовал. А просто потому, что он был просто чертовски поражен. Пенелопа была такая забавная. Нет, не совсем так. Она была… удивительная. Да, это слово, казалось, объединяло все черты ее характера. Очень немногие люди по-настоящему знали и понимали ее; у нее никогда не было репутации приятного собеседника. Он был совершенно уверен, что она, за время этих трехчасовых приемах, часто, не произносила ни одного простого слова.

Но, когда Пенелопа оказывалась в компании с человеком, с которым она могла чувствовать себя спокойно и уютно - и Колин понял, что может занести себя в список таких людей - она блистала своим остроумием, хитрой улыбкой, и своим очень высоким интеллектом.

Он не удивлялся тому, что вокруг нее не крутятся толпы соискателей ее руки. Она не была красавицей по мнению света, хотя после близкого осмотра, она ему казалась гораздо более привлекательной, чем он помнил до этого. Ее каштановые волосы с рыжими прядями, красиво переливались в свете свечей. А кожа ее была просто прекрасна - чудесный оттенок персика со сливками, именно этого оттенка добивались все леди, намазывая себе лица мышьяком.

Но привлекательность Пенелопы была не того типа, который обычно замечают мужчины. И естественно ее обычно застенчивое поведение и глупые разговоры, иногда с заиканием, не раскрывали ее индивидуальности.

Однако это очень плохо сказывалось на ее популярности. Если бы не это, она точно стала бы для кого-то очень хорошей женой.

– Так, ты говоришь, - проговорил он, возвращаясь мыслями обратно к разговору, - Я должен рассмотреть возможность преступной жизни?

– Ничего подобного, - ответила она, скромно улыбаясь, - Просто я подозреваю, ты бы смог кого угодно заговорить.

А затем, выражение ее лица неожиданно стало совершенно серьезным, и она тихо сказала:

– Я завидую этому.

Колин удивил сам себя, предложив ей руку и сказав:

– Пенелопа Физеренгтон, я думаю, ты должна потанцевать со мной.

Пенелопа удивила его еще больше, засмеявшись и произнеся слова:

– Это очень мило с твоей стороны приглашать меня на танец, но тебе больше не нужно танцевать со мной.

Его гордость почувствовала себя странно уязвленной.

– Что, черт подери, ты хочешь этим сказать?

Она пожала плечами.

– Это не обязательно. Я старая дева. Больше нет причин танцевать со мной, чтобы я не почувствовала себя уязвленной и обиженной.

– Я танцевал с тобой не по этой причине, - запротестовал он, прекрасно зная, что это была одна из причин.

А другой причиной была его мать, которая постоянно тыкала его в спину и напоминала ему.

Она наградила его немного жалостливым взглядом, что вызвало у него сильное раздражение, потому что он никогда не думал, что его будет жалеть Пенелопа Физеренгтон.

– Если ты думаешь, - сказал он, чувствуя, как его спинной хребет напрягся, - Что я собираюсь позволить тебе избежать танца со мной сейчас, то ты точно сбрендила.

– Ты не должен танцевать со мной, лишь для того, чтобы доказать, что ты не возражаешь против танца со мной, - сказала она.